Отдел Желания

В комнате, наполненной светом и людьми в белом, женщина рожала нового человека. Соответственно завету - в муках, в крови.
Новый человек проделывал свой первый путь. Находясь в определённо безвыходном положении, он вдруг был двинут какими-то силами, и претерпевал первые, непонятно чем заслуженные, страдания. Наконец, младенец был извлечен из чрева матери, получил свои несколько звонких шлепков, закричал… И стал жить.
Жить он стал, в одном маленьком провинциальном городке, юга Франции. Папа, мама – любовь, школа, одноклассники - мир. Дорога от дома до школы, вдоль соседских заборов – быстро. Дорога от школы до дома, вдоль аллеи, мимо кафе, через набережную, сквозь соседские заборы и приключения – долго - долго.
Мальчик получился милый, назвали его Филипп и на окружающий мир, он не произвел никакого явного впечатления. 
Как-то, после уроков, одноклассники решили навестить, недавно ушедшую на пенсию, их бывшую учительницу.
- А это что за мальчик? Спросила в разгар визита пожилая дама, указывая на нашего героя. Ты, наверное, новенький?
Оказалось достаточно несколько месяцев, чтобы незаметный ученик стерся из её памяти.
Но, выбора ведь не было, Филипп жил и рос. Окончив школу, он не уехал из родного городка, не поступил учиться. Просто, стал работать официантом в кафе, принадлежащем его родителям. Амбиции не легли бременем на его дни, мир был простым и окончательным. Встречаются такие люди, которые умеют, чтобы вокруг них было спокойно, солнечно и тепло.
Хотя, наш век, словно задержавшийся в детстве переросток, замечает только шумное и блестящее.
В это же время, жила в городке некая девушка, она заходила в кафе. Иногда одна, иногда с подругами. Рыженькая, светлокожая, с яркими синими глазами. Филиппу девушка эта, очень нравилась, но дальше обычных разговоров официанта и посетительницы дело не шло.
У девушки было имя - Катрин. Это первое, и единственное, что он пока получил от нее.
Однажды был день, иссиня золотистый, но уже прохладный. Шла осень. Филипп был свободен и гулял, привычными маршрутами своего детства. 
Он думал о Катрин, а точнее о том, как познакомиться с ней поближе. Воображение подсовывало какие-то предлоги для разговоров, для встреч. Но, в конце концов, все эти идеи показались юноше надуманными и фальшивыми. Возможно, стоило положиться на Бога и ждать того мига, который будет настоящим. Когда все решиться само. С этой мыслью он сверну за угол, и, встретился с тем самым, вышеупомянутым мигом.
За поворотом была Катрин. Она, нелепо согнувшись к решетке водостока, вырывала свой каблук из ее плена. Филипп шагнул к девушке, и едва успел подхватить, Катрин кувыркнулась вперед и оказалась в его объятиях. Каблук остался в решетке.
- Здравствуй! Растеряно сказал Филипп.
Она сделала рожицу, улыбнулась и сказала
- Как по-дурацки вышло!
Через час, Катрин сидела в отремонтированном башмачке, в кафе Филиппа и пила чай. Юноша сидел напротив. Говорить стало возможно, приятно и легко. Вышло немножко проводить Катрин от кафе и поцеловать в щечку на прощанье.
Домой, вечером, Филипп пошел кружным путем. Чтобы еще раз пройти через место, где произошла сегодняшняя встреча.
Вдруг он ощутил под ногами пустоту, секундное падение и сильный удар. Темно. Все…

В конце тоннеля, светилась надпись – КОНЕЦ
Филипп прочел ее и пришёл в себя.
- Здравствуй, с возвращением!
- Здравствуйте, едва выговорил Филипп, и вдруг осознал, что его воспоминания быстро расширяются. Например, он помнит, как сидит и музицирует на арфе, но в его жизни этого не было. А как же он помнит то, чего не было? Получается тогда, все же было…
- Знаю, ты сейчас в растерянности, сам проходил это не раз. Я твой встречающий. Тебя определили на место в «отдел желаний», поэтому пришлось быстро прекратить твое земное существование. Выбирали из нескольких кандидатов, но твоя жизнь была самой простой и благой. Так что не несла большого урока тебе, как ангелу. Поэтому тебя и прервали.
- Я вас не понимаю, прошептал Филипп, испытывающий тяжелое ощущение оборвавшегося сна, когда не узнаешь, где ты?
- Хорошо милый, не волнуйся. Я напомню тебе все по порядку.
Тебя зовут Филипп, тот согласно кивнул,  меня, кстати, зовут Вениамин. И я, и ты ангелы. Ты ангел довольно молодой, за спиной у тебя только одно земное воплощение, из которого тебя сейчас прервали. До этого ты служил в райской музыкальной капелле и играл на арфе. Ничего особенно ответственного еще не было. Поэтому тебе, конечно, интересно приобщиться, наконец, к работе с живущими. Отныне ты служишь в «отделе желаний».
- Но довольно, довольно! Воскликнул Вениамин, взглянув на потрясенного Филиппа. Думаю, сейчас нам стоит пройтись по раю, и вкусить амброзии. Отдохни и продолжим беседу.

Вениамин взял Филиппа за руку, и они, потихоньку, двинулись мимо, таких же, вновь прибывших, в райские глубины.
Филипп, обратил внимание, на большие группы, где друг напротив друга, хмуро сидели какие-то люди. Их напряженные позы и мрачные лица так не соответствовали месту, где они находились.
- Что с ними? Спросил он Вениамина.
- Это вновь прибывшие участники межнациональных конфликтов.
- Они так суровы, потому что скорбят о войнах, происходящих на Родине?
- Нет, они не могут принять, что здесь, рядом с ними, души погибших с противоположной стороны!
- Действительно, ведь не могут быть правыми обе стороны? Как же тех, кто убивал, принимают в рай?
- Признаюсь, в свое последнее земное воплощение, я был военным. Воевал за третий рейх. Я пережил войну, и всю оставшуюся жизнь оправдывался перед собой. Потом умер и обрел свою ангельскую сущность.
- Если ты грешен, то как же попал в Рай?
- Мое место здесь. Для того мы и проживаем земные жизни, не зная в это время, что ангелы. Чтобы не судить, чтобы понимать, чтобы помогать. Сейчас я забочусь о них, тех, кто воюет и погибает. Как могу, смягчаю сердца живущих, встречаю здесь павших.
- А меня, почему встретил, я ведь погиб не на войне, просто погиб?
- Это еще одна моя служба, я встречаю ангелов.

Некоторое время спустя, Филипп вкушал амброзию и слушал райскую музыку. Он узнавал свих прежних коллег, выделяя их по манере игры. Обласканный, наслаждающийся, он чувствовал себя как отпускник, вернувшийся в уголок своего детства. Но его настоящая жизнь не здесь и она зовет! Только вот вернуться из этого отпуска ему невозможно. Мама и папа, дом, привычки, работа и Катрин, все это в прошлом. Все это он утратил вместе с жизнью, против своего желания.

- Ну что же, дорогой, ты немного привык, я думаю? Пора принимать службу. Пойдем, я тебя провожу, сказал Вениамин, и Филипп послушно поднялся. Встречающий, снова взял новичка за руку, сделал несколько шагов с сосредоточенным лицом, приложив руку ко лбу. Пространство, как буд-то, пролистнулось, и они очутились перед белой дверью в необычной стене. Дверь была явной, стена ощущалась. Когда на нее смотришь, то, вроде, понимаешь, что тут стена. А с другой стороны, ясно, что впереди открывается панорама с горами и пышной растительностью, с животными, которые казались нарисованными, но стоило начать рассматривать рисунок, как они вдруг показывали себя в красоте дикого движения и пластики.
И все же, за дверью оказалось иное пространство. Весьма причудливое. Как буд-то из множества журналов, вырезали всевозможные виды природы, интерьеры дворцов, библиотек, офисов, монашеских келий, и, наконец, фрагменты картин художников, очень постаравшихся выдумать нечто затейливое. Затем, все эти вырезки перемешали и склеили в огромный коллаж.
- Вот ваш отдел. Знакомься!
- Друзья, друзья! Внимание! У вас новенький, его зовут Филипп. Он только что прервался из земного воплощения. Все знают, что это трудный момент. Поможем и поддержим человека!
- Я же, кажется, не человек, заулыбался Филипп.
- Милый, все мы поначалу, после земного воплощения, храним много человеческого в себе. Для того и дается урок.
За несколько минут, вокруг Филиппа и Вениамина собралась большая группа ангелов.
- Я Крис, представился ангел, похожий обычного современного человека.
- Я Артур, пожал Филиппу руку ангел, в свободных льняных одеждах, со светлыми волосами до плеч. Очень типичный ангел, в земном представлении.
Компания  оказалось столь же разнородной, как и окружающее пространство. При этом, во всех чувствовалось внутреннее согласие и безмятежность.
- Филиппу, надо выделить участок, за который он будет отвечать, сказал Крис.
 Раздалось множество радостных выкриков, и перед ними появился большой глобус.
- Тише, тише. В первые лет пятьдесят, участок должен быть небольшим, стажерским. У тебя есть пожелания?
- А можно мне ближе к дому? Те места, где проходила моя земная жизнь?
И Филипп показал свою местность на глобусе.
- Артур, отдашь свой кусочек?
 - Конечно. Значит, учиться ко мне пойдешь, мягко проговорил Артур.

Место, где обитал Артур, походило на огромную студию. Одну из стен занимало большое окно, за которым жило море, остальные стены замещали легкие белые драпировки. Пол, как буд-то бы посыпан гравием, но ступать по нему было мягко даже босиком. В студии стоял простой стол, несколько светлых диванов, напольных подушек и ящиков с пушистыми зелеными кустами. Много соленого, мягкого воздуха и звука моря. Артур уселся прямо на пол и, облокотившись на подушку, пригласил Филиппа расположиться таким же образом. Затем направил ладони в центр комнаты. В полу появился квадрат, в котором как рыбы в воде, бесшумно двигались и таяли некие образы.
- Это мысли людей.
- Но в них же ничего нельзя понять? – удивился Филипп.
- Да, все это надо принять в удобной форме, понять и сделать.
Мы отвечаем за довольно населенную часть земли, а это огромное количество разных желаний ежесекундно.
- И как справиться?
- Каждый ангел решает задачу по-своему, но принцип один.
Сортировка и случайность. Желания исполняются выборочно, но нельзя обойти ни одного человека. Каждому должен выпасть свой шанс.
- Неужели, это может случиться только раз в жизни?
- Конечно нет, но если выполнения приходятся на мелкие пожелания, человек может и не замечать своей удачи.
- Наверное, тогда он живет печально.
- Не обязательно. Есть еще много разных законов, но они по части других отделов.



- Предлагаю тебе для начала, пройтись по всему отделу, познакомиться. Слушай, смотри, копи идеи и вопросы. А потом, мы с тобой все обсудим.
Филиппу было интересно, и он отправился бродить.
Немного пройдясь, он выбрал дверь, толкнул её и очутился в офисе. Взятом, как буд-то, из какого-то американского фильма.
Четверо ангелов, сосредоточенно метались между факсами, компьютерами, и принтерами. Что-то принимали, распечатывали, читали, подшивали. Все четверо были брюнеты, с выскобленными щеками, аккуратно подстриженными и уложенными волосами, в хрустящих голубых рубашках с яркими галстуками.
- Привет друг! Проходи, садись! Ты по делу? – крикнул брюнет похожий больше на чёртика.
- Здравствуйте. Вот хожу, смотрю, как кто работает.
- О, поздравляем, ты хорошо начал. Только поступил и уже босс!
- Наверное, и на земле руководили? – участливо поддержал разговор ангел с азиатскими чертами лица.
И они принялись по-идиотски толкать друг - друга показывая кулаки с поднятыми вверх большими пальцами.
- Ну что ж, дружище. Пойдем, покажу, как мы устроились, сказал третий менеджер, отделившись от дурачащейся компании.
И Филипп пошел рядом, с немного тучным, исполненным добродушия и уюта ангелом.
- Желаний у людей неимоверное количество. И какой это бред, ты не поймешь, пока не столкнешься. Хоть бы ты, и сам только что был человеком. Важная деталь: ты не можешь никого не любить и игнорировать. Тем более, наказывать. Кара, забота не нашего отдела.
А теперь, я тебе покажу, как мы принимаем желания. Вот этот большой кабинет, устроен для обезличенного приема и реагирования. Здесь, мы сделали так, что желания сортируются по областям. Например, на этот факс приходят мечты честолюбцев, на компьютер у окна – любовные, справа от него бытовые пожелания и т.д. Выборка случайная.
А в следующем маленьком кабинетике работает Эвальд. Он разбирает потоки желаний отдельных людей. Тоесть, здесь подход индивидуальный.
В кабинете оказался огромный монитор, на котором прокручивалось одновременно двенадцать фильмов, которые периодически заменялись на новые.
- Здесь Эвальд вникает в конкретные ситуации, и, чем может, помогает. А иногда помогать нельзя, тогда он просто знает и печалится.
- А почему нельзя помогать?
- потому что нельзя менять целое, ради частного. Таков путь.
Тут офис захлестнула новая волна деятельности. Все бросились что-то осуществлять. Замелькала бумаги, голубые локти, черные челки. И бездеятельного Филиппа просто вытолкнуло наружу.
- Пока друг!
- Ждем тебя!
- Заходи почаще!
Неслись ему вслед голоса четырех менеджеров.

С высокой арки свисали ветви какого-то вьющегося растения. Обильные листья были богато политы цветом: красным, бордовым, зелёным и желтым. Отодвинув ветви, Филипп сделал шаг и попал в полдень летнего леса. У ручья, облокотившись о дерево, сидел ангел. Голова его была увенчана лавровым венком, в руках он держал арфу и задумчиво смотрел в воды.
Ангела, несомненно, звали Август, и он не нуждался в представлении.
- Подойди юноша, присядь, позвал Август.
Филипп, молча уселся подле него и улыбнулся.
- Итак, существование твое резко переменилось. Как же ты осваиваешься? С чего начал?
Филипп пожал плечами, почувствовал доверие и заговорил
- Существование переменилось слишком резко. Я не могу понять и привыкнуть. Мне хочется к папе и маме, но этого нельзя. И я хочу увидеть одну девушку.
- Юноша, улыбнулся Август, ты всех увидишь. Но у тебя ведь появилась служба. Разве она не заняла тебя всего, без остатка?
- Мне интересно, да. Я пытаюсь разобраться.
- Ты очень ответственный молодой ангел. Уверен, ты будешь на редкость добросовестен. Расскажи, что ты уже понял и узнал?
- Я был в офисе.
- О, вставил Август, это не лучший пример. Их ребячество, с копированием современных смертных, не кажется мне достойным. Но работают они слажено и хорошо. Август улыбнулся и опустил глаза на свой живот.
- Я увидел, как они выбирают желания для исполнения, по системе.
- Система, вот что тебя сейчас интересует! Да, это первое, что нужно создать на нашей службе.
Август снова улыбнулся, но на этот раз посмотрел в ручей, как буд-то за подсказкой.
- Смотри, воды этого ручья это потоки желаний и молитв. Просто струйки отдельных людей я сделал тоньше волоска, вот и получилось компактно.
Я играю здесь на арфе, а промежутках зачерпываю из ручья и внимательно все изучаю. Ну и исполняю, разумеется.
- Тогда понятно, почему так много несбывшихся надежд.
На лице Августа заиграла тонкая улыбка, существа знающего и искушенного, получившего замечание от невежды.
- Мой юный друг, я категорически не советую тебе посещать Феофана. Он, практикует чтение желаний, со слова хочу, а то, что до этого слова попросту не читает. Поэтому, если человек говорит, я не хочу…, он вполне возможно получит как раз то, чего не хочет.
Думаю, такой подход тебе вовсе не понравится.
Впрочем, давай вернемся к этой беседе лет через сто. Вкусим амброзии, помузицируем, пофилософствуем. Буду ждать с нетерпением!
И Август возвел глаза к кроне дерева, заиграл и запел:

Стакан многогранный
Вином красный,
Поит пьяную, пурпурную гвоздику.
Стакан обтекает серая, зеленая, голубая скатерть,
Тянется к полу,
Хочет окунуться, в густую пурпурную лужу
Разлившейся из-под стола крови.

Выйдя от Августа, Филипп решил, что информации и впечатлений уже достаточно, надо посидеть в покое и обдумать увиденное и услышанное. В нем уже начал закипать энтузиазм новичка.
Филипп, представил входную дверь своего отдела, и она оказалась перед ним. Большое удобство его нового мира заключается в заметной размытости границ и меньшей определенности пространства. Достаточно отчетливо представлять то, что тебе нужно, чтобы это появилось. Одно и то же место многовариантно и одновременно содержит разные реалии, в которых можно перемещаться, главное понимать, куда тебе нужно и зачем. Поэтому рай, наверное, мог бы уместиться в спичечном коробке.
Филипп снова оказался перед входом в отдел, но, на этот раз, ступил мимо двери, в панораму на стене. Стена истаяла, словно её не было, и ангел пошел по высоким травам. Пройдя здесь немного, он повалился в траву, улегся, глядя в высокое восьмое небо. Филипп хотел думать о работе, но  мысли его снова унеслись к дому и недавно прерванной жизни. Погрузившись в воспоминания, он совсем забылся. И вот, кажется, что он уже дома, и рядом мама и папа и все привычно и так просто.
Филипп перевернулся на живот и вдруг, увидел под собой, как буд-то толстое стекло иллюминатора самолета, сквозь которое виднелась земля. Он всмотрелся, земля приблизилась, он смотрел и думал о родном городе, а земля все приближалась и вот, он увидел знакомые улочки.
Отец сидел в конторке ресторанчика и разбирал счета. В зале, на месте Филиппа, работал дядя Андре, смешливый человечек, похожий на пупса. Но сейчас, всегда улыбающиеся губы его были поджаты, а лицо выражало озабоченность и решимость.
Посетителей было немного, а в углу у окна, сидела Катрин. Чуть бледное лицо её, было не столько печально, сколько мечтательно. Перед ней стояли кофе, молоко, горячая булочка и масло.
Филипп не посмел пока заглядывать в её мысли, а просто смотрел и смотрел. Потом, он захотел увидеть маму.
Мама в черном платье, сидела дома, перед телевизором. Из телевизора шумело юмористическое шоу, но она не смеялась. Она сейчас видела и слышала совсем другое.
Филипп случайно взглянул на календарь, оказалось, со дня его смерти, на земле прошел уже месяц.


- Филипп! – окликнул Артур,  как ты?
Филипп обернулся на голос и увидел своего наставника, в обществе еще двух ангелов. Все трое сидели вокруг такого же иллюминатора.
- Много впечатлений.
- Присоединяйся к нам.
Филипп подошел. Парочка, составлявшая компанию Артура, казалась несколько странной.
Первый ангел, худой и юркий, курносый, в конопушках и очках, походил на мальчишку. Одет он был, словно зашел в потемках на склад старых вещей и выбрал что-то на ощупь. А лицо его имело выражение, буд-то он только что с апломбом поставил некую точку. Наверное, это выражение было для него свойственно.
Второй, сидевший на складном табурете, был полноват, имел бейсболку, животик и походил на средней руки буржуа, одновременно любящего спорт и пиво. Его лицо выражало некоторую досаду на себя и раскаяние, а плечи опущены.
Вся троица смотрела вниз, в лунку иллюминатора.
Филипп тоже заглянул, и увидел пейзаж индустриальной окраины. Рельсы и сваи, заросшие травой, а дальше, поле с жидкими перелесками. На свае, рядом с маленьким, кое-как собранным из материалов, попавшихся под руку, жилищем, сидел человек. Несмотря на позднюю осень, день стоял теплый и солнечный. Но человек, все же, оделся потеплее. На нем была старая шапка и куртка, под себя он подостлал одеяло, и сидел очень покойно, глядя вдаль и слегка улыбаясь.
-Знакомься Филипп, это «Готовящие» - Рит и Ник.
 Конопатый Ник, быстро взглянул на Филиппа и подал руку. Рит, поднял глаза и улыбнулся добродушно, но как-то робко.
- Готовящие, подбирают качества и способности будущего человека. Как бы, снаряжают в путь. Это в чем-то сродни кулинарии. Ведь нельзя бросить в блюдо все ингредиенты разом. Нужно выдержать пропорции и подобрать то, что будет как-то сочетаться между собой. Рецепты отрабатываются столетиями, но, подвергаются постоянным корректировкам, исходя из того, как меняется жизнь на земле. Главная мечта каждого готовящего, чтобы снаряженный ими в путь человек был счастлив. Но люди обычно недовольны, им трудно нести свои таланты и трудно отсутствие оных. Каждый новый человек, это мечта и надежда его готовящего. Они очень переживают разочарования и недовольства своих подопечных, поэтому - это самая трудная ангельская должность.
Ник вот, очень взрывной. Услышав очередные жалобы он быстро вскипает, но и быстро отходит и с новым энтузиазмом ищет счастливые для человека сочетания, а вот Рит, никогда не сердится на своих снаряженных.
- Вернее сказать, никогда не сердился. Вставил Рит.
- Да, вернее так. Потому что недавно случилось вот что: Рит и Ник вдохновенно подбирали качества нового Грядущего.
- Да, мы решили сделать его творческим. Мы дали ему слух, он чувствовал музыку и слово. Это было его главным, ну и так подбросили чувство юмора, пластичность, приятную внешность и еще много разного…
Человек, это склад разнообразных качеств и способностей, но многие лежат в нем, ни единожды не востребованные.
Стал он у нас расти поэтом и музыкантом, вырос, сложился, женился. Зарабатывал, богатым правда не был, но зачем ему, и так мог быть счастлив. И вот, смотрим мы с Ником, и этот клянет себя неудачником. Тут у меня вдруг взыграло, мир перед глазами помутился, схватил я его и давай колошматить обо все, что под руку попадалось. В его жизни, это проявилось обвалом катастроф. Он попал в аварию, потерял здоровье и слух, жена ушла, леченье съело все деньги, и человек оказался на улице, один, уродливый, слабый и никому не нужный. Это он там, внизу.
- Жалко его, что ж ему теперь делать? Спросил Филипп.
- Да ничего, заявил Ник. Теперь, у него ничего нет, он выпал из общего потока, сравнивать себя с кем-то смысла больше не видит и, впервые, он стал вдруг счастлив. Такое дело. Есть тут нам над чем подумать, да Рит?
- Подумать надо, да. Но у него кое-что осталось. Он имеет в себе слово. Так что посмотрим, что будет дальше. А пока, он действительно, впервые в жизни счастлив.
- Наверное, надо ему помочь?
- Надо подождать, посмотреть, куда он двинется, а потом и помочь.
- Пойдем Филипп трудиться, сказал Артур. – Пора тебе создавать собственную систему работы с желаниями.
И они вновь оказались в жилище с белыми драпировками и огромным окном, из которого можно выйти на берег моря.
- А у тебя и хорошо, и одновременно, неуютно как-то, почему так? Спросил Филипп
- В такой обстановке лучше думается. Я не люблю излишний комфорт, это утехи бездельных.

На земле же, жизнь шла своим чередом, люди работали и отдыхали, в свое время, день за днем.
Как-то, Ктрин гуляла после учебы с подругами.
- Смотри Катрин! Твой братик идет, сказала одна из них указав на рыжеволосого мужчину, тащившегося по дороге, с большим мольбертом, висящем на холщевой лямке, у него через плечо.
Девушка взглянула, увидела, что они и вправду удивительно похожи и крикнула:
- Привет братик!
Он поднял на нее глаза и улыбнулся. По-видимому, мужчина измучился со своим мольбертом, и охоты говорить у него не было.
Девочки засмеялись и быстро прошли мимо, а через несколько минут забыли об этой встрече.
Спустя несколько дней, Катрин сидела в кафе и пила свой утренний кофе с горячей булочкой намазанной маслом.
Вдруг кто-то шумно вошел и крикнул
- Привет сестренка!
Девушка даже не подумала, что это обращаются к ней, но подняла глаза.
К её столику двигался рыжеволосый, попутно цепляя что-то своим мольбертом, путаясь в стульях, но радостно при этом улыбаясь.
- И тебе привет, тоже улыбнулась Катрин.
Он уселся, посмотрел минутку на девушку, потом, как буд-то опомнившись, стянул с плеча холщевую лямку мольберта и вскочил.
- Пойду, закажу!
- Здесь официант.
Но молодой человек, в несколько широких шагов уже подошел к семенившему к ним кругленькому официанту, что-то ему сказал, и, свесив голову, глядел, как тот быстро заплясал своим карандашом в блокноте.
- Меня зовут Жан, я художник, у вас, совсем проездом, но что-то меня здесь задело. Думаю, съезжу в Париж, домой, и, через пару недель, вернусь рисовать.
- А меня нарисуешь?
- О, тебя! Нарисую, конечно! Хотелось бы мне рисовать тебя обнаженной: обнаженная девушка, ветер и море.
Катрин представила, что он видит её голую.
Они посмотрели друг другу в глаза и уловили некую суть, которая лучше всего раскрывается, когда сняты одежды.
Через день Жан уехал, и знакомство показалось совсем мимолетным.

Катрин училась на третьем курсе местного технологического института. Училась она просто для того, что надо ведь образование, и так хотят родители, но особенного интереса и желания не имела. Хотя, имея некоторые честолюбивые задатки, не прочь была быть первой в группе, но только чтоб без труда, само собой.
В группе, у Катрин, были две любимые подружки вместе с которыми она проводила свободное время. Только девочки жили в студенческом общежитии, а для Катрин, родители сняли две комнаты, с отдельным входом, у местной пожилой вдовы, имевшей милый и ухоженный домик.  Было оговорено, что тетушка Фаина и накормит и присмотрит, и сообщит родителям, если что будет неладно.
С Фаиной, Катрин быстро устроилась, к своему удобству, весьма свободно. А родители, все же, были довольно далеко.
Как уже упоминалось, учиться, наша героиня, не особенно старалась, и много времени проводила с подругами. Девочки любили гулять по городку и побережью моря, сидеть в кафе, и, все трое, любили танцы.
Катрин, была девушкой, внешне очень приятной. Имела пушистые рыжие волосы, голубые глаза и белую нежную кожу. Лицо её казалось, как бы слегка припухшим, как буд-то она недавно проснулась, или немножко поплакала, а носик с горбинкой, был слегка вздернут. Роста среднего, немножко полновата, но пропорционально и ладно сложена. Двигалась округло и мягко. А еще, она имела большую медовую улыбку.
Была Катрин не столько красива, сколько мила. А это в жизни ценнее красоты. Внешность Катрин трогала людей, и они были к ней добры, и не очень требовательны. Чем девушка, конечно же, пользовалась.
А подружки её – одна брюнетка, очень подвижная, тоненькая, стремительная, истинная француженка – южанка, по имени Ванда
Другая, с волосами неопределенного цвета, хорошенькая только молодостью, невысокая и широкая в кости. В ней уже виделась будущая мать, терпеливая и добрая. Женщина, созданная для семьи. Имя этой девушки было Мишель.
Вот такой, увидел Филипп жизнь Катрин, когда потихоньку приступил к своей работе в отделе «Желания».
Конечно же, его весьма интересовали желания Катрин, а она желала. По дороге на учебу желала отличных отметок и успехов среди однокашников. Желала прекрасно выглядеть и во всем добиваться успеха.
И вот, почти всякое, сделанное мимоходом желание, стало сбываться, без особенных трудов с её стороны.

Но, если желания Катрин, оказались простыми и не затейливыми, и, соответственно, исполнялись легко, то гораздо труднее Филиппу было помочь собственной матери. Чем можно порадовать человека, утратившего смысл жизни? Себя она вкладывала в него, в заботу о его здоровье, о его судьбе, о будущем, в котором у Филиппа появятся свои дети, и он станет жить для них. И вот, все это прервалось, так нелепо. Нет ни надежд, не мечтаний. Не стало смысла, все пусто впереди.
Однажды, Филипп, думая о маме бродил по долине, с окнцами на землю, и зашел в некий уединенный уголок. Там, беседуя, сидели двое, старик и девочка. Филипп, молча сел неподалеку, желая послушать их, но не вмешиваться.

Старичок был востренький, с мелким птичьим личиком, в  котором доминировали лоб и лысина. Эти две черты были большие и обстоятельные, так что, вы первым делом смотрели на них, а уж после взглядывали старику в глаза. Но, непримечательные сначала, его пронырливые глазки, оказывались темны, глубоки, и слегка даже страшно становилось, от силы этого взгляда.
На соседнем камне, среди цветов и облак сидела девочка лет двенадцати.
Оба молчали, но ясно было, что молчание, лишь пауза в длинной, неторопливой беседе.
Наконец, девочка промолвила
- Я хочу посмотреть на себя.
- Смотри!
Равнодушно бросил старик. Одно из маленьких облачков вдруг истаяло, открыв оконце с видом на землю, которая быстро приблизилась, показался город, а  в нем улочка. У неприглядного домишки, стояло инвалидное кресло, а в нем сидела девочка, как две капли воды похожая на собеседницу старика. Только выражение лица её было другое. С первого взгляда было ясно, что она не зряча и психически неблагополучна. Из вялых, распущенных губ виднелся кончик языка, один глаз был закрыт, другой как буд-то прищурен, и открывал подкатившийся белок.
- Дед, скажи, наконец, за что меня так? Почему я болею, я же была здорова? Я себя помню до девяти лет. Что же со мной случилось?
Сидящая в облаках, задала свой вопрос не требовательно, без нажима.
- Каждому свое, проговорил дед. Зато, видишь, тебе открыта дорога в райские сады, еще при жизни.
- Но, а жизни то, жизни, отчего не дано мне? Я ведь там все равно, что мертвая, но и не умерла.
- Ну, хорошо, слушай, все по порядку. Тебе можно, страдалица.
Весь мир, а это не только земля, но мир в целом, состоит из двух, разно заряженных и разнонаправленных сил. Добро и Зло. Людишки на земле, для себя определили - добро, это то, что им хорошо, а зло, соответственно, то, что плохо. Но, правда, выходит с этим у людей вечная путаница. Потому что, думали об чем-то, что добро, а раз и злом вылезло, а бывает и наоборот.
А вот если не по земному, а в масштабах мира, две силы эти просто разные. Вечные противоположности друг другу, как плюс и минус. Бесконечно они растут и движутся в направлении друг друга, и есть, соответственно, между ними пространство соприкосновения и взаимного проникновения. Но, взаимно перемешавшись, начинают эти две силы друг друга выталкивать. Добро стремиться выдавить из себя зло, а зло  напротив, низвергает прочь из себя добро. Но, так как чистые массы этих сил напирают, то они снова и неизбежно перемешиваются и снова друг друга выталкивают. И вот, на этом кипучем стыке, происходит процесс бесконечного творения жизни. Потому что, добро и зло, пресекая друг друга, создают границы всего сущего и все существующее несет в себе части и первого и второго.
- Понимаю, не имеющее своих границ – не существует.
- Конечно, это касается и физического выражения всех предметов и людей и духовности и нравственности, характерности каждой личности.
- А Бог?
- Бог, первый из смешения этого вышел и в светлые пределы поднялся, но и он, чтобы существовать как отдельное, границы иметь должен, а значит, части разного в себе заключает. Бог миру помощник со стороны добра, творец и работник.
- А люди?
Люди это капельки, отделившиеся от целого, обретшие свои границы физические и духовные. Из добра и зла сложившиеся, между добром и злом зажатые.
- А для чего они?
- Они жизнь живут, своего опыта набираются, свое знание копят, чтоб потом в целое вернуться и новым знанием его обогатить. Таким образом мир бесконечно развивается и жизнь не замирает.
- В какое же целое? Целых-то два?
- А вот как человек жил, какую сторону держал, что в душе своей набрал в преимуществе, туда и пойдет. Вначале по выбору своему, в раю или в аду душей возродится, там путь свой продолжит, а когда переполнится так, что для целого необходим станет, то сольется с избранной силой. С добром или со злом. И, перестанет себя как отдельная личность ощущать.
- А говорят, что в ад Бог посылает, в наказание.
- Бог светлый, он любовь. Бог никого не наказывает, а только большой силам добра работник. Человек сам идет, жизнью своею, выбором каждодневным. Мыслями, поступками дорожку себе прокладывает. Тут никого не обманешь. Например, может кто-то в церковь ходить, по поступкам формально вроде правым быть, а жить каждодневно в раздражении на людей, или гордится от них почему-то, так из этого зла он злою дорожкой и пойдет. А в добро путь только один, понимание и сочувствие к другим людям, нетребовательность и терпение. Самое важное у человека не ум, не талант, самое важное – человеческое сердце. Когда человек себя смирил и в глаза другому, с пониманием и сочувствием взглянул, вот это и есть истинные победы.
- Это все? Так просто, да?
- Милая, не просто это, да и не все. Человеку еще задача, путь верный найти, чтоб счастливым себя чувствовать. На других не глядеть, по чужому образу жизнь не строить, а силы и чутье в себе открыть, и с улыбкой ступать истиной дорогой. Тогда он задачу свою на земле выполнит и дальше продвинется.
- Так горе и болезни, это наказание человеку за грехи?
- Да нет, тут нет прямой связи. Порой человек закрутит вокруг себя злое, а оно его начинает разъедать. Но движение и процессы разные идут сами по себе, или силами не одного человека, а множества. Можно попасть под действие сил, работающих глобально, с целью, отдельного человека, вроде, и не касающейся. Поэтому, не надо налагать на себя прямой ответственности, за каждое несчастье. Вот и твоя болезнь это не вина, говорю тебе.
Вообще же, испытанием является не только горе или недостаток чего либо, избыток тоже нелёгкая ноша.
- А почему?
- Гордость, полагание себя лучше других, лень, душевная слабость и многое еще может принести избыток. Если душа с этим не справится, то света не увидит.
 Старичок, вдруг судорожно вздохнул, как буд-то от рыдания
- Дед, а в аду что?
- Да те, кто туда попадают, часто не замечают разницы, от своей жизни на земле. Так они живут, что в аду давно уже. Конкурируют, злятся, стараются других подавить и этим себя возвысить. Все у них после смерти по-прежнему, только кротких и добрых среди них уже нет. И унылые и душой ленные, все там же.
- А каково там у них, ты видал?
- Местность у них каменистая и над головою свод невысокий, вроде неба, только цветом нехороший. Вроде как буро сиреневый. Жарко и красноватый полумрак. Это потому что, территории тьмы приближаются. А чертей, они сами себе замещают. Попробуй, поживи с ними, будь ты злее ста сказочных чертей, все равно завоешь.   
- А, так нет чертей? – Засмеялась девочка.
-  Формально есть, это адские старожилы в употреблении у зла. Но только они над земными делами работают, а на своих сотоварищей и внимания почти не обращают.
- Ну а как же рай? Что там происходит?
- Вот мы сейчас с тобой в райском уголке беседуем. Рай это промежуточный мир, идущий от земли в области чистого добра. А в чистом добре, как я тебе уже объяснял, границ нет, там все является одним счастливым целым, как и чистое зло – это одно темное целое. И все мы, рано или поздно сольемся, либо с первым, либо со вторым.
Рай – это часть пути души, идущей в добро. В Раю, очень заинтересованы жизнью земли и бесконечно шлют туда благое свое влияние.
В промежуточных мирах, границы уже более зыбкие. Душевное там, быстро проявляется в яви, внешне. Соответственно, внутренняя красота видна и выражается в облике живущих. Они открывают мир все более красивым, и посылают к земле созидательные творческие энергии. 
Только понимание красоты в раю не то, что на земле. Красота - это не столько совершенное лицо, тело и красивая одежда. Другими словами, это совершенство не столько формы, сколько содержания. Светлые взгляды, улыбки, одухотворенность, черты разглаженные, не искаженные тяжелыми думами и чувствами. Такая красота объединяет райских жителей.
- А все ангелы - это умершие люди?
- Душа может явиться на свет впервые в раю и существовать ангелом, затем быть отправлена на землю, для получения опыта, и так много разных воплощений.
Нет жесткого маршрута и лимита времени, которыми определяется путь, с моменты выделения из целого до возврата в него. Каждому, поставлены свои
- Да, я знаю, бывают такие люди, монахи, которые по земному жить не хотят уже, а хотят от земного уйти, и от страстей жизни спастись.
- Кто призвание чувствует, тот верно поступает, ему, может быть, путь уже в вечное целое лежит, а кто просто жить боится и от забот ускользнуть надеется, опять на то же место вернется.
- А церковь, какая правильная?
- В основе всех больших учений лежит добро, а значит они в сути верные. Но здесь люди, как и во всех сферах своей жизни, устроили конкуренцию и борьбу за преимущество. А по сути, за деньги и власть.
Бог от Бога, а церковь от человека. Всякая церковь, земному служит. Каждой большой веры зачинатель, жизнь вел скромную, денег не разводил, культа и пышности не желал. А последователи их, создали культы мощные и богатые. Посему, указывая путь к богу, сами пошли путями земными.
И в аду ведь церкви есть, девочка…
Поэтому ошибка получается, когда человек говорит: «Священник грешный – значит, Бога нет!». Очень большая ошибка - такое заключение.
- Тогда, значит, все церкви – это плохо?
- То, что я сказал о церкви – правда, а о человеке в церкви – неправда. Телу, нагрузка и упражнения для здоровья нужны, и душе также.
- А я как же, и мне ведь пожить хочется, дедушка?
- Если найдется для тебя на земле забота малая, станет тебе лучше. Зрения только земного не вернешь, зато сюда смотреть сможешь и людям помогать.
- Буду просить, и ты дед проси для меня!
- И просить буду, и помогать и беречь тебя буду! Для того я сейчас с тобой по миру скитаюсь, чтоб забота твоя мимо не прошла.
В этот момент, на земле, рядом с коляской, в которой сидела больная девочка, пошевелился спящий нищий, сел и положил ладошку на свою большую лысину. Ему, как видно, нездоровилось.


Воскресным днем, Катрин, Мишель и Ванда - гуляли по побережью, и увидели вдалеке две долговязые фигуры:  рыжего художника с его мольбертом. Девушек, это почему-то очень развеселило, и они немедленно направились туда.
Стоял бледный зимний день, и зябкий морской ветер пробирал даже сквозь яркие пуховички. Из всей троицы, только Мишель была в длинной, плотной драповой юбке и с распущенными непокрытыми волосами, другие имели джинсы и забавные шляпки, и на всех троих были занятные шарфы, которые развевал морской ветер.
- Вау! Тут нас ждут! Радостно крикнула Ванда, первая заметившая стоящую на песке, рядом с Жаном, большую бутылку виски.
- Привет девчонки! Улыбнулся Жан, несколько, впрочем, небрежно. Все его внимание было сосредоточено на работе.
Катрин заглянула, что же он нарисовал.
На картине был этот зимний день, с его размытым рыхлым светом, глянцевое скользкое море, покрытое у берега неспокойной, даже яростной пеной и одиночество. Такое одиночество, которое приятно саднит сердце. Когда вот ты, вот мир, вот Бог. И все.
Между тем виски было открыто, а у Мишель, оказалось в сумке несколько мандаринов, которые разломили и пустили бутылку по рукам, отпивая прямо из горлышка.
- Хорошая картина, заметила через некоторое время Катрин.
Ей вспомнились его слова: «Хочу рисовать тебя обнаженной»
- Только чего-то, кажется, не хватает. А ты рисуешь только пейзажи, без людей?
- Да, ты права,  здесь будет человек, ответил Жан, Мишель, постоишь за тем холмом?
- Ну, постою, только не очень долго!
- Очень долго не надо, а тебе, за это, персональный стаканчик с согревающим.
Он достал из сумки стакан и отошел с Мишель, чтобы поставить её как нужно.
Катрин пришлось остаться только зрительницей, вместе с Вандой.
 Последующие часа полтора, девочки дурачились, отпивали понемножку виски и подливали в персональный стаканчик Мишель, которой приходилось стоять, держа за головой то одну, то другую руку.
- Ну все, наконец сказал Жан, свет уходит. Хватит.
Мишель еще не была окончательно прорисована, скорей намечена. Передана только поза, движение. То, как развивались её юбка и волосы, и, положены  блики света.

- Знаешь Катрин, а ты злишься! Сказала Мишель, когда девушки попрощавшись с художником, шли по городу уже втроем.
- Ты к нему ревнуешь. А ты заметила, что у Жана кольцо?
- Братик – женатик, засмеялась Катрин. И ничего я не ревную, просто голова заболела от виски. Наверное, поэтому тебе так показалось.

Ночью Катрин долго лежала, глядя в темноту блестящими сухими глазами, сердце её билось на высокой ноте предчувствия.
 На следующий день, сидя на занятиях, девушка думала о художнике, Катрин чудилось, что между ней, и этим человеком, не может быть преград.
Она, ушла с учебы пораньше и опять, направилась на побережье. Жан, со своим мольбертом, был на прежнем месте. Катрин посмотрела на картину, девушка была уже окончена.
Она поднималась на холм, закинув руки за голову и глядя куда-то ввысь, над морем. С лицом полным радости, боли и ожидания. Девушка была в  платье, которое оттопыривал большой живот, месяцев на девять беременности.
- А что-то на Мишель не очень похоже, и одежда не та.
- Совсем не похожа, легко согласился Жан.
Катрин почему-то обрадовалась. Рисовать он окончил скоро, и молодые люди отправились в кафе.
Когда они сели за столик, Катрин притихла. Ей хотелось изучать, рассматривать спутника, но любопытства своего девушка стеснялась, от этого делала вид, что наоборот отворачивается и ей интересно смотреть на салфетку или читать что-то в давно изученном меню.
Он же, чувствовал себя с ней достаточно свободно, с преимуществом более сильного и знающего человека. Потихоньку, задавая простые вопросы о ней, Жан разговорил девушку, и перешел на рассказы о себе, а с чая на глинтвейн. И вот, Катрин уже смотрит прямо на него, восхищенными глазами.
Катрин увидела в Жане огромный мир, упруго спрессованный в человеческом, мужском теле, и тело это ей понравилось. Голубые глаза его смотрели ясно и прямо, он улыбался, двигался и говорил легко. И энергия жизни, которую Катрин ощутила в нем, манила девушку приблизится в объятие, как в укрытие, где будет хорошо и уютно.
Произвело на нее впечатление и то, что разговор Жана о себе, был одновременно разговором об искусстве, и о культуре. Как буд-то, взяв её за руку, он уводил Катрин прочь, от заурядного, от повседневного. Туда, где действительно интересно.
- Знаешь, я слушаю тебя, и у меня такое чувство, как буд-то я на грани какого-то открытия. Как буд-то, я вот-вот осознаю что-то, и моя жизнь изменится.
Он отнесся к её словам серьезно.
- Да, в жизни бывают такие моменты, как вспышки.
- Кто-нибудь другой, меня ни за что бы не понял. Но ты, человек иного мира, ты крупнее, всех моих знакомых. Разговаривай, пожалуйста, со мной, мне очень нужно.
И в таком странном, блаженном, покрытом рубиновым маревом глинтвейна состоянии, молодые люди вышли из кафе, и Жан, конечно, отправился проводить.
Когда подошли к дому, Катрин заметила, что в хозяйских комнатах темно, значит, Фаина ушла.
Катрин, вдруг молча, резко дернула Жана за руку и потянула бегом к своей двери, быстро отперла, втащила его внутрь, потом обернулась, и, с лицом растерянным,  даже виноватым, поцеловала его долго в губы.
Через час Жан вышел.
Следующим вечером они были у него.

Катрин сидела на коленях у Жана, и оба, сосредоточено разглядывали свое общее отражение, в большом зеркале. Вот Жан, немного поправил девушку у себя на коленях, подтянув повыше, и пара снова замерла. Через несколько секунд ее тело заскользило по ткани юбки, на прежнее место и тяжелый, молочный задик медленно обнажился. Некоторое время они внимательно его созерцали, потом Катрин с приоткрытыми губами запрокинула голову к Жану, он поцеловал её, встал и понес к постели.

Жан приехал на две недели, а задержался уже на полтора месяца, шла весна. Дни стояли яркие и теплые, но стоило солнцу уйти в море, и мир как буд-то бы проваливался в холодное, сырое подземелье.
Подобным вечером, когда Жан провожал Катрин домой, она предложила:
- Завтра у меня свободный день, хочешь, я покажу одно место, тебе, как художнику, наверное, будет интересно?
- Давай, а где это?
- Надо ехать на автобусе, по направлению к моему городку, дорогой выйдем и пешком по горам часа два, но ты не пожалеешь, там такая красота!
- Отлично девочка, до завтра.
Жан коснулся её губами и быстро ушел.
 
Дома Фаина позвала Катрин ужинать.
- Послушай дорогая, ты гуляешь с этим художником?
- Гуляю.
- Но он ведь женат, и даже кольца не снял. Родители будут звонить, я должна им сказать.
- Милая, милая, милая Фаиночка! Не говори пока ничего, пожалуйста, не говори! У меня судьба сейчас решается. Если они все испортят, я умру!
- Катрин, а как же та, жена его?
- Она его, наверное, не любит. Она его ругает. Они разошлись бы, и без меня бы разошлись!
- Ты такая еще девочка. Это тебе хочется, чтобы так было. А на самом деле ничего ты о них не знаешь. И женщина эта ничем тебя не хуже, и так же счастья хочет и мужа любит. И как не крути, она перед тобой права. Плохо, что ты с женатым гуляешь. Сегодня ты хватаешь, что захочешь, а завтра у тебя схватят мужа – жену, машину, дом, все что понравится!
- Мужчина не машина и не дом, ты не берешь в расчет любовь, а любовь всегда права.
- Только любовь ли это? По-моему выходит  чистый эгоизм. Да он хоть обеспечить-то тебя может? Голозадый, наверное, как все эти художники?
- Фаина, люди в твоем возрасте почему-то только о деньгах и думают. Ты не понимаешь что ли, кошелек найти легче, чем человека, а мне человек нужен?
- Да уж, думаешь, наверное, что его картинки завтра за миллионы с руками расхватают? Засмеялась старшая женщина
- Для женщины, успех её мужчины важен только с той точки зрения, что он счастлив, если людьми признан, и все. Ему хорошо, значит и я рада!
- Была б ты попроще, а то вот как сначала себе жизнь устроишь, так и пойдет у тебя все наперекосяк!
- Все равно он мой! Фаина, мне только он один на свете нужен. Я  или с ним буду, или ни с кем, ты хочешь, чтоб я одна прожила? Так я может, не осилю, погибну.
Фаину испугало, то, как убежденно говорила Катрин и она осталась в нерешительности, рассказывать ли родителям про роман девушки, хотя склонялась именно к этому.
- Вот еще не хватало, травиться из-за него начнешь, бормотала она себе под нос и качала головой.


Спустя непродолжительное время, после того, как Филипп побывал молчаливым участником беседы, старика и девочки, его мать в темных одеждах шла в свое кафе. Вдруг, внимание её привлек человек, появившийся на другом краю площади. Перед собой он катил инвалидную коляску, в которой сидела больная девочка. Человек брел старый, испитой, слабенький и опустившийся. Очевидно, девочка была для него, лишь источником дохода. С ней легче побираться, больше давали. Девочка казалась совсем запущенной.
Впервые, со дня смерти сына, сердце женщины тронуло нечто извне, до этих пор она целиком была поглощена своим горем. Но в эту секунду, как озарение, её посетило сочувствие, и она захотела помочь.
- Здравствуй дед, вы, наверное, голодные?
- Да, есть такое дело! Дед вытянул вперед губы, и вся физиономия его, скорбно скомкалась, как у обезьянки.
- Пойдем, накормлю вас, и она провела нищих к рабочему входу. Здесь был натянут тент, и стоял большой стол, для разных хозяйственных нужд. Вот, сядь пока.
Дед подкатил свою больную к столу и сам уселся на стул. Вид он постоянно поддерживал плаксивый и жалостный. Причем делал он это, заметно неискренне. Как буд-то, одновременно наблюдал за собой и зрителями, с некоторой издевкой.
Мол, кто поверил и пожалел – дурачье, а кто не пожалел и не поверил – низкие и бессердечные людишки.

Вынеся еду, женщина присела, и стала смотреть как они едят. Дед дал девочке ложку в руку и наклонил её лицом к тарелке, практически ткнул. Она сообразила и начала прихлебывать, подгребая и помогая себе ложкой, как веслом.
- А что ж не покормите, она же кое-как справляется?
- Ничего, надо и ей для себя трудиться!
- Вот перемазалась, а и так ведь очень грязная.
-  Да, гости мы не красные, таких в хорошие комнаты вести стыдно, бранчливо проблеял дед.
- Да я не в этом смысле, пробормотала женщина и замолчала.
После, сидели молча, а когда обед был съеден, задиристый дед без особой благодарности потяну коляску с больной к выходу.
- А как хоть девочку зовут? Крикнула ему вдогонку женщина.
- Адель, она у меня, очень предупредительно вдруг отозвался дед.
- Хозяйка, а ты б мне немножко коньячку или чего такого, а то знаешь, давление упало, вот и лезу на стенку.
Женщина молча ушла, и вернулась, со стаканом какого-то напитка. Дед выпил, глянул на неё победно, и, наконец, поблагодарил. После чего утянул свою больную в ближайший переулок.

На другой день, мама Филиппа снова шла по городу, с какими-то своими, хозяйственными надобностями, и снова увидела девочку в инвалидной коляске, и деда стоявшего с шапкой для подаяния, у входа на рынок.
Она остановилась, и некоторое время смотрела на них.
- Послушай, ты ведь её со вчерашнего дня, даже не умыл, ну разве можно? И не причесана, она ведь человек, все-таки.
- Это что еще за все-таки! Да она больше человек, чем вы все вместе взятые! Выкрикнул дед.
Женщина растерялась, и уже хотела отойти, когда старик добавил:
- Вот возьми и помой, а не болтай!
И с этого дня, женщину и девочку связала забота и доброта. То, что так нужно было, одной отдать, а другой получить.


 Жан и Катрин вышли из автобуса в гористой местности, покрытой лесами.
День снова был солнечный, они шли тропками, между горами. Где-то, деревья густо смыкались над головами, и были сплошь опутаны высохшими, прошлогодними вьющимися растениями. Там, под ветвями было темно. А через несколько шагов, деревья вдруг размыкали свои пальцы, и, на головы путешественников, обрушивалось весеннее солнце. Прошлогодние травы, настоялись сдержанными тонами коричневого, желтого и грязно-зеленого. Блестящие ветви деревьев, четкими черными линиями, летели в голубое, надутое воздухом небо. Минут через сорок пути, Катрин выбрала тропинку на подъем. Идти стало тяжелей, и с полчаса, наши путешественники сосредоточенно пыхтели, почти не разговаривая между собой.
-Стой! Катрин сбросила свой рюкзачок, Жан последовал её примеру.
- Теперь закрой глаза! Сказала она, и, для верности, прикрыла его веки своей ладошкой, а потом, потихоньку, потянула мужчину за собой.
- Теперь смотри!
Жан и Катрин стояли у края обрыва, вдалеке поднимались другие горы, а между ними, словно в центре хоровода, высилась белая скала. С её вершины, плотной, словно из крана струей, мчалась вода. Немногим выше уровня, на котором сейчас находились молодые люди, скала имела широкую площадку – выступ, вода ударялась о неё и разбивалась в мелкие брызги, раскрываясь как веер или хвост павлина, и так, слетала дальше к лесу.
- В солнечную погоду здесь всегда радуги, вот как сейчас. Правда, здорово?
-  Да Катрин, спасибо, я никогда еще не видел такого чуда, улыбнулся Жан.
- Я люблю приезжать сюда весной и осенью, даже зимой, а летом здесь полно туристов. Сюда ведь возят экскурсии.
- Не удивительно.
Потом Жан рисовал свои эскизы на маленьком планшете, а Катрин устраивала местечко для пикника и, практически в одиночку, говорила:
- Представляешь, как здорово иметь здесь дом! Только не совсем здесь, а на склонах подальше, откуда видно море, а сюда ходить гулять.
А тебе какой архитектурный стиль нравится? Я бы выбрала современный, без всяких там излишеств. Знаешь, чистые формы, геометрия? Был бы большой холл, с потолком не ниже метров пяти и обшитый деревом, и огромные окна, с видом на море. И в спальне надо чтоб хоть немножко было видно море, да?
Знаешь, главное уметь желать. Я вот умею, я себе желаемое четко представляю, и, мои желания, всегда сбываются. Я, правда, так недавно научилась, наверное у меня энергетика сильная.
- Наверное. Мне самому иногда кажется, что я превращаюсь просто в твое сбывшееся желание.
Катрин пропустила мимо ушей замечание Жана и продолжала свою легкомысленную, счастливую болтовню.


Филипп был у Артура и работал, когда белый полог качнулся и к ним вошел ангел.
- Здравствуйте! Поприветствовал он обоих и шагнул к Филиппу.
- Я Жан, хранитель Жана.
- Приветствую, я узнал тебя, сказал Филипп, Артур дружелюбно кивнул головой.
- Филипп, а случалось тебе уже посещать ад?
Филипп несколько удивился и ответил:
- Нет!
- Тогда, может быть, прогуляемся?
- Да Филипп, сказал Артур, не отказывайся, иначе у тебя не полное представление о мире.
- Хорошо, только и смог сказать Филипп и пошел за Жаном, который, сразу же после его ответа, двинулся к выходу.
Перед входом в отдел «Желания» их ожидал открытый лифт. Едва они вошли, двери лязгнув, сомкнулись и, лифт, как буд-то обрушился вниз. Филипп почувствовал беспокойство. Но, двери открылись, и ангелы шагнули в темный мир.
- Прокатимся! Воскликнул Жан и лихо прыгнул за руль черного, без верха, внедорожника, Филипп забрался на сиденье рядом.
- Тээк, где у них тут карта? На его раскрытую ладонь тихо опустилась карта, Жан посмотрел на неё, что-то нарисовал, черной капиллярной ручкой, поверх того, что там уже было.
Лучше будет вот так! Короче. Пояснил он и завел мотор.
Минут через пятнадцать быстрой езды, он притормозил, снова открыл карту и опять черкнул что-то свое, немедленно направо от их машины появилась старая пыльная дорога, на горизонте приходящая к воротам какого-то, не то замка, ни то офисного центра.
Жан выжал газ, и машина рванула по появившейся дороге к горизонту.
Филипп, молча осматривался. Местность вокруг расстилалась, преимущественно равнинная, и видно было далеко. Только за спиной, высилось что-то огромное и бесформенное. Казалось, это нечто, затаилось, и готово бросится, догнать и поймать. Было беспокойно и даже страшно. Впереди же, справа и слева, лежал ландшафт, однообразный и убогий. Глина и камни, иногда какие-то унылые, долговязые растения, того же, красновато коричневого цвета, который преобладал здесь во всем. Кое-где, виднелись еще, не то замки, не то бизнес центры, как тот к которому ехали ангелы. Почему-то, строения располагались парами, одно напротив другого. Над головой был опрокинут свод. Невысокий, мутного, розово сиреневого цвета, у горизонта становившийся красным, как от пожара.
Жану, как видно, надоело играться с внедорожником и картой, и они одним рывком очутились у стен, к которым мчались.
Здесь тоже, оказалось два строения, вставших друг напротив друга, как два задиристых  петуха. Около них, копошились люди, поодиночке и группами.
Выглядели они неважно. На телах их блуждали какие-то наросты, лица были уродливы и похожи на карикатуры, разных темных человеческих чувств. Вот, непомерно толстый человек, с вывернутыми широкими ноздрями и слишком короткой, брезгливо поднятой верхней губой, нижняя же, безобразно отвисла. Сразу видно, что это гордец и жадина, к тому же любитель сладкого. Вот, двигается худой и высокий мужчина, глаза его несколько выпучены и налиты кровью, он яростно смотрит на толстого, потому что считает его препятствием на своем пути. В сердцах, он уже готов толкнуть беднягу, но толстяк вдруг быстро оборачивается, и отходит, едва получив легкий тычёк в бок. Мгновенно, неприятное лицо толстого искажается еще сильнее, он увеличивается в размерах, зеленеет, кадык становится размером с яблоко и он плюет  вдогонку обидчику, каким-то гадким сгустком. Длинного, буквально окатывает слизью, которая начинает шипеть и пузырится. Жертва замирает, и, как видно, остается парализованной от боли. Толстый быстренько удаляется восвояси, выглядит он снова по-прежнему.
Вокруг то и дело возникают потасовки, кто-то трусливо жмется под камни, кто-то властно вышагивает, и, кажется, что воздух сперт - от злости.
- Видишь, вот как они тут существуют.
- А почему они так строятся, по два дома?
- Каждый дом живет отдельным государством, но им обязательно нужен сосед, чтоб враждовать. Внутри они создают иерархию, бесконечно борются, кто у них главнее, но, все объединяются против соседей, живущих напротив.
Видишь, их пороки, плохие чувства, уже не скрыты, и уродуют не только их дух, но и внешность. А во время всплеска дурных чувств человек на глазах может превратится, в нечто, уж и вовсе устрашающее.
- Да, я видел. Тяжко здесь. Зачем мы сюда все же явились?
- А ты еще не догадываешься?
- Кажется, я начинаю понимать, о чем ты хочешь говорить. Я слушаю тебя.
- Да, я привез тебя сюда, чтоб ты увидел, что ждет душу эгоистичную, неразвившуюся. Ты исполняешь все желания Катрин, не получится ли, что она научится только брать и не извлечет нужных уроков из земной жизни? Ведь каждому на земле даются свои задачи, и от того, какое он найдет решение, зависит судьба души. Просто выполнять любое желание – причинить душе непоправимый вред.
- И что же делать?
- Во-первых, я прошу тебя, не связывай душу Жана, у него своя жизнь, ему нужно идти своим путем, не заставляй его быть рядом с Катрин.
- Но, она ведь действительно любит его?
- Все должно идти своим чередом. Пусть любит, значит это зачем-то нужно, но не держи Жана, этим ты погубишь и его и её.
- Хорошо, прости меня. Спасибо тебе за урок, но давай уйдем отсюда скорее, здесь очень тяжело.
Филипп бросил последний взгляд на людей перед домами и вдруг заметил девушку. Выглядела она вполне красивой, только очень печальной и одинокой, даже жалкой. Филиппу стало больно за нее, как оказалась здесь эта потерянная душа?
Но в следующее мгновение ангелы были уже у лифта и вскорости, Филипп простился с Жаном и вернулся в жилище Артура.

- Ну что расскажешь?
- Очень тяжело.
- Сочувствую, к тому же, тебе предстоит трудное время.
- Ты тоже думаешь, что я должен перестать выполнять желания Катрин?
- Да, на какой-то период, сделать это просто необходимо. И в дальнейшем, ты можешь помогать только очень аккуратно, береги её душу. Катрин должна жить сама!
- Я понял, это главное! Знаешь Артур, я там видел одну девушку, она отличалась от других, красивая и жалкая.
- Некоторые души прозревают уже в аду, возможно, ты встретил такую. Тогда, она со временем, окажется здесь.
- Да? Я буду за нее молиться.

Утром Катрин шла обычным путем на учебу. Но вдруг передумала и отправилась на окраину городка, где стоял домик, который снял Жан.
Катрин застала его еще лежащим в постели.
- Теплый какой, утренний, зашептала девушка, но Жан отстранился от её ласки и быстро встал.
- Давай пройдемся к морю, что-то голова болит.
И он быстро стал одеваться. Девушка почувствовала, что между ними что-то не то, и, усевшись на его кровати, приняла самый безобидный и даже беззащитный вид, напустив в комнату улыбки, как стаю бабочек. Кто же может огорчить такое милое и хрупкое создание? Но Жан сегодня был защищен от её мягкого, рыжеволосого обаяния. Буквально, через пятнадцать минут они вышли на улицу и направились к морю. Катрин начала было что-то рассказывать, смеясь, только Жан не слушал, и перебил её такими словами:
- Знаешь, не буду тянуть, скажу тебе прямо, моя жена беременна и я возвращаюсь в Париж. Наши отношения с тобой окончены.
Катрин онемела. Почувствовала, что ей нехорошо и как рыба стала ловить ртом слова, ведь есть же они где-то? Нужные, такие, что все изменят, от которых станет ясно, Жану нельзя её оставить. Но слов этих не было. Что она могла противопоставить образу женщины, которая ждет дома своего мужа и носит его ребенка?
- Мы вчера узнали, что беременности уже почти два месяца. Значит, когда я поехал сюда, она осталась уже с плодиком!
- Я вижу ты рад? Поздравляю! Наконец смогла выговорить Катрин.
- Спасибо, я не хочу причинять тебе боль, надеюсь, ты простишь меня?
- А ты едешь к жене только по тому, что она беременна?
Жан удивленно посмотрел на Катрин, его задело её «только по тому»
- Ты думаешь этого мало? Я давно мечтал об этом, и я люблю её.
Катрин, мы сможем избежать тяжелых сцен? Поверь, это ничего не изменит, все решено.
Жан, не дожидаясь ответа, поцеловал её в волосы и пошел к своему дому.
Действительно, расставаться на улице гораздо удобнее, если бы он сказал ей все дома, сцена закончилась бы только тогда, когда девушка сама бы захотела уйти, не выталкивать же её из дома?
Катрин захотелось забиться в какую-нибудь щелочку, чтоб никто не мог её видеть и сказать ей, хотя бы слово. Она шла по побережью и чувствовала как где-то между лопаток, чуть пониже, открылась большая. круглая рана. Здесь росло что-то, связывающее её с любимым, приросшее между ними и теперь, резко оборванное. Все тело имело защитную оболочку, а на этом месте её не было, только свежая открытая рана. Катрин стало подташнивать и забила дрожь, не от холода, а изнутри. Девушка нашла уединенную лавочку, села, положив сумку на колени, и улеглась на нее грудью. Просидев так с полчаса, она решила пойти домой поспать, очень хотелось забыться, и, вдруг, Катрин поняла, Жан уедет сегодня! Он, наверное, уже собирается. Может быть, он уже на вокзале!
Но, на вокзале, его еще не было, зато табло пестрило списком поездов на Париж. Значит, Жан мог уехать в любой момент. Катрин села у окна буфета, отсюда просматривался перрон и зал ожидания с кассами. Она заказала себе чистый виски, тот же напиток, что в первый день его приезда сюда.
Привет Жан! Привет, привет, привет, привет! Вот так, она легко ему улыбнется. А дальше? Боже, как глупо, что я здесь. И он, конечно, спросит, что я тут делаю? А просто, хотела сказать – «Привет Жан, и, пока Жан!».
И вот, перед кассами показалась его рыжая макушка. Катрин быстро бросилась к буфетчику
- Дайте еще бокал и не убирайте здесь! Да, и еще двести грамм виски!
Поставив все на столик, она, как буд-то под водой, пошла к кассе, и тихо встала за спиной у Жана. Он как раз покупал билет.
- Во сколько твой поезд?
Жан обернулся, и по его лицу было видно, что он ни сколько не рад. Просто человек движется к своей цели и боится встретить препятствие в её лице.
- Да скоро уже, минут через сорок придет.
- Я подумала, мы можем с тобой выпить на прощание, просто по-дружески?
- Ну, конечно, только я бы не хотел сейчас идти куда-то.
- И не надо, вон видишь, буфет? Пойдем туда!
Вначале разговор их был обычным, для провожающего и уезжающего, они немного выпили и Жан, увидев, что Катрин не начинает разговора о них, немного расслабился и заговорил об этом сам:
- Послушай Катрин, я понимаю, что для тебя наши отношения, больше чем мимолетное приключение, но будущего нет. Прости, ты очень милая девушка, у тебя еще будет свой человек и настоящая любовь. А между нами, было какое-то наваждение. Просто в тот вечер, ты так восхищенно на меня смотрела, что я не мог удержаться, чтоб не начать красоваться, а потом, когда ты меня так отважно поцеловала, я вдруг решил не упускать возможность. Вот только возможность чего? Как видно, это оказалась возможность, создать проблемы.
Катрин помолчала
 - Жан, а можно мне её увидеть? У тебя есть фото?
Девушка, казалась, немного успокоилась и смотрела на Жана с сочувствием, поэтому он достал из внутреннего кармана куртки небольшой блокнот для записей и открыл. В нем, на картонке обложки, была вклеена фотография.
Катрин взглянула, и сразу узнала девушку, которая поднималась на холм, на картине Жана, вместо позировавшей Мишель.
Это её он нарисовал беременной, как видно запечатлев свою мечту, которая уже осуществилась.
- Я пойду Катрин, скоро поезд. Не ходи со мной на перрон, ладно? Мне тяжело.
Держись, прости меня.
Жан встал и ушел, Катрин выпила еще виски, хотя виски ничем помочь ей не мог. Она оказалась в мире, который лопнул. И теперь, вокруг нее тихо разлетались обрывки и осколки. А общая для всех людей повседневность, болталась тут же, с назойливостью комара, который не дает забыться и спокойно погрузиться в сон.

Все же, на следующий день, Катрин пошла на учебу. И вдруг, в перерыве между занятиями, в аудиторию вошел её отец.
Катрин пришлось собраться с силами и улыбнуться, зато отец остался серьезен и показательно строг. Все ясно - приехал воспитывать. Они вышли из аудитории и, его, столько сдерживаемое, в силу разделявшего их расстояния, воспитательное рвение немедленно полилось на её рыжую головку. Как хорошо быть таким правым, тем более, когда тебе не могут противоречить! Оказалось, вчера он говорил по телефону с Фаиной и узнал о Жане, и, разумеется, немедленно примчался наводить порядок. По приезде же, зашел на кафедру Катрин, и оказалось что у неё большие проблемы. Это для самой девушки явилось новостью. Странно, но она накопила хвостов, и совсем об этом не думала, да и преподаватели, в последнее время, её не беспокоили.
Отец сходил на кафедру с ней вместе, и Катрин пришлось давать торжественные, публичные обещания. Дома, он пытался выяснить подробности её романа, и жестко потребовал «прекратить вести себя как блудница». Причем, все же явно был уверен, что дальше платонических ухаживаний дело пойти не могло. Вечером он уехал, с тем, чтоб вернуться через неделю и выяснить, сделала ли она что-нибудь из обещанного.
- Твоя квартира оплачена по июнь, если к концу учебного года ты не решишь свои проблемы, вернешься домой и пойдешь работать. А потом посмотрим!
Но момент, чтобы давить на Катрин, был совсем не подходящий.
Через неделю, как обещал, отец вернулся, видимо уверенный, что его веское слово успело за это короткое время сотворить чудо, и он найдет свою дочь совершенно исправившейся, и примерной девочкой. Гневным он уже не казался и говорил с ней басовито-примирительно. Осталось, только поплакать и простить друг друга, тем более он привез ей денег, сверх присылаемых ежемесячно карманных. И, должна же Катрин понимать, что отец весь в заботах о ней.
Снова повторился визит на кафедру, и когда, во время разговора с преподавателями, Катрин увидела, как размякший было отец, вновь начинает закипать, она вдруг поняла, что с Жаном её разлучают не жена и ни его будущий ребенок. Нет, их разлучают её обязанности - учеба, которая держит девушку в этом дурацком городке. А надо все это рвать и ехать в Париж! Там она найдет Жана и все как-то устроится.
Итогом этого визита, стал большой скандал.
Отец уехал, с тем, чтобы в июне, забрать её домой, если дочь не образумиться. О Париже она ведь ни сказала не слова, и такой выходки он от нее не ожидал.
Но, после его отъезда и Катрин собралась в дорогу.
Когда она уже укладывала вещи, к ней пришли Ванда и Мишель.
-Ты всегда любила делать глупости, а потом смеяться, ну а теперь тебе смешно? Спросила Ванда.
Катрин молчала.
- А ты знаешь, где его искать? Мягко спросила Мишель
- Нет, я знаю только его имя и то, что он художник.
- Для Парижа, это вообще не информация, ты его там просто не найдешь! Катрин, не безумствуй.
Но, эти слова Ванды уже не могли попасть в сознание Катрин, она увидела в своей подруге лишь очередное препятствие, на пути к Жану.
- Вы все такие хорошие и славные. Если человек вам нагрубит, вы на него смотрите и думаете, наверное, у него неприятности, настроение плохое и улыбаетесь, и стараетесь быть повежливее. А если сами, не дай Бог, с кем-то будете несдержанны, то потом вдвойне стараетесь загладить, чтоб все видели что вы добренькие и хорошие и поступаете всегда правильно. Ну так, а я злая! Слышишь ты? Я буду теперь со всеми злая. Не хочу представляться. Злые люди, самые честные, у них хотя бы хватает смелости быть самими собой.  И я буду теперь, самой-собой, и буду делать то, что мне нужно! А вы оставайтесь, ведите себя хорошо, и пусть, хоть ваши отцы, вами гордятся!
Снова Катрин сидела в привокзальном буфете. Но сейчас, поднося к губам бокал с крепки напитком, она вдруг осознала себя взрослой. Конечно, взрослой она считала себя уже давно, но в глубине души понимала, что её взрослость, это только рисовка и ничего более. А сейчас, наступил момент, когда она прекращает, кому-либо, давать отчет в своих поступках. И если раньше, отпивая алкоголь, она, в сущности, шалила, пока не видят те, кто может с нее спросить, то теперь, она просто делала то, что ей в эту минуту захотелось, и не боялась ни чьих глаз.
Это ощущение Катрин понравилось.
Вдруг, она увидела, идущих к ней Мишель и Ванду. К её удивлению, Ванда плакала.
- Когда твой поезд? Спросила Мишель, так же, как недавно спросила Катрин у Жана.
- Минут двадцать осталось.
- Держи, Мишель протянула ей конверт.
Катрин взяла, и на ощупь поняла, что там деньги.
- Тебе поначалу очень будет нужно, а если что, звони нам, мы поможем на обратный билет. Мы не хотим, чтобы ты попала в беду.
- Спасибо Мишель. Только я уже в беде, улыбнулась Катрин, но это не так страшно, как кажется.
- Спасибо подружка, сказала Катрин Ванде, прости, если, я расстроила тебя. Я знаю, ты меня осуждаешь. Понимаешь, невозможно поставить рядом - слово люблю и  слово нельзя.

Катрин приехала в Париж, с наскока сняла комнату, большую и неопрятную, с видом на такую же большую и неопрятную улицу.
И вот, она одна. Горячка дел, которыми была занята её голова до этого момента, ссоры, сборы, путь, поиск жилья – все позади и делать больше нечего. Очевидно, что планов как искать Жана нет, номер его мобильного давно отключен. И вот, она стоит у окна, в большой, полупустой комнате. Смотрит на дождь и понимает, что ни одной живой душе в этом городе не нужна. Здесь никто её даже не знает, не считая Жана, но он её не ждет. Все пусто. Нечего делать и незачем.
И в это время, на Катрин, такую потерянную и отчаявшеюся, с состраданием смотрит Филипп.
Он собирает у себя на ладошке слово НАДЕЖДА, и, когда оно засветилось теплым светом, сдувает его прямо в сердце девушки.
А дальше, она должна сама…
Возможно, Катрин найдет в Париже не Жана, возможно, она найдет там себя.