Прехорошенькая особа

Как-то раз, когда мне было всего 17, я провожал до дома одну прехорошенькую особу.
Помню точно: то была предновогодняя ночь. Только-только схлынула карусель школьного бала, и по хрустящему снежку, вдыхая морозный воздух, в котором чувствовался аромат корицы, шли мы с этой прехорошенькой особой плечо к плечу и тихонько беседовали.

Моя спутница почему-то грустила, и мне совершенно не понятна была ее грусть. Но я не стремился как-то вторгнуться в ее состояние, ибо, казалось мне, именно грусть придавала тонкому личику моей спутницы виновато-тоскливое очарование.

Когда моя спутница улыбалась(а улыбка получалась такой же виноватой), глаза ее чуточку влажнели, поблескивая, как снег в свете фонарей, и губы раскрывались так наивно и так трогательно, что я в смущении надвигал заиндевевшую шапку на лоб. Она это замечала и смущалась, что в свою очередь ввергало в смущение и меня. И это заставляло говорить. Хоть что-то, чтобы сгладить возникшую неловкость.

- О чем вздыхает прехорошенькая особа? – спрашивал я.
- Прехорошенькой особе нужно домой, - шутливо отвечала она.
- А что прехорошенькую особу ждет дома?
- Грязная посуда и голодный папа.
- А разве папа не в силах помыть посуду и сделать примитивный ужин?
Вот тут-то она вздыхала довольно тяжело и озабоченно:
- Не может. Он ничего сам не может.
И вновь горестно вздыхала.
- А мама?
- Мама? – голос ее вздрагивал, - а мама умерла… Давно.
Я молча находил ее теплую и маленькую ладошку и крепко-крепко ее сжимал.

Потом она шутила. Отбегала в сторону, подкрадывалась сзади, и, пока я близоруко искал ее, сыпала мне за ворот сухой и колкий снежок.
Однако как бы ни веселилась моя спутница, я продолжал улавливать в ней неподдельную грусть.
Когда же мы, наконец, подошли к ее дому и встали под темный свод подъезда, нам вдруг чертовски не захотелось расставаться. Во всяком случае, она  медлила, пускаясь на всякие ухищрения, дабы протянуть время. Мы стояли близко друг к другу и я чувствовал аромат ее волос.

Наконец, я взял ее за локти и шепотом спросил:
- О чем же еще грустит прехорошенькая особа?
Она опустила голову и чуть слышно проговорила:
- Прехорошенькой особе сегодня исполнилось шестнадцать.
И, лукаво улыбнувшись, добавила:
- Но об этом никто не знает, кроме одного человека.
- Как?!– заорал я на весь подъезд. - Тебе исполнилось шестнадцать, а ты молчала?!
- Не кричи, - шепнула она и легонько стукнула меня в грудь, - это мало кого интересует.
В какой-то момент мне что-то ударило в голову ,и я решился:
- Пойдем ко мне! Такое ведь раз в жизни бывает!
- Знаю, - кивнула она, - но к тебе я не пойду: поздно уже. Тебя родители заругают…
- Полноте! – хорохорился я, - У меня, в конце концов, отдельная комната, а родители мне не указ!
- Нет, Марат, не пойду.
- Ты боишься меня?
- Тебя – нет.
- Тогда я возьму тебя на руки и просто-напросто отнесу к себе.

Она расхохоталась на весь подъезд, а я, расхрабрившись, схватил ее в охапку и вынес на воздух, где снег поблескивал уже в сиянии полной луны, а в морозном небе звенели яркие звезды.
Она вежливо попросила:
- Отпусти меня
Я отпустил ее. Она поправила съехавшую на затылок вязаную шапочку и прошептала:
- А теперь поздравь.
- Поздравляю.
Она сделала шаг в сторону:
- Ну, вот и всё. Прощай.

Столь прекрасного создания, очевидно, природа уже не сотворит. Стройная, легкая, пружинистая и… пылающая – такой она запомнилась мне навсегда. И в будущем, когда мне приходилось видеть ее, ничто – ни годы, ни неудавшаяся любовь, ни безотрадная возня с отцом-алкоголиком не исказили и не состарили ее.

Но тогда, прощаясь, я все же спросил:
- А кто этот человек, который знает, что тебе сегодня – шестнадцать?
- Витька, - просто ответила она.
Мне стало горько. Ведь именно Витька, мой одноклассник и приятель, попросил проводить эту прехорошенькую особу домой после школьного бала. Ничего про её шестнадцатилетие не сказав.
- М-да, - буркнул я в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь, - обычно Витька не отходил от нее ни на шаг…
Она расслышала мое бурчание и непринужденно повела плечами:
- Верно, не отходил. Однако, думаю, любимому человеку можно простить всё.
- Любимому? Ты любишь его?
- Люблю.

Я погладил ее влажную щеку и подумал: "Почему же все вы, такие красивые, способны влюбляться в мелких пакостников?". Но вслух сказал:
- Тогда ты молодец.
- И ты… хороший.
Она торопливо поцеловала меня в самый краешек губ и легко взбежала по ступеням вверх.