Нет выхода

               
   Двери лифта с шумом разъехались, и он с удовольствием его покинул.
   «Спартак» - чемпион!», - гласила надпись, выдолбленная в штукатурке на стене заплёванного, вечно воняющего застоявшейся мочой, подъезда. О том, что это действительно так, он ни чуточки не сомневался, но тот, кто затратил массу времени и усилий на ваяние данного шедевра, видимо сам в справедливость этого утверждения не верил, и в процессе работы как бы доказывал что-то самому себе. Подобные петроглифы часто встречаются в подъездах и бесплатных общественных туалетах — эта деталь замыкала магический треугольник соответствия: люди у нас в «совке» никогда не уважали те места, где обитали, превращая свой мир в глобальную свалку всякого рода отходов с элементами бесплатного общественного туалета.
   Он улыбнулся этим своим мыслям. Сделав простейший логический ход, он понял, что весь мир — это один глобальный бесплатный сортир. Что бы отделаться от неприятных ощущений, нужно было срочно переключиться на рассуждения о том, что его город — Москва — напоминает муравейник. И действительно — ведь в этом городе никогда не замирает жизнь…
   А вот интересно: и Москва, и муравейник начинаются на букву «м», а ещё на эту букву начинаются слова «мир», «муха»,  «мизантроп», «метастаз», «морг»…
   Стоп! Хватит… Все мысли сходились к одному понятию — «****ец».
   Картинка реальности, так ярко, и так натуралистично представшая перед ним, оказалась настолько непривлекательной, что срочно нужно было создать модель альтернативного мира: параллельный пласт должен был жить совсем по другим законам — ведь как ни крути, а существующие вокруг элементы создавали именно такой порядок вещей.
   Да и само понятие «альтернативный» казалось чем-то спасительным, от него веяло некоей новизной, значительностью.

     - Станция «Ясенево»… - он вышел на перрон станции метро и пошёл к эскалатору.
   Уже на верху его остановил милицейский патруль. Старший сержант нехотя представился, вяло приставив правую ладонь к фуражке и потребовал документы. Те были в порядке и он, не глядя на патруль, буркнул: «Гуляю…» - слава Богу, что хоть это не запретили. Он не особо следил за своим внешним видом и со стороны напоминал типичного «панкующего» неформала — именно поэтому процедура отчёта перед милицейским патрулём уже стала для него неким автоматическим процессом, во время которого он даже мог думать о чём-то своём, подчёркивая силу привычки.
   Вот, наконец, старший сержант так же вяло козырнул и патруль пошёл дальше. «Муравьишки потёрлись усиками, распознались, обменялись информацией, и пошли каждый своей намеченной (или не совсем) дорогой. Чёртов муравейник!» - он почувствовал себя «членом общества», что на самом деле, по его глубокому убеждению, было вовсе не так — он не был незаменимой деталью того механизма, что принято называть «обществом». В принципе, он был даже его лишней деталью — слишком много думал и мало делал…
   Пока он додумывал эту мысль, в голове молнией сверкнула весьма пошлая аллюзия — эдакий «член общества», назначение которого сводится к выведению из общественного организма продуктов жизнедеятельности и к репродуктивной функции. «Фу, мерзость-то какая!» - его передёрнуло…
   Микрорайон «Ясенево» был грязным и лысым. Натыканные беспорядочно, на первый взгляд, многоэтажные бетонные блочные коробки, контрастировали с чёрно-рыжей грязью вокруг них, в которой возились чумазые, неопрятно одетые, дети. Асфальт, если где и появлялся из-под строительного мусора и грязи, всё равно был эстетически непригоден для ходьбы, разбитый трещинами и размытый холодными, но весёлыми весенними ручьями. Кое-где между домами просматривались ряды веников-саженцев, не переживших суровую зиму и от того обречённых быть выдернутыми и заменёнными во время очередного субботника на очередную партию новорожденных «зелёных насаждений». Цикличность этого процесса навевала мысль о том, что из замкнутого контура «умирания» нет выхода, и в каждом круге очередного времени года всё отчетливее и отчётливее мерцала мысль о «безысходности бытия».
   На всём пространстве между домами носился холодный весенний ветер, треплющий ему неопределённого фасона причёску, названную каким-то арбатским, едва знакомым «пиплом», «помойкой». Солнце то и дело пряталось за густые пышные, быстро летящие, облака с сине-чёрным отливом в нижней их части, и поэтому никак не успевало согреть. Было жутко неуютно, чему в немалой степени способствовали промоченные где-то ноги; пятки больно тёрлись сквозь дырявый носок о задние стенки растоптанных армейских ботинок — несколько тяжеловатых, но, тем не менее, незаменимых для подобных прогулок.
   Мимо проезжал чёрный «Кадиллак», видимо случайно заблудившийся на «этом краю географии», и в его тонированных зеркальных стёклах отразился вывихнуто-искажённый мир-Москва-муравейник и он сам в нём. Всё это было настолько отвратительным (или, по крайней мере, таковым казалось), что он вернулся к немного затормозившемуся в сознании занятию — к созданию альтернативной модели реальности.
   «Если нет длинны, то нет и протяжённости, а, следовательно, движение куда-либо становится невозможным — птицы не летают, люди не ходят, потому как всякое движение становится лишённым смысла», - реальность, где протяжённость отсутствует и нету движения, показалась ему бесперспективной, а потому и бесполезной.
   «Если нет ширины, то мир становится узким, как коридор, ведущий в расстрельную камеру. Шаг в право, шаг в лево — и крышка. Зато существует направление в бесконечность. Хотя, какой в ней прок без права познания окружающего мира, потому как ни справа, ни слева его попросту нет», - эти мысли были похожи на семена подсолнечника, разгрызая которые мозг наполнялся их зловонной прелой пустотой.
   «Да и если нет высоты, то что?! Эта модель похожа на плоский анекдот для младшего командного состава бывшей доблестной Красной армии… Просто скука! Ну, прямо как в муравейнике!..
    Ну что? Доволен, мечтатель хренов?!
    Мудрил, строил, думал, а в итоге… «Спартак» - чемпион!»…
   За что боролись — на то и напоролись. Выходит, что альтернативы нету?! ... Хватит!» - он оборвал себя на половине мысли и вдруг, неожиданно для себя самого, сказал вслух:
   - Так, стало быть, и нету? – вопрос предполагал единственно верный ответ. – Стало быть, и нету…
   Он направился обратно, к станции метро «Ясенево», раздумывая над этимологией слова «безысходность»… Так медленно подкатывалось к закату 14 апреля 1992 года…


P. S. Рано или поздно, как мне думается, он, в очередной раз выйдя из лифта, остановится перед петроглифом «Спартак» - чемпион! » У него к тому времени уже будет суицидальное настроение. И вот тут-то он задумается: «А что же на самом деле легче — принести мир в жертву себе или себя в жертву миру?..»
    По старой привычке своей он пойдёт по направлению к станции метро, размышляя на тему слова «жертвоприношение»…

г. Полтава                10 марта — 29 мая 2001 года.