Мой бог

                Нинель Добрянская

                МОЙ БОГ

Незримой тропой я иду по лабиринтам моей памяти, и как кадры, мелькают перед моим взо­ром живые эпизоды моего голодного детства.
Мне шесть лет. Я живу в Запорожье на Вос­точной Украине с родителями и младшей сестрён­кой, которой три года. В результате сильных за­сух 46-го и 47-го годов вымирают целые деревни. Люди доведены до отчаяния. Вывешиваются флаги в деревнях, потому что туда опасно заходить. Но мы пока держимся. У нас есть макуха. Это спрессованная шелуха от семечек подсолнуха. Помню: мама разбивает и замачивает эти пластин­ки, а затем варит из них похлёбку. У меня это варево вызывает тошноту. Мой организм уже не воспринимает это. Слышу окрик папы: “А ну-ка, ешь, если не хочешь уме­реть!”. Я боюсь его крика, снова подхожу, беру ложку - и меня  выворачивает наизнанку. Я знаю, что мама иногда варит мамалыгу из куку­рузной муки и жду этого деликатеса. А мама экономит, дает её изредка, вместо хлеба, вкус ко­торого мы давно забыли. Но скоро и это за­канчивается. Тогда у моих родителей созревает план — искать спасения в других областях. Так им подсказывает и моя крёстная. Я зову ее мамой Ни­ной. Слышу, как она говорит моей маме: “Подумай о детях! Долго вы так не протянете. Вспомни, как я потеряла своих! Говорят, что на Западной Украи­не люди живут неплохо. В этих областях закупали продукты, муку, картофель. А ведь уже и вкуса их наши дети не знают. Бог вам поможет, и вы спасё­тесь! Выезжайте только поскорее”.
Я, как сейчас, ее помню: маленькую, худень­кую, еще молодую, но совершенно седую женщи­ну. У неё было пятеро детей. Муж вернулся из плена больным и истощённым и вскоре умер. И осталась она одна-одинёшенька. А затем по очереди умирали её дети. Она рассказывала, как у неё на руках умирал сынок Коленька и перед смертью всё просил:  «Мамочка, дай хоть кусочек хлебушка! Мне легче будет умирать».
Чтобы не умереть голодной смертью, родите­ли решили ехать на Западную Украину. В феврале 47-го года моя семья с большими трудностями до­бралась до Волынской области на Западной Ук­раине. Это было ужасное и страшное время: раз­гул бендеровщины! Беспощадные расправы с мир­ными жителями в этот период были частым явле­нием. На Восточной Украине об этих бендеровских зверствах пока ещё никто не знал. О них за­говорит весь Советский Союз, но чуть позже. Ес­тественно, мои родители не знали, в какое пекло они попали. Получилось, из огня да в полымя. Не­однократно наши жизни висели на волоске. Но Спаситель никогда не оставлял нас.
Какое-то время, примерно около месяца, мы жили на вокзале. Вскоре отец нашёл в селе Полонке - в семи километрах от города - дом. Хотя на дом он мало был похож. Это была развалюха. В ней содержали скот. А теперь папа его отстроил. Привел в более-менее жилой вид. Вдова с детьми, которой принадлежала эта развалюха, разрешила нам жить в ней с тем условием, чтобы отец помо­гал ей содержать и её семью. Некоторое время мы прожили здесь. Папа ездил по сёлам, клал печ­ки, восстанавливал дома. Короче, занимался вся­кими строительными работами. За это ему плати­ли продуктами. Так мы и жили.
Однажды поздним вечером папа со старшим сыном хозяйки, которому было шестнадцать лет, сидели возле дома и курили. Напротив дома - кол­хозное поле, засеянное кукурузой. Папа расска­зывал: “Слышу стрельбу. Вижу: по полю бегут какие-то люди, стреляют. Только собрался войти в дом, меня окружили бендеровцы. Спрашивают, кому я подавал сигнал? За сигнал они приняли мелькание огоньков папирос. Кто я? Откуда при­ехал и чем здесь занимаюсь?” Папа им все объяс­нил, но они стали обыскивать весь дом. Конечно, никого постороннего не нашли. Бендеровцы уст­раивали набеги и жестоко расправлялись с теми, кто служил, как они выражались, Советам, Нам дали неделю срока, чтобы мы убирались восвоя­си. Сказали: “Нам здесь колхозы и коммунисты не нужны. А со своими мы разберёмся сами”.
Сейчас, когда я думаю об этом, я прихожу к выводу, что меня и мою семью защищал ангел-хранитель. Обычно бендеровцы жестоко расправлялись с теми, кого они называли “моска­лями”, без предупреждения, не щадя даже малых детей. Нам же была дана возможность выехать. Конечно же, это и многое другое я поняла много лет спустя. Теперь я знаю, почему Спаситель за­щищал и оберегал меня: мне нужно было выпол­нить свою жизненную задачу, ради которой я при­шла на Землю, а до этого было ещё очень далеко. А теперь мы должны выполнить приказ бендеровцев и срочно выехать из села.
Отец к этому времени познакомился с прора­бом из города Луцка. Ему нужен был строитель для восстановления госбанка,  здание которого силь­но пострадало от бомбёжки. Нам выделили квар­тиру в подвальном помещении. Конечно, квартира - это громко сказано. Во всю стену проходили тру­бы, батареи, стояли какие-то огромные два котла, от которых шёл пар. Одно маленькое окошко, ко­торое как бы вросло в землю, освещало это убо­гое, сырое и неуютное помещение с цементным холодным полом. Когда я теперь представляю то наше жильё, у меня мурашки бегут по спине. Не­удивительно, что я болела по несколько раз в год воспалением лёгких, и даже в первый класс начи­нала ходить в туберкулёзном санатории в Яремче, потому что было затемнено левое лёгкое.
Отец построил стену, отделившую нас от труб, батарей и котлов, Получилась небольшая комнатушка, более-менее пригодная для жилья. Здесь мы прожили около трех лет. Затем, когда отстроили верхние этажи банка, отцу вы­делили однокомнатную квартиру на пятом эта­же. Удобства были минимальными, но зато она выходила на солнечную сторону. Квартирка вся светилась от самого восхода до заката. Она ка­залась мне сказочным замком, по которому пля­шут солнечные зайчики. Но до этого времени ещё надо было дожить.
А пока мы живём в этом убогом, сыром, полу­тёмном подвальном помещении госбанка. А напро­тив него расположен собор. Это старинное зда­ние, историческая ценность. Во время гонений на религию его собирались снести. Люди же ложи­лись под бульдозер, но отстояли собор, не допус­тили такого кощунства над святыней. Моя первая попытка попасть в собор была неудачной. Она относилась к первым дням нашего приезда в Луцк из села Полонки. Я ещё не успела привыкнуть к нашему новому месту жительства и плохо ориентировалась. Из разговора какой-то женщины с мамой я узнала, что рядом с нами находится красивый собор, в котором есть чудотворные иконы.
 – А что там делают? - спросила я, потому что до этого ни разу ещё не посещала ни одного храма.
 – Богу молятся, - ответила мне женщина.
 – Мама, я тоже хочу пойти Богу молиться!
- Иди, - ответила мама, не думая, что я могу заблудиться, ведь всё находилось рядом: стоило только подняться вверх, перейти дорогу и вот он, храм, перед твоими глазами. Придти-то я пришла,  подёргала массивные металлические ворота, но они не отворялись. Служба, видать, была давно закончена, но я тогда не имела об этом никакого понятия. И я решила, что Боженька не пустил меня молиться, и, расстроенная, пошла домой, но, как оказалось, совсем не в ту сторону. Не увидев ни знакомых ворот, ни фигуры охранника, я не на шутку перепугалась и разревелась. Прохожие окружили меня и начали расспрашивать о причине моего плача. Я сказала, что ходила молиться Богу и заблудилась. На вопросы, где же я живу, не могла дать вразумительного ответа. Помнила только большие зелёные ворота и охранника возле них. Ещё помнила  начальника по фамилии Нецков в больших очках и с маленькой узенькой бородкой, который давал папе какие-то указания по строительству. На этом мои познания заканчивались. Меня долго водили по городу, но безуспешно. Наконец, решили  отвести в милицию. А в это время мама стала волноваться, где это я так долго пропадаю, и пустилась на мои поиски. Она увидела меня идущей куда-то в сопровождении группы людей.
 - Куда вы её ведёте? – спросила мама.
- В милицию, - ответили ей.
- А что она такого натворила?
 - Ничего - был ответ. – Она потерялась.
- Я нашлась, нашлась! - радостно бросилась я к матери. –
Как хорошо, что ты пришла за мной!
Я, как сейчас, вижу изумительное по своей архитектуре здание собора. Действительно, внешний вид его производил сильное впечатление. Его красота поражала любо­го. Мама уже была в нём и рассказывала о его чу­десных золотых иконах. Но то, что я увидела, пре­взошло все мои ожидания. Высокие купола собо­ра, казалось, упираются в самое небо. Я ходила вокруг этой красоты, и всё в ней меня восхищало и радовало. С трудом дождалась его открытия.
Мои родители росли сиротами; их воспитани­ем и образованием никто не занимался. Мама вспо­минала: когда ей было четыре года, бабушка води­ла её святить пасху за сорок километров, так как все близлежащие храмы к тому времени были уже разрушены. Естественно, что мои родители не могли мне дать того, что и сами не знали. Поэтому я не имела никакого представления  о религии, о Боге, не знала ничего о православии. Но тяга к красоте, к гармонии присущи детской душе, поэтому я так рвалась увидеть чудо, изумительное и неповторимое.
И вот  двери храма открываются. Вхо­жу. От яркого света зажмуриваю глаза. Стараюсь свыкнуться с ослепительным сиянием. Из-под ку­пола льётся изумительный свет. Его лучи, прелом­ляясь, заливают всё пространство. Создается впе­чатление, что храм горит, сверкает, переливается в ослепительном блеске серебристо-голубых из­лучений. От такой красоты, великолепия, от чару­ющей игры света у меня захватывает дух. Стою не дыша. Думаю - попала в волшебный дворец. Уди­вительны по своей неповторимости и красоте иконы, стены расписаны яркими - от би­рюзового до золотистого цвета - красками. А какие картины! Создавалось впечатление, что они живые! Так ярко на них были выписаны герои библейских легенд! На одной из них верхом на ослике ехал очень кра­сивый мужчина в белых одеждах, и вся дорога перед ним была ус­тлана необыкновенными цветами, а по обе сторо­ны стояли толпы людей, бросающих ему пальмовые веточ­ки и цветы. Позже я узнала, что эта картина изоб­ражала въезд Иисуса Христа в Иерусалим.
Осмотрев все стены и иконы, поднимаю гла­за кверху. И, о Боже! Как меня поразила эта кар­тина! - светло-голубое небо усеяно звёздами, а с него спускается человек неземной красоты в ок­ружении ангелов. Его красота , в осо­бенности взгляд, произвели на меня неизгла­димое впечатление на всю жизнь. В этом взгляде светилась такая любовь, нежность, что от него невозможно было оторваться. Так много чувств было выражено взглядом этих тёмно-синих глаз! Я в восторге. Вдруг слышу, как будто издале­ка льющиеся,  гармоничные звуки. Они всё усили­ваются и вот сливаются и заполняют мелодичным перезвоном весь собор. Мне кажет­ся, что эти звуки льются прямо с неба и проника­ют до самой глубины моей детской души. Мне кажется, что я попала в вол­шебную сказку, где царствует красота и гармония, в царство слияния звука и света. И меня как бы подхватывает вихрь чувств и кружит, и кружит. Теряю точку опоры, теряю сознание.
Не знаю, сколько времени находилась в та­ком состоянии. Прихожу в себя, открываю гла­за. И вижу наклонившуюся надо мной старушку, вытирающую мне лицо холодной во­дой. В ушах стоит шум, нарастающий и плавно переходящий в колокольный перезвон, зовущий к заутрене. Начинается служба. Меня поднима­ет женщина и ласково спрашивает, как я себя чувствую. Машинально киваю, а сама ещё долго не могу прийти в себя. Меня очень занимает вопрос: кто же тот человек, так поразивший моё воображение? Хочу об этом спросить, но какой-то страх сковывает меня. На вопрос старушки, первый ли раз я в соборе, я только киваю. И она неторопливо, шёпотом рассказывает мне, что человек, поразивший моё воображение, это Бог, наш Спаситель, и зовут его Иисус Христос. Он пришел спасти мир. Ликующая, переполненная радостью и счастьем, выхожу из собора. У меня есть Тайна. Я видела Бога.
Вдруг слышу голос, такой приятный и ласко­вый: “Девочка, девочка!” Смотрю, в саду возле хра­ма стоит мужчина в церковном одеянии. Это он зовет меня. Я подхожу к нему, смотрю на него и не могу поверить: неужели это он, мой Бог? Такой же прекрасный, как на той картине в соборе. А взгляд его тёмно-синих глаз проникает в самую душу. Я не могу его выдержать, опускаю глаза, вся дрожу. Да, он действительно был очень красив, мой Бог! Удлинённые черты лица, длинные волнистые волосы, чуть с проседью, аккуратная красивая бородка. От всего его облика веяло спокойствием и умиротворением. Меня так и влекло к нему. Он спросил: “Девочка, хочешь погулять со мной по саду?” Как я могла отказать своему Богу? Не под­нимая головы, я кивнула. Вот так сам Господь по­слал мне встречу с этим замечательным че­ловеком, озарившим ослепительным светом всю мою нелёгкую жизнь! Ещё бы! Ведь он зажёг в детском сердце такую необыкновенную любовь, которая преобразила всю мою сущность, помогла мне уви­деть и понять красоту в ее первозданном виде. Сколько радости и счастья переполняло меня, не умещалось в моей груди! Я очень смущалась его, не знала, как себя вести. Ведь он для меня был живым Богом, воплощением всего самого прекрас­ного, недосягаемого, могущественного! И вдруг ко мне, такой серенькой, невзрачной, не имеющей элементарных религиозных понятий, прилетел он, мой Бог! Я, как сейчас, вижу себя худенькой, от частых болезней и недоедания, длинноногой, веч­но куда-то бегущей, всегда бедно одетой. Одним словом, гадким утёнком. Лишь волосы мои цвета спелой ржи, густые, вьющиеся, длинные – ниже пояса, были великолепны. Когда у мамы не было времени заплести их в косы, я бегала так, и они струились за спиной, а при беге они окутывали меня всю, точно покрывалом, и не видно было даже лица. Я казалась себе похожей на русалочку. Но дети меня почему-то дразнили ведьмой. Короче, я уже знала, что я заморыш. А дети богатых роди­телей из госбанка были всегда нарядно одеты, кра­сиво причёсаны, и мне хотелось быть на них похо­жей, иметь такой же красивый бант или нарядное платье, чтобы мне не было стыдно за свой вид пе­ред моим Богом. Всё это сковывало и смущало меня. Я боялась, что он разлюбит меня и не захо­чет со мной встречаться.
     Это знакомство переросло в дружбу. Гуляя по саду, он подзывал меня. Услышав его голос, я бросала свои детские игры и стремглав неслась к нему. Я очень гордилась перед детьми, что у меня есть мой Бог, который любит меня и гуляет со мной. Этой тайной я не хотела ни с кем делиться, боялась, чтобы у меня не отняли моего Бога. Ведь он прилетел только ко мне! И это я видела его в соборе, спускающимся с небес! У меня было тог­да такое состояние духа, что, возьми он меня за руку и скажи: “летим”, - думаю, летела бы, ибо после встреч с ним я и так каждый раз летала, как будто за спиной вырастали крылья, и я радо­валась и смеялась, забывая на этот период о сво­ей нелегкой жизни.
В саду у нас уже было своё любимое место, где в определённое время проходили наши встре­чи. Когда я по каким-либо причинам задержива­лась, он беспокоился и посылал за мною монашку, которая служила у него. Я знала, что он любил меня. Как только у него выпадало свободное вре­мя, он старался увидеть меня. А для меня эти встре­чи и беседы с ним были праздником, хотя я гово­рила мало, односложно, деревенел язык. Но уже то, что я нахожусь с ним, слышу голос моего Бога, было для меня непередаваемой радостью.
Из множества встреч мне ярко врезались в память два таких эпизода: Прихожу в условленное время, скорее всего, после обеда. Он еще не вышел. В прихожей его под­жидают какие-то люди, монахи, священники. Я вхо­жу, как обычно, произнося: “здрасьте!” Монашки молча переглянулись. Одна из них подходит ко мне, говорит: “Сейчас выйдет владыка. Подойди к нему и скажи: “Благословите, батюшка!” и целуй ручку. По­няла?” Я кивнула - мол, поняла. А у самой сердце от страха чуть не выскочило. Наверное, убежала бы, но монашка подвела меня ближе к той двери, откуда он должен выйти, а сама встала за моей спиной. Вхо­дит Он. Я нахожусь ближе всех к нему, но не могу сдвинуться с места. Монашка слегка подтал­кивает меня в спину. Я делаю шаг и снова стою, не поднимая головы. Вся дрожу, вот-вот заплачу. Под­ходит ко мне мой Бог. Чувствую, как он ласково смотрит на меня, подносит руку для поцелуя к моему рту. У меня даже челюсть оне­мела, кинуло в пот. Видимо, он понял моё состояние: рукой, про­тянутой для поцелуя, нежно гла­дит по голове и говорит мне что-то ласковое, успокаивающее. Всхлипываю, кулачком растираю слёзы по лицу. Как же я до сих пор сожалею, что так и не поце­ловала ему руки!
Другой эпизод: не знаю, поче­му, я прихожу к нему во время обе­да. Одна из монашек мимо меня проносит на подносе чай, в кото­ром что-то там такое красивое золотистое плавает. Это целиком поглощает всё моё внимание. Я стою и размышляю: что же это такое может быть? Но тут выходит мо­нашка и зовёт меня за собой. Иду, хотя и страшно: ещё никогда не при­ходилось быть за обедом у такого человека. На столе - какие-то сладости, незнакомые фрукты... Мне тоже принесли чай с такой же красо­той, с таким же необычным узором. Очень хочется узнать, что это за чудесный узор. Лезу рукой в горя­чий чай. Обжигаюсь, отдёргиваю руку, опрокидываю стакан. Чай разливается по всему столу. Боже мой! Что я наделала! Испачкана такая красивая скатерть! Я в ужасе. Пу­лей вылетаю из комнаты, несусь по коридору, сби­ваю какого-то монаха... Не помню, где я пряталась, помню только боль утраты, ведь я решила, что мой Бог покинет меня за такой поступок, не захочет боль­ше видеть меня. Мне казалось, что боли от такой ут­раты не выдержит моё детское сердце. О как мне было горько! Но на следующий день за мной пришла монашка. Ласково улыба­ясь, она сказала: “Не бойся! Владыка ждёт тебя в саду”. Трудно описать ту радость, которая ох­ватила меня при этих её словах! Лечу, как на крыльях. Запыхалась, не могу отдышаться. По­мню, как сижу возле него на скамейке, а он обнимает, нежно гладит меня по голове. А как он смотрел на меня! Я до сих пор помню этот взгляд. В нем сочетались безмерная любовь, нежность и еще что-то, непонятное мне. После этого слу­чая ко мне домой часто приходили монашки, приносили с собой полные сумки всяких вкус­ных продуктов, в том числе и лимон, долька ко­торого в стакане чая так поразила меня.
Нередко ему приходилось отлучаться куда-либо по своим церковным делам, и всякий раз по воз­вращении он привозил мне подарки. Запомнился один из них - очень красивый альбом для рисова­ния с золотыми буквами на обложке. А бумага та­кая плотная, белая, как снег, какой мы еще никогда и не видели. Хотя у меня и не было особых художе­ственных способностей, альбом этот я очень берегла и давала рисовать в нём толь­ко своим лучшим подругам.
Наша дружба продолжалась около двух лет, пока его не пе­ревели в другой город. Его отъезд был для меня настоящей трагедией. Уезжал мой Бог! За мной  пришли не в обычное вре­мя, сказали, что меня хочет ви­деть владыка. Навсегда запомни­лись мгновения нашего проща­ния. Я сижу и плачу, смотрю на него полными слёз глазами. Ничего не слышу из того, что он мне говорит. Знаю только одно, что он уезжает от меня навсег­да. А его прощальный взгляд был таким долгим-долгим, как будто он хотел запомнить меня навсег­да. О, что это был за взгляд! Уди­вительно, как можно было в од­ном взгляде передать такую гамму человеческих чувств! Благодарю Тебя, Боже, что Ты послал на моем пути такого человека, мое­го Бога, подарившего мне свой изумительный взгляд, переполненный любовью. В нем, как в пре­красном бриллианте, отразились все грани его чудесной души.

Прошли годы. И вот я опять в Луцке. Сижу на той самой лавочке, и мне как бы слышится сквозь прошедшее время ласковый, дорогой для меня го­лос: “Девочка, хочешь со мной погулять по саду?” Как в кино, мелькают кадры. И снова я вижу его воочию, и снова слышу его голос. Как чиста и це­ломудренна первая детская любовь!
В соборе я стою возле иконы Серафима Са­ровского. Взгляд его бездонно-голубых глаз про­никает в мою душу, будоража её. Что же он мне напоминает? Где я его встречала? И вдруг прозре­ние: да ведь это же его взгляд, моего Бога! Все та же в нём безмерная любовь, нежность, сострада­ние и печаль - как будто он знает, какие испытания еще предстоят тебе впереди, сочувствует тебе и посылает тебе Веру, Надежду, Любовь. Только теперь я поняла, что означал этот взгляд!
Столько всего произошло со времени моего прощания с моим Богом, но память сердца навсегда со­хранила Его любовь. И такая же любовь лучилась на меня из бездонно-голубых глаз Сера­фима Саровского. Он стал моей святыней, моим причастием, помог мне прозреть, оживить воспоминания о моём детстве, изведать радость Бытия.