этюд

   Концерт закончился. Родители взяли за руки своих чадушек, успевших упаковать скрипки, флейты, ноты и баяны, и повели их домой, к котлетам и кефиру. Преподаватель гитары ДШИ №1 ПГТ Солнечный, Сергеев Антон Игоревич, сидел в актовом зале и распивал с учительницей рисования, Мартой Степановной, тёплое «Советское» шампанское из кружек с отколотой по краям глазурью. У него должно было полчаса назад начаться занятие, но странная девочка с коротеньким ёжиком рыжих жёстких волос  и ненормальной манерой одеваться снова опаздывала. Антон Игоревич уже не в первый раз жалел, что согласился с ней заниматься.  Обрезанные под корень ногти, пальцы с бахромой заусениц, прокуренный голос и привычка говорить о себе в мужском роде, - всё это, а особенно возраст ученицы, не нравилось заслуженному педагогу. За его долгий трудовой путь это была единственная первоклашка двадцати лет от роду.
   Кроме преподавателей в небольшом кирпичном здании хрущёвской постройки, несмотря на вечернее время, оставалась Женя, мучившая рояль, от усердия высунувшая кончик язык в попытке сыграть «Полёт Шмеля».
   Входная дверь со скрипом отворилась, впуская окутанную облаком табачного дыма и мороза самую старую первоклашку в истории практики Сергеева. Сегодня на Александре (но для друзей она предпочитала быть Лёхой) был растянутый полосатый свитер, явно мужской, с поехавшими местами петлями, заляпанные джинсы и ботинки армейского образца с облупленными носами. Чистым и аккуратным выглядел только чехол с гитарой, которую Лёха ласково называла «моей любимой женщиной». У чёрного лакированного «Martinez’а» было даже своё имя, но его хозяйка никому не говорила. Только по вечерам, после удачного аска в переходе с Площади Революции на Театральную, когда хватало денег на дешёвый портвейн, Лёха ласково шептала : «Маргарита…» и целовала липкими губами гриф.
   Зайдя в школу, девушка стянула шапку, улыбнулась отражению в разводах зеркала, пригладив торчащие рожками взъерошенные волосы, и направилась к кабинету Антона Игоревича, проклиная шёпотом пробки и репетируя про себя извинительную речь для любимого преподавателя. Открыв дверь с табличкой «Класс Гитары», Лёха оценила обстановку. Сергеева внутри не было, зато за роялем сидела хрупкая девочка с каштановыми волосами, лопатки которой под белой рубашкой трогательно выпирали, двигаясь в такт неловко взятым аккордам.
- Привет!
Девочка слишком быстро захлопнула крышку и резко оглянулась. Рояль жалобно застонал. Лёхе еле удалось сдержать ехидную улыбку, ребёнок выглядел так, будто его застали за чем-то запретным и неприличным. Давая пианистке время прийти в себя, Александра, положив гитару, неторопливо сняла куртку, достала из чехла ноты и углубилась в их тщательное изучение. Минут пять спустя она снова заговорила:
- А ты Сергеева не видела?
- Нет, но шапка его тут.
- Шапка мне за этюды оценок не поставит,- назидательно заметила Лёха.- Тебя как зовут то?
- Ева…Евгения. А ты Саша? Про тебя учителя говорили.
- Гадости, небось, говорили,- проворчала она.- Я- Лёха, если хочешь со мной общаться. А если не хочешь – обзови один раз «Александрой».
Пианистка хихикнула в кулак. Сашке показалось, что с улыбкой она гораздо симпатичнее.
- Может, ещё поиграешь?
- Я вообще-то на баяне занимаюсь, фортепиано – совсем не моё.
- А ты попробуй, я не привередливый. У меня ни слуха, ни голоса, по мне стадо слонов в детстве прошло.
- Хорошо.
Отчаянно краснея, Ева села за рояль и мужественно отыграла два такта, хотя пальцы не слушались и руки не гнулись. В кармане чехла, как  в шляпе фокусника, Саша хранила абсолютно непредсказуемые и невероятные вещи. На этот раз она достала маленькую свечку-таблетку, поставила на рояль и погасила свет. Женя ничего не сказала, но, судя по благодарному вздоху и полившейся ровнее мелодии Шостаковича, одобрительно отнеслась к переменам в обстановке.
Из-за стены приглушенно доносилось академическое второе сопрано преподавателя сольфеджио, выводящее «Ой, мороз-мороз…». Видимо, на её долю тоже хватило «Советского».
   Ева продолжала играть набирающую силу мелодию. Кажется, это был уже Глинка. Лёха неслышно подошла ближе и села на край табуретки, следя за танцем тонких пальцев на клавишах. Чёрное-белое, белое-чёрное…. «Жизнь не зебра, жизнь - рояль», -подумала она.
   Почувствовав за спиной присутствие, Женя оглянулась. Глаза встретились. Карие_в_зелёные. Сашка резко моргнула, наклонилась, и поцеловала Еву в лоб. Робко, почти клюнула губами между медных прядей чёлки, и тут же отпрянула. В  нервно дрожащем свете свечей не было заметно, как обе девушки густо покраснели. Лёха отошла на пару шагов, ближе к родной гитаре и хрипло произнесла: «Извини…». Ева больше не поворачивалась в её сторону, лишь повела плечами в неопределенном жесте, так что нельзя было понять, приняты ли извинения.
   «Дурак! Дурак! Какой же я дурак! Говорила мне Катя, что во мне умер педофил. Видимо, воскрес, падла прыщавая!». Почему именно прыщавая, Лёха подумать не удосужилась.
   Воск продолжал таять и стекать на лакированную поверхность. Женя терзала клавиши.

Белое. Спустя полгода Ева ждала задерживающуюся Сашку у них дома.   

Чёрное. Александра Колосова была исключена из ДШИ №1 ПГТ Солнечный за аморальное поведение.

Белое. Чёрное. Белое. Чёрное.

Этот этюд не был дописан.