НА ЗОНЕ

Первой зоной Славяна была Ушма, затерянная в уральской тайге, с доставкой зеков от наезженного тракта чуть не полдня пешей колонной по протоптанной в снегу дороге. Первой работой было рытье ям под новые столбы за зоной – Ушма расширялась. Тяжело шло преодоление первого лопатного штыка – мерзлый грунт поддавался только лому. Потом дело шло гораздей, и в ямке даже можно было укрыться от пронизывающего ветра. В бригаде объявились земляки: Мишка-игрок с Мещанской и Вовка-айсор, славно подражавший Робертино Лоретти и прозванный «Джамайкой». Трудились без энтузиазма. На работу зеков выгонял сам «хозяин» - капитан Коркин, вбегая утром в бараки с дубинкой и колотя в боковины двухъярусных нар. Прославился Коркин случаем с упавшим в тайгу самолетом малой авиации – его долго искали и нашли только после того, как заинтересовались новым прицепом к капитанскому УАЗику..  конструкция катилась на колесах от пропавшего авиационного аппарата…
Славка, к которому уже прикрепилось погоняло Славян, стремился попасть на самые тяжелые работы, вроде бы во-искупление греха, за который и попал в неволю (пьяный дебош в ресторане на проводах в армию стоил двух лет колонии). Не сразу, но это удалось – включили в бригаду лесоповала и Славян стал вхож в тайгу.  Здесь была природа «седого Урала» и своя жизнь – труд практически выравнивал условия воли и неволи, и что бы кто не делал, был на виду у всех.
Напросился на погрузку брёвен в вагоны. В бригаде сразу выделил Митяя – одного из погрузчиков, работа которого завораживала артистичностью.  Надо знать погрузку. Очищенные от сучков брёвна-баланы по слегам закатываются в вагоны-платформы при помощи багров. Первые ряды заполняются по небольшому наклону слег от земли к платформе, а к концу погрузки угол подъема растет к вертикали. С двух сторон два погрузчика катят балан по слегам, толкая вонзенными в их торцы остриями длинных багров упертых в бедро. Комель, как круг большего диаметра, опережает в движении вершинку, и нужно через некоторые промежутки проталкивать вершинку по слеге вперед комля, опережая его круг и выравнивая общее движение бревна по слегам в вагонку.  Митяй был специалистом по вершинкам. Его багор был особенным, с особенно длинным и гибким древком, а метод был именно артистичным.  Как только при прокатывании балана его вершинка отставала от комля примерно на полдиаметра,  Митяй ударял свободной рукой по выгнувшемуся древку, оно резко выпрямлялось и выстреливало вершинку вперед комля опять примерно на ту же величину и следовал очередной прокат и очередная атака.
Попробовав погрузку, Славян понял, что эта работа не по его силе и комплекции. Поставили на подготовку баланов – чистую обрубку  до получения кругляка, что называется без сучка и задоринки.  Как-то, разжарев от такой горячей работы, он снял телогрейку и бросил ее на вагон-платформу. А когда хватился своей одежды, оказалось, что состав уже поменяли и совсем еще новая телогрейка уехала с груженым составом. Кое-как дождавшись у костра начала вывода бригады из делянки, Славян взял на плечо короткое удобное бревнышко и пошагал со строем, согреваясь в ходьбе этой дополнительной работой.
Потом на зимней штабелёвке бревен (в ледоход эти штабеля скатывались в реку)  Славян сломал руку.. подвели новички, прикрепленные к бригаде, - в первый же день.. Рука попала между бревнами и большей травмы удалось избежать, благодаря зимней стёганной рукавице, из которой мгновенно выдернулась кисть. Ладонь сжалась в узкий отросток, из треснувших промежутков пальцев выстрелила кровь. Боль пришла не сразу, её заглушал мороз и общее отупение телесное и чувственное. А когда срочным порядком доставили в лазарет, испуганная молоденькая медсестра сделала Славяну укол морфия.. после чего наступило уютное безразличие (это был его первый в жизни приеём наркотика).  Переломы были закрытые, но опухшая рука требовала хирургической помощи, и молодого зека отправили простым грузовиком из Ушмы на Вижай – в зону, где были нужные условия.   
В новой зоне Славку стал опекать Василий Беликов. Высокий худой мужик лет сорока пяти, шахтер из Донецка, осужденный на десять лет за убийство своего друга. Повздорив из-за чего-то после крупной выпивки, друзья сцепились, и в драке Василий убил друга ударом кулака в висок.  После месячного лазарета с гипсом и глюкозой, Славку по слабости отрядили в строительную бригаду, и он попал к Василию, спецу по малярно-штукатурным работам.   Опека Василия сводилась к поучительным рассказам про барачный быт и к насмешливым вопросам про намерения что-либо сделать, предпринять. Василий был правильным уважаемым мужиком, работягой, независимым от какой-либо масти, шпаны и ворья.  В работе Василий насвистывал и напевал мотивы из украинских народных. Голос был сильный, упругий, уверенный; запомнилось «У трембиточку заграю, заграю-загуду..»- полным текстом припева.  Василий напоминал Славке отца одним обстоятельством – отношением к ценностям. На зоне самым ценным, пожалуй, считается пища. Так вот, в столовке при совместном поглощении еды, Василий вдруг отодвигал миску с добрым остатком порции и командовал «Бросай, пошли» и на славкино недоумение добавлял «жратва – дело свинячье». Тогда и вспоминался отец, который предлагал утверждать себя в отказе от ценностей кино – Славка иногда выходил из зала до развязки, до окончания сеанса, додумывая про себя, как бы всё могло кончиться.   
Потом Славяна расконвоировали, то есть он стал выходить из зоны на работу самостоятельно и сам возвращался – без конвоя. На бесконвойке освоил работу с лошадью – от уздечки и хомута до полной упряжи в телегу и в сани (эта наука еще долго не забывалась). Досталась ему Милка, пожилая спокойная лошадка, на которой возили хлеб и муку. Но как-то направили пару на лесопилку за стружкой. Только начал Славян закидывать деревянной лопатой материал из огромной кучи за распиловочным помещением, как ему дружно стали помогать местные зэки-работяги, и освободив от легкого труда, усадили к чаю с сухариками. На причину диковинно-доброй заботы Славке открыл глаза Василий: пока шло согревание чайком в помещении, Милку нежно насиловала вся бригада лесопильщиков, воспользовавшись её спокойным нравом и стеснением в оглоблях.   И хотя, как сказал наставник, это было не впервой и в порядке вещей,  на другой день с утра Славян скормил Милке половину своей хлебной пайки.