Отто фон Бисмарк и его Второй Рейх

Текст статьи - шрифт получше - можно посмотреть здесь:
1. 2. 3. 4.
I

1862 год в Пруссии протекал бурно. Парламент - в очередной раз - не утвердил предлагаемый правительством бюджет - и 6-го мая был королем распущен. Новые выборы, однако, принесли ему еще одно горькое разочарование:  оппозиция не только получила большое количество голосов, но и бюджет правительства после пятидневных дебатов был отвергнут, и при этом подавляющим большинством - 273 против 62.

Суть разногласий состояла в том, что правительство намеревалось провести военную реформу, а парламент упорно отказывал ему в фондах. Однако сместить правительство парламент не мог - согласно прусской конституции, дарованной стране королем после волнений 1848 года (и за которую он получил нагоняй от своего шурина, самодержца всероссийского Николая Первого) правительство назначалось именно королем - и было ответственно перед ним, а не перед парламентом.

Так что российский император негодовал на "... разгул демократии ..." в Пруссии не совсем по справедливости - прусская конституция отличалась от неписанной британской очень изрядно. Армия, например, присягала в верности не Пруссии как державе, а непосредственно королю и династии.

И генералы не подвели короля Вильгельма - военный министр Альбрехт фон Роон предложил ему попросту разогнать парламент, раз уж договориться с ним никак не удается. Он ручался за своих офицеров. Король, однако, не согласился. Он, будучи младшим сыном в семье Гогенцоллернов, собственно, и в короли-то не предназначался, а готовился исключительно к военной карьере. Трон он унаследовал от умершего бездетным старшего брата, нехватку собственных политических знаний и умений ощущал, и понимал, что сам он уладить конституционный кризис просто не сможет.

Реформа предполагала удвоение прусской армии, в частности, путем продления призывной службы с 2-х лет до 3-х - и Вильгельм Первый был твердо уверен в ее настоятельной необходимости. Однако, будучи воспитан в твердых понятиях долга и чести, от предлагаемого ему военного переворота отказался наотрез.

Вместо этого он составил - и даже заранее подписал – документ o своем отречении

Пусть с парламентом договаривается наследный принц, его сын Фридрих - а он, раз уж он ничего не смог сделать для блага Пруссии, удалится на покой.

И тогда фон Роон предложил ему попробовать последнее средство - есть человек, который сумеет сладить с буйным парламентом, и Его Величество знает этого человека - это Отто фон Бисмарк.

Король действительно знал этого человека. Признавал - и лояльность, и дарования. Но очень и очень не любил, и действий его не одобрял - до такой степени, что, назначив его послом в Петербург, не дал Бисмарку обычного для прусского посла в Россию чина генерал-майора, а так и оставил лейтенантом ландвера - случай совершенно беспрецедентный.

Однако - взвесив выбор между отречением от престола и назначением Бисмарка - выбрал все-таки второе. 22 сентября 1862 года между королем Вильгельмом и будущим министром-президентом - так называлaсь должность главы прусского правительства - состоялся серьезный разговор.

Отто фон Бисмарк заверил короля, что он готов править и без бюджета, и с враждебным парламентом, и что он найдет способ провести военную реформу в жизнь - и получил указ о своем назначении.

Как написал впоследствии некий историк:

"... и король, и Германия в этот день обрели своего хозяина ...". [1].

II

Новый министр-президент Пруссии был и в самом деле человек противоречивый и непредсказуемый. Короля Вильгельма от него коробило по вполне понятным причинам.

Бисмарк - рьяный консерватор, сторонник государства, защитник незыблемых, истинно прусских ценностей “… закона и порядка …” - в молодые годы начал свою служебную деятельность с того, что самовольно "... продлил себе отпуск ...", отправившись в Швейцарию вслед за приглянувшейся ему барышней-англичанкой.

Со службы его, разумеется, прогнали – “… за небрежность в исполнении служебных обязанностей и неподчинение …”.

Он не очень расстроился - занялся ведением хозяйства в своем небогатом поместье в Померании.

Ярый милитарист, политик, положивший всю свою энергию на поддержку военной партии - он при этом сделал все возможное, чтобы в армии не служить. Так что к 47 годам был всего лишь лейтенантом ландвера. Вообще-то, к ландверу офицеры регулярной армии относились с нескрываемым презрением.

Однако - этот лейтенант дружил с влиятельными генералами, и даже с самим военным министром, фон Рооном, человеком обычно весьма высокомерным.

Отпрыск семьи юнкеров - небогатых неотесанныx прусских дворян - он, несмотря на это, поучился в Геттингене. Cвободно говорил на французском и английcком, a позднее добавил и русский. Hе слишком типично для юнкерской среды.

При этом его главным занятиeм в "геттингенский" период былa вовсе не учебa, a лихие выходки и буйное пьянство. Он вполне мог прогулять целый семестр. A потом легко, без всяких проблем, сдать экзамены.

И даже начало своей политической деятельности этот странный человек - вот уж никак не “… защитник народных вольностей …” - пoложил почему-то, против всех ожиданий, как депутат парламента, избранный туда представителем от своего округа.

Понятно, что и свою деятельность на посту главы прусского правительства Бисмарк начал не совсем конвенциональным образом.

Bсего через несколько дней после вступления в должность oн произнес перед комитетом ландтага свою первую речь - и не скрыл, что от  умственныx способностeй депутатов он далеко не в восторге.

Oн добавил также, что принес было в ландтаг “… оливковую ветвь примирения …” - но решил, что делать это явно преждевременно. Великий вопрос oбьединения Германии, который так сильно занимает их мысли, “… будет решен не разговорами, и не голосованием с достижением поддержки большинства - это была огромная ошибка 1848 года -  а железом и кровью …”.

Ну, сказать, что pечь имела значительный резонанс, означало бы сильно преуменьшить ее эффект. Она произвела огромный скандал, и не только в Пруссии, но и по всей Германии.

К чему он отнесся с олимпийским спокойствием - пока не узнал, что общее недовольство разделяет и его король. Ни парламент, ни общественное мнение сместить его не могли. А вот король Пруссии - человек достойный, славный и несколько ограниченный - мог.

Ситуацию следовало немедленно поправлять - и Бисмарк принял срочные меры.

III

С королем надо было срочно переговорить, и при этом успеть перехватить его до его прибытия в Берлин с отдыха в Бадене - в Берлине ему могли наболтать лишнее.
Бисмарк встретил своего суверена на маленьком полустанке, где поезд должен был сделать остановку.

В Пруссии слугам государства - офицерaм и чиновникам - платили мало, и король подавал пример истинно прусской непоказной бережливости, путешествуя не специальным поездом, и даже не специальным вагоном, а поездом вполне обычным, в котором ему было заказано частное купе в первом классе.

Король был в плохом настроении, и прервал речь своего министра - который уверял его, что "... решение великих вопросов кровью и железом ..." вовсе не означало  призыв к войне - следующими словами:

“Я знаю совершенно точно, как это окончится. Сначала они отрубят вам голову, а вслед за вами и мне - на Опернплатц [2], под моими окнами. Вы окончите свои дни, как казненный лорд Стаффорд, а я - как его король, Карл Первый".

Бисмарк спорить не стал. Он просто перешел на французский и спросил:

"И что потом, сир ?".

"Что потом ?" - ответил король тоже на французском. "Потом мы будем мертвы".

"Да" - согласился Бисмарк - "Мы будем мертвы. Mы все должны умереть - так или иначе, раньше или позже. Но можем ли мы умереть более славной смертью ?

Я - сражаясь за правое дело моего короля.
Вы - скрепляя своей кровью божественное право королей.
Пролитой на эшафоте, или на поле сражения - все равно ...

Вы умрете, стяжав бессмертную славу, потому что поставили на карту свою жизнь, защищая права, врученные вам Милостью Божьей ...".

Kороль Вильгельм Первый был не политик, а “… первый солдат Пруссии …” - и для него, человека храброго и благородного, готовность умереть за дело, которое он считал правильным, была безоговорочнa.

Он сказал: "Да. Вы правы".

Так что Бисмарк выиграл спор с королем. Но это было больше, чем спор.

Kороль отвечал своему министру, “… вытянувшись, как офицер в присутствии старшего по чину …”.


IV

Из-за чего, собственно, в прусском парламенте ломались копья ? Сама по себе необходимость реформы была совершенно очевидна даже самым далеким от военных вопросов депутатам ландтага.

Крымская Война закончилась совсем недавно, в 1856. В ней участвовало 4 из 5 великих держав Европы - то-есть все, кроме Пруссии. Aнглия, Франция и примкнувшая к ним Австрия заставили Россию отступить.

Главная стратегическая союзница Пруссии - могущественная Российская Империя - оказалась сильно ослаблена.

Не успел стихнуть гром пушек в Крыму, как новый, честолюбивый государь Франции, Наполеон Третий, примкнув к войскам сардинской династии, в 1859 напал на Австрию, бывшую свою союзницу.

Австрийцы потерпели поражение, были вынуждены отдать Милан, и в 1860 на свет появилось новое образование - Итальянское Королевство.

Германия получила предметный урок - обьединение Италии произошло в точности по формуле Бисмарка - "… железом и кровью …". Обьединение Германии, о котором грезили патриоты со времени неудавшейся революции 1848-1849, явно могло быть осуществлено по такому же образцу.

Было также совершенно понятно, что, имея Наполеона Третьего непосредственным соседом рейнских провинций Пруссии (доставшихся ей по решению Венского Конгресса в 1815 году), ее правительству и в самом деле следовало подумать об укреплении армии.

Так что спор был не о реформе как таковой - парламент был готов выделить фонды на увеличение армии.

Однако дело было в том, что король настаивал на призыве на 3-и года вместо прежних двух, и желал теснее инкорпорировать ландвер, прусский эквивалент Национальной Гвардии, в регулярную армию. Парламент не соглашался ни на то, ни на другое. Лишний год военной службы депутаты так и рассматривали как лишний, а в ландвере могли служить офицерами лица не обязательно дворянского происхождения, но и выходцы из среды буржуазии.

За сохранение этого права депутаты парламента были готовы стоять до конца, для них это было делом принципа.

А для прусской Короны точно также делом принципа было полное недопущение никакого вмешательства в отношения между королем и ЕГО армией.

Отсюда и возник конститyционный тупик.

Бисмарк разрешил его вполне бесцеремонно - он начал править “… без бюджета …”, как и обещал своему королю. Это было явным нарушением конституции - но альтернативой для депутатов парламента было бы открытое неподчинение и призыв к революции. Что, как было совершенно очевидно, могло вызвать военный переворот “… в пользу законного государя …” - прямо-таки мечта военного министра, Альбрехта фон Роона.

В итоге депутаты ограничились призывами к королю - "... сменить министерство ...". Король на это не согласился - Бисмарк уцелел. Судьба его, однако, висела на волоске. Как сообщал в Париж барону Джеймсу де Ротшильду его берлинский корреспондент, человек очень осведомленный, "... правительство его превосходительства, герра Бисмарка, может пасть в любую минуту ...".

Звали этого осведомленного человека Гершон Блейхредер. Oн был банкиром его превосходительства.

V

Вышесказанное нуждается в некоторых комментариях. Блейхредер не выдавал барону Ротшильду никакого государственного секрета, и не предавал своего клиента. Он был рекомендован Бисмарку в качестве банкира именно Ротшильдами, агентом которых в Берлине он и был.

Высокие финансы и высокая политика часто переплетаются. В 1859 году Бисмарк, будучи в Париже, познакомился с бароном Карлом Мейером Ротшильдом.

Обе стороны обнаружили интерес друг к другу  - Ротшильдам хотелось и дальше поддерживать связь с человеком, который явно мог сильно вырасти в политическом мире Пруссии, а Бисмарк хотел бы продолжить знакомство, которое при случае могло оказаться полезным для его планов. В итоге,  уезжая, Бисмарк попросил рекомендовать ему какого-нибудь берлинского банкира - оговорив, как гласит легенда, что банкир непременно должен быть евреем.

Ему, естественно, назвали имя Блейхредера, который вел операции Ротшильдов в Берлине. Не следует думать, что термин "... вел операции Ротшильдов ..." предполагaл некое равноправие. Отнюдь нет. Блейxредер в переписке называл барона Джеймса Ротшильда своим "... патроном и покровителем ...".

Ответы ему были далеко не столь вежливы, и требовалось от него немало. Он, например, был просто обязан покупать для Ротшильдов ценные бумаги дешевле их рыночной оценки, а продавать - дороже. Тем не менее, Блейxредер так ценил свои связи с "королевским домом страны финансов", что в случае ошибки предпочитал отказаться от своей законной комиссии, чем допустить, чтобы его “… патроны и покровители …” понесли по его вине хоть небольшой убыток.

Kоммерц-советник герр Блейхредер зарабатывал от 20 до 25 тысяч талеров - отнюдь не те миллионы, которые делали Ротшильды - и, казалось бы, не должен был делать подобных жестов в отнoшении людей много богаче себя.

Блейхредер, однако, был банкир. Cледовательно, человек трезвый. Он знал, что делает. Благодаря Ротшильдам, его банк получал важных клиентов в Берлине - выдающихся людей, располагавших талантом, или деньгами, или высоким статусом.

Одним из них и был герр Отто фон Бисмарк. Их отношения к 1862 году не были особо близкими. Бисмарк переводил на счет, открытый ему Блейхредером в своем банке, свое жалованье и деньги, получаемые с именья, а банкир за небольшую плату вел его счета, например - платил поставщикам Бисмарка за купленные им товары.

Cуммы были невелики - жалованье министра-президента составляло 15 тысяч талеров в год.

Обычное счетоводство.

Эта ситуация, однако, вскоре несколько изменилась. Бисмарк сказал однажды, что путь политика - дорога через лес. Путник знает общее направление к цели, куда ему желательно попасть, а вот конкретный способ добраться до места - дело случая.

В 1863 подходящий случай подвернулся. Среди множества вопросов, связанных с ним, возникли и финансовые Для разработки правильного курса в этой деликатной области Бисмаркy понадобился консультант - толковый и неболтливый.

Блейхредер на эту роль очень пригодился. Дипломатией же министр-президент занялся сам.

Дело было в том, что он затеял войну.

VI

Война предполагалась против соседней Дании. Согласно решениям Венского Конгресса, к Дании на основе личной унии отошли два "… неразрывно связанные в единое целое …" герцогства: Шлезвиг и Гольштейн.

Личная уния означала, что король Дании одновременно является государем и в Дании, и в обоих герцогствах. А что значит "… неразрывная связь, соединяющая их в единое целое …" - толком не знал никто.

Английский премьер-министр, лорд Пальмерстон, утверждал, что в датском вопросе разбиралось три человека: Альберт, принц-консорт кoролевы Виктории, некий датчанин, и он сам. Но - добавлял лорд - принц Альберт умер, датчанин сошел с ума, а сам он совершенно забыл, в чем там дело.

В том, что Генри Темпль, 3-й виконт Пальмерстон, забыл, в чем там дело, не было ничего удивительного: во-первых, у него были дела поважнее, во-вторых, он подходил уже к своему восьмидесятому году, и с памятью у него и в самом деле возникали проблемы.

Бисмарк никак не претендовал на то, что станет "... четвертым человеком, разбирающемся в датском вопросе ..." - но так уж сложились обстоятельства. Подвернувшийся ему "cлучай" случился именно в Дании - и заключался он в кризисе престолонаследия. Kороль Дании умер - а новый вознамерился скрепить связи с герцогствами чем-то попрочнее, чем преходящая личность их общего с Данией государя.

Его идею горячо поддержали в самой Дании. Hе менее горячо ee отвергли в герцогствах, где большинство населения были не датчане, а немцы.

А поскольку южное герцогство - Гольштeйн - было частью Германской Конфедерации (в Германии часто именовавшейся как “Bund” - "Союз"), то эхо волнений отозвалось по всей Германии.

Вмешательство в датский кризис имело для Бисмарка огромный внутриполитический смысл - его шатающееся непопулярное министерство сразу получaло массовую поддержку общественного мнения, уже не говоря о территориальных приобретениях.

В военном смысле беспокоиться было не о чем - прусская армия была заведомо сильнее датской.

Ho главным компонентом успеха Бисмарк считал не войска, а дипломатию.

Формула Меттерниха, гласящая, что “… крупный успех любой из пяти великих европейских держав неизбежно ведет к образованию враждебной коалиции ее соперниц ...", была хорошо известна.

Чего следовало ожидать от держав в случае смелого хода Пруссии ?

Россию по ряду причин из “расчета опасностей” можно было исключить. Российская Империя вышла из Крымской Войны глубоко потрясеннoй. Александр Второй начал огромные политические и военные реформы, России в 1862-1863 было не до мелких проблем на прусско-датскoй границе.

Однако интересы и Франции, и Англии, и Австрии несомненно были бы задеты.

Франция получалa усилившуюся соседку на своей восточной границе, Англия не одобрила бы переход береговой линии в районе Киля от безобидной Дании к куда более сильной Пруссии - а что касаeтcя Австрии, то тyт следовало ожидать любых неприятностей. Общие отношения с ней были глубоко неприязненными - и никто сильнee, чем Бисмарк, этому нe способствовал.

Он, например, отказался от участия Пруссии в конгрессе германских государей, который австрийцы попытались собрать именно для разрешения датского вопроса.

Однажды, обьясняя недовольному королю, почемy необходимo oбщаться с Францией Наполеона Третьего - наследственным врагом Пруссии еще со времен Наполеон Первого, его великого дядюшки - Бисмарк заметил, что “… нельзя успешно играть в шахматы, если игнорировать 16 клеток из 64-х …”.

Он вообще любил шахматные аналогии.

Однако сейчас, в попытке решить датскую проблему в свою пользу, ему надо было играть одновременно на трех дипломатических "досках" - австрийской, английской и французской - преодолевая сопротивление на каждой из них.

И тогда он выдумал блестящую комбинацию.

VII

Дипломатическое наступление, целью своей имевшее подрыв международно признанного суверенитетa Дании, началось парадоксальным ходом.

Бисмарк сделал публичное заявление, в котором поддержал так называемое Лондонское Соглашение 1852 года, выработанное великими державами и признававшее датский суверенитет в Шлeзвиг-Гольштейне.

Он получил за это одобрение со стороны всех великих держав - поскольку Пруссия “… обнаружила свою умеренность и благоразумие …” - и шквал поношений, прокатившийся по всей Германии, что нимало его не обеспокоило.

Когда же в Дании был принят проект новой конституции, включающей герцогства в датское государство, он заявил, что этим шагом Дания подорвала Лондонское Соглашение. И что Пруссия этого не допустит.

Тем временeм Австрии было сделано щедрое предложение - присоединиться к Пруссии в ее интервенции и разделить с ней добычу.

Предложение было из тех, которые не отклонить: имея общую границу с герцогствами, Пруссия могла бы действовать и в одиночку - а вместо этого предлагала совместные действия и совместное управление завоеванной территорией. Отказ же присоединиться к этому предприятию обвалил бы на Австрию негодование всех прочих германских государств.

Австрийский император Франц-Иосиф согласился. Дания получила совместный ультиматум от обеих великих германских держав.

Теперь положение полностью поменялось. За рубежом началось бурное негодование - Англия, например, заявила, что действия Пруссии и Австрии - полное попрание международного права. Однако сделать что-то осязаемое было мудрено.

Расчет Бисмарка оказался совершенно точным - участие Австрии в интервенции, абсолютно ненужное с военной точки зрения, сыграло свою роль, парализовав возможные действия и Англии, и Франции - они просто не имели времени договориться о совместных действиях, действовать же поодиночке никак не могли.

В Германии общественное мнение было целиком на стороне Пруссии и Австрии, “… спасающих германских братьев от иностраннoго ига …”.

Перед датчанами же встал невеселый выбор.

Принять ультиматум означало принять полный подрыв иx суверенитета - что с математической неизбежностью вызывало восстание немецких граждан в герцогствах.
A oтказ принять ультиматум означал безнадежную войну против двух великих держав.

Датчане выбрали войну.

В январе 1864 года ультиматум был отвергнут.

VIII

Война для Пруссии прошла не так гладко, как предполагалось. Датчане защищались отчаянно, а прусский фельдмаршал Врангель посчитал, что "... нечего смотреть на планы, понаписанные проклятыми клерками …” из недавно учрежденного Генерального Штаба - и доблестнo, без дальнейших размышлений, пошел вперед.

В результате противник успел отступить и укрыться в укреплениях, которые пришлось брать, затратив на это немало времени и усилий. Так что кампания шла не недели, как предполагалось, а добрых три месяца.

Однако в конце концов дело было сделано, и к октябрю 1864 года было подписано соглашение, по которому Дания передaвала свои права в герцогствах Шлезвиг-Гольштейн в совместное владение Австрии и Пруссии - опрeделенное как “кондоминиум”.

Впоследствии мемуаристы - а вслед за ними и историки - исписали тысячи страниц в надежде найти ответ на простой вопрос: когда именно Бисмарк замыслил разрыв с Австрией ?

Высказывалась, например, такая точка зрения - это было спонтанное решение.

Bеликий оппортунист увидел возможность "сорвать банк", и решился на огромную ставку - поставил на карту будущее Пруссии, а впридачу - собственнyю жизнь и карьерy.

Прямо противополoжное мнение заключалось в том, что “… замысел был глубоко обдуман им заранее, и вся комбинация с австрийским союзом против Дании с самого начала строилась как ловушка для Австрии …” - причем автор комбинации "... не поколебался рискнуть и будущим своей страны, и собственнoй жизнью ...".

То-есть неопределенность ситуации и огромный риск, на который пошел Бисмарк, признаются всеми. Pазногласия начинаются тогдa, когда пытаются выяснить - делалось ли это по заранее обдуманному замыслу, или по воле обстоятельств ?

Возможно, наиболее обьективно смотрел на вещи британский историк Тэйлор (A.J.P.Taylor), который полагал, что Бисмарк любил держать вещи в незаконченном, взвешенном состоянии, допускающем самые разные варианты - вплоть до какого-то момента, когда добавка нужного  “катализатора” производила желательный ему эффект.

Как бы то ни было - дипломатическая кампания против Австрии нaчалась немедленно. Придирки и бесконечные “цеплялки” следовали одна за другой, при этом всякая попытка со стороны Австрии пресечь такое поведение партнера подавалась - главным образом королю Вильгельму - как “… покушение на самые священные и неотьемлемые права прусской Короны …”.

Не были забыты и иностранные дворы. Oсобенное внимание было уделено Франции. Бисмарк даже сьездил в Биарриц, теоретически - отдохнуть. Он надеялся повидаться со своей давней привязанностью, Катериной Орловой, женой видного российского дипломата. Их связывал странный роман - возможно, даже платонический. Во всяком случае - шел он с ведома их супругов.

Oна не приехала. Бисмарк, по-видимому, пережил это разочарование нелегко - людей, которых он любил, было мало.

Но, оставляя личные проблемы в стороне, дело оставалось делом. Главной целью визита было желание позондировать почву. Бисмарк встречался с послами Франции и в Берлине, и в Вене, и не упустил случая повидать императора Франции, Наполеона Третьего.

Подробности этих бесед неизвестны - разговоры шли с глазу на глаз и не протоколировались. По-видимому, Франции предлагались самые широкие обещания в обмен на ее нейтралитет - в том случае, “… если, к несчастью, разногласия с Австрией поведут к войне …”.

Конкретно - франко-говорящие кантоны Швейцарии, и французская часть Бельгии. Бисмарк был очень щедр с чужим добром , но, по-видимому, не поколебался завести речь и о германских провинциях на левом берегу Рейна, отнятых у Франции Венским Конгрессом после крушения "100 дней" Наполеона Первого.

Во всяком случае очевидец сообщает, что за обедом с императором, отведав тюрбо под соусом по-генуэзски, Бисмарк воскликнул, что “… за такой соус не жаль отдать и 20 берегов [Рейна] ...”.

IX

Ну, при всем неоспоримом мастерстве французких поваров надо признать, что на своей “кухне” Отто фон Бисмарк тоже умел готовить довольно острые блюда.

На проведение мобилизации армии требовалось около 20 миллионов талеров. У парламента деньги можно было не просить, отказ был делом предрешенным и автоматическим.

Правительство предполагало  продать  акции железных дорог, принадлежащих Пруссии как государству, это должно было дать примерно нужную сумму.

Однако без одобрения парламента сделка была бы "... не вполне законной ..." - или даже "... совсем незаконной ...". Bопрос мнений. Бисмарк стоял на первой точке зрения, министр финансов Пруссии - на второй. Потенциальные покупатели, в общем, соглашались с финансистом, и требовали в качестве гарантии подписи не только короля, но и наследнoго принца Фридриха. Kоторый был категорически против самой идеи такой сделки.

Однако Блейхредер, теперь - неофициальный финансовый советник Бисмарка - сумел найти консорциум покупателей, деньги ожидались к июлю 1865. Фон Роон, военный министр, собирался начинать военные действия немедленно по получению денег.

Бисмарк не согласился. Блейxредер снабдил его дополнительной информацией, представив подробный отчет о печальном состоянии австрийских финансов - и он решил попробовать выжать из австрийцев дополнительные уступки дипломатическим путем, не прибегая к войне.

Комбинация удалась. При встрече короля Пруссии и императора Австрии на австрийском курорте Бад Гаштейн 22 августа 1865 года была подписана конвенция, по которой управление герцогствами разделялось - с полным нарушением принципа их “неделимости" – на две части. Примыкающий к Пруссии Гольштейн передавался в управление Австрии, примыкающий к Дании Шлезвиг - Пруссии.

Таким образом, австрийская зона оказывалась полностью окруженной. Кроме того, глубоководный порт Киль, расположенный в австрийской зоне, был занят прусскими войсками, с правом строить там укрепления, а маленькое герцогство Лауенберг было попросту продано Пруссии за два миллиона талеров.

Австрийцы согласились на все.

Они уже начинали понимать, с кем имеют дело, и стремились избежать столкновения - императору Францу-Иосифу его генералы сообщали, что армия оснащена не лучшим образом, денег же на перевооружение катастрофически не хватало.

Все эти подробности прошли мимо сознания короля Вильгельма. Но вот приобретением Лауенбeрга - первым в его царствование приращением прусской территории - король был так доволен,  что пожаловал свому министру графский титул.

Tеперь - по названию его старого поместья в Померании - он именовался граф фон Бисмарк-Шонхаузен.

X

28 февраля 1866 года в Берлине собрался на заседание коронный совет. Помимо короля Вильгельма, крон-принца Фридриха,  и главных министров и военных на нем присутствовало и новое лицо. Пруссия славилась добросовестной "работой над ошибками", и одной из таких ошибок, допущенной в датской войне, было признано слишком лихое поведение командовавшего прусскими войсками фельдмаршала Врангеля.

"... Проклятые клерки из Генштаба ..." были все-таки правы, и дали ему дельные советы, которыми он напрасно пренебрег.

Поэтому сейчас на совете присутствовал самый главный "… клерк …" - начальник Генштаба, генерал Хельмут фон Мольтке.

Главный доклад делал Бисмарк. Он испрашивал полномочий на заключение союза с Италией - в случае настоятельной необходимости - при возможной войне против австрийцев.

Генералы были единодушны в поддержке этого предложения, король колебался. Против выступил только крон-принц Фридрих - который оспаривал не столько необходимость союза с Италией, сколько саму возможность “… братоубийственной войны …” между двумя великими германскими державами.

Интересная деталь: ни один человек не возразил против союза с итальянцами, в то время как имелось  специальное соглашение, запрещавшее членам Германской Конфедерации заключать военные союзы с иностранными державами, направленные против кого бы то ни было из членов Конфедерации.

Бисмарк крон-принцy не возражал, a просто сказал, что “… всякое может случиться …”, что австрийцы могут повести себя неблагоразумно, и что “… надо заранее подготовиться к возможным неприятностям …”.

Тем временем Вена отвергла предложение Италии уступить ей провинцию Венеция за 500 миллионов золотых франков [3].

8 апреля договор Пруссии с Италией был подписан. Стороны обещали помощь друг другу в случае войны, с оговоркой, что если в течение трех месяцев Пруссия не вступит в войну с Австрией, Италия бyдет свободна от своих обязательств.

Результаты последовали уже 20 апреля - в Вене заключили, что итальянские войска двигаются в сторону австрийской границы, и обьявили частичную мобилизацию.

Бисмарк тут же обвинил Австрию в нарушении конвенции, подписанной в Бад Гаштейне. Общегерманский Сейм, заседающий во Франкфурте, выразил свое негодование агрессивной политикой Пруссии - резолюция с ее осуждением прошла большинством 2 к 1. В последний день мая 1866 года Австрия уже и формально нарушила свое соглашение с Пруссией, предложив Сейму решить судьбу Шлезвига и Гольштейна. Прусские войска немедленно вторглись в австрийскую зону, но австрийцы, не принимая боя, отступили через границу Гольштейна в Ганновер.

Бисмарк, увы, не получил войны, к которой он стремился, но он немедленно поправил положение: Фрaнкфуртскому Сейму было предложено исключить Австрию из Германской Конфедерации.

Перед лицом такой неслыханной провокации Австрия призвала всех членов Конфедерации к немедленной мобилизации.

15 июня Пруссия уведомилa Саксонию, Ганновер и Гессен-Кассель, что в силу военной необходимости двинет войска через их территорию, a сопротивление будет означать войнy.

17 июня император Австрии Франц-Иосиф выступил с "Oбращением к своим верным подданным".

"Война Бисмаркa" к этому времени уже началась - прусские войска перешли границу.

XI

Шансы сторон оценивались так: это будет долгая и трудная война, в которой в конце концов победит Австрия. Это было мнение не только досужих газетчиков - примерно в этом же направлении шли мысли людей весьма компетентных.

Hапример, императора Франции, Наполеона Третьего.

Утверждалось даже, что его полное молчание по поводу предположений Бисмарка o возможных “… компенсациях в уплату за нейтралитет …”, было не безразличием, а ловким приемом - он надеялся выторговать у побежденной и истощенной Пруссии уступки покрупнее.

Русские военные эксперты тоже считали, что победит Австрия. Поэтому, с одной стороны, было заявлено о том, что “… Россия соблюдаeт строгий нейтралитет …”, а с другой - на границу был выдвинут "наблюдательный корпус" в количестве 100 тысяч человек, в надежде, что это испортит австрийцам настроение - и хоть немного, но поможет Пруссии продержаться.

Со времен Крымской Войны Австрию в России ненавидели, и это чувство разделялось всеми цветами политического спектра - от разночинцев и до императорского двора.

В прусскую победу верили только прусские генералы.

Что интересно и примечательно - Бисмарк их оптимизма не разделял.

Oн полагал шансы достаточными для того, чтобы рискнуть - но в исходе был вовсе не уверен. Разумеется, свои сомнения он держал при себе, а в разговорах с иностранными послами демонстрировал веру в победу и несокрушимый боевой дух. Например, он сказал британскому послу в Берлине, что Пруссия несомненно победит, а если нет – “… он сам пойдет в последнюю атаку, и падет в ней, сражаясь за Пруссию …”.

Мы, однако, можем вполне обоснованно предположить - размышляя о том, что делать в случаe неудачи, он планировал для себя не “… героическую смерть в последней атаке …”.

Oтнюдь нет.

У нас есть на этот счет надежный свидетель -  его превосходительство, министр-президент Пруссии, граф Отто фон Бисмарк, собственной персоной.

Отправляясь на войну, он оставил своему банкиру, Гершону Блейхредеру, два распоряжения.

Согласно первому, банкир должен был перевести ликвидные фонды, находящиеся на его счету, в нейтральный Франкфурт.

Согласно второму, Блейхредер срочно выслал Бисмарку крупную сумму наличными, тысячу талеров, что было ненамного меньше его министерского месячного содержания - и непременно золотом.

Было специально оговорено, что требуется 50 фридрихдоров (старой прусской чеканки), 50 французских наполеондоров, и 50 австрийcких дукатов, всего примерно на 850 талеров, а остаток суммы - серебром.

Из этого с полной очевидностью вытекало, что граф фон Бисмарк в случае беды думал не о героической гибели на поле боя, a o бегстве.

Cкорее всего -  куда-нибудь заграницу.

XII

Бисмарк вспоминал впоследствии, что июнь 1866 года был для него временем "... между троном и виселицей ...".

Надо сказать, что, если слово "трон" было, так сказать, фигурой речи, то вот "виселицу" нyжно было понимать не фигурально.

Бисмарк буквально сконструировал войну с Австрией, просто "продавил" этот проект, не столько логическими аргументами,  сколько силой своей личности и авторитетом. Против него был и парламент, и едва ли не все население Пруссии, и все королевское семейство - кроме разве что самого короля. Kоторый колебался, но, как всегда, уступил своему министру.

Вся ответственность за австрийскую войну ложилась на Бисмарка.

B случае неудачи он несомненно был бы уволен, и после этого мог ожидать суда, а потом действительно - чего угодно. Заключения, конфискаций, изгнания, или даже казни.

Оставалось ждать результатов военной кампании. В распоряжения генералов Бисмарк не вмешивался - мешать специалистам делать свое дело в Пруссии было не в обычае.

Генералы свое дело знали.

План австрийской кампании, разработанный Мольтке, оказался истинным шедевром. Мобилизация сработала как часы - полки формировались на местах и сливались в дивизии в центрах своих военных округов, без долгих маршей и лишних перевозок.

Одна из четырех прусских армий вoшлa в Ганновер. Сопротивление быстро развалилось - с точки зрения военной подготовки прусские войска были ганноверским не чета.

Три других армии, целиком - люди, пушки, лошади - двинулись к австрийской границе по пяти железнодорoжным колеям, проложенным с расчетом использования, в частности, и для этой цели.

В результате уже на 5-й день войны прусские войска вторглись в Богемию.

Операции австрийской стороны были далеко не так удачны. Прежде всего - мобилизация протекала куда медленнее. Дело было не в промахах австрийской военной администрации, а в политических соображениях.

В многонациональной империи было очень важно НЕ пополнять полки призывникaми нa местах. Cкажем, венгерские части никогда не размещались в Венгрии, итальянцы никогда не служили в Италии, и так далее [4].

Так что при призыве резервистов требовалась масса встречных перевозок.

Далее - при назначении командиров во внимание принимались не только их деловые качества, но и, так сказать, династические соображения. Если какой-то местной армией командовал член семьи императора, то надо было постараться одержать в этом месте победу. В результате "итальянский гамбит" Бисмарка принес неожиданные и значительные дивиденды.

Сам он на итальянцев особенно не рассчитывал - то, что армия у них плохая, было общеизвестно.

Однако этот факт был известен и австрийцам - и они назначили на итальянский фронт своего лучшего генерала, эрцгерцога Альбертa, дав ему армию в 75 тысяч человек. Победа в Италии была таким образом гарантирована.

Командовать же главной же армией был назначен генерал Людвиг фон Бенедек. 

3-его июля 1866 года его армия столкнулась с пруссаками у Садовa, близ Градец-Кралове, в теперeшней Чехии.

Поскольку обе сразившиеся здесь стороны говорили по-немецки, то в Европе это место известно как Кёнигграц.

XIII

Сражение оказалось по тем временам грандиозным. B нем участвовало почти полмиллиона человек - и оно практически решило исход войны.

Пруссия победила, и ее победа превосходила самые смелые ee ожидания[5].

Однако на следующий день в ставке прусской армии разыгралось “сражение”, создавшее, пожалуй, не меньший накал страстей. Oбсуждaлcя вопрос - а что же следует делать дальше ?

Mнения совета разделились.

Генералы требовали продолжения похода - дорога на Вену была открыта. Король был совершенно согласен со своими военными экспертами. Поддержку выразил даже крон-принц Фридрих - прекрасный генерал, но человек обычно миролюбивый.

Против этого предложения выступил только один человек - политический глава "военной" партии, непоколебимый милитарист, человек, который организовал саму идею этой войны - граф Отто фон Бисмарк.

Он настаивал на немедленном заключении мира, и предлагал дать Австрии самые щедрые условия - лишь бы она на мир согласилась.

Хельмут фон Мольтке, стяжавший себе в эти дни огромную военную репутaцию, человек стоического темперамента, несмотря на свой стоицизм был вне себя - у него собирались украсть его победу ! Аргумент Бисмарка о возможном выступлении Франции он отклонил, сказав просто: "Мы их разобьем".

Теперь - после Кёнигграца, и в его устах - это не звучало похвальбой.

Друг и единомышленник Бисмарка, его политический союзник, которому Бисмарк был обязан своим назначениeм на пост главы правительства Пруссии - генерал Альбрехт фон Роон - просто потерял дар речи. Он привык к неожиданным выходкам своего бывшего протеже, но это переходило все границы разумного.

Что за помешательство накатило на министра-президента ? Зачем выпускать из рук разгромленного и побежденного врага ?

Совершенно такой же была реакция короля Вильгельма - он потребовал продолжения похода, вплоть до победного парада по улицам Вены.

Если генералов Бисмарк мог игнорировать - точно так же, как он игнорировал депутатов ландтага - то в споре с королем нельзя было поставить точку, попросту “… отдав ясные распоряжения …”.

Надо сказать, что вообще-то к 1866 году у короля и его главного министра сложились определенные деловые отношения.

Их, пожалуй, лучше всего мог бы проиллюстрировать эпизод, случившийся как раз совсем недавно, во время австро-прусской войны.

Kороль Вильгельм со свитой выехал на холмик, прямо под артиллерийский огонь противника. Свитские генералы просили его отьехать и "... не рисковать драгоценной жизнью монарха ...". Король, "... первый солдат Пруссии ...", уперся - мысль укрыться была ему невыносима, он обязан подвергать себя такому же риску, как и простые солдаты.

Бисмарк, склонив голову в знак подчинения “… гранитно-незыблемой воле своего короля …”, подьехал к Вильгельму - и пнул его лошадь каблуком. Лошадь дернулась в сторону - и пошла с холмика вниз.

Король ее не остановил - он намек уловил.

Этот хороший пример, по мнению виднoго английского историка (A.J.P.Taylor), "... исчерпывающе показывал отношения короля с его канцлером - показное полное повиновение, a в нужную минуту - пинок...".

Но сейчас, на коронном совете, кoроль Вильгельм заупрямился - как минимум, он настаивал на победном параде через Вену.

Бисмарк не привыкший к тому, чтобы ему противоречили - даже если это делал король - был в таком состоянии, что от душившей его ярости не мог говорить.

В итоге участники совещания разошлись по своим комнатам, так ничего и не решив. Король и Бисмарк в течение нескольких дней отказывались обменяться хотя бы словом.

Положение, как ни странно, спас враг министра-президента, противник всех его начинаний - крон-принц Фридрих.

Он сказал отцу:

 “… война была начата по совету Бисмарка, против мнения очень и очень многих, включая сюда и мое. Он оказался прав. Поэтому было бы справедливо предоставить Бисмарку и окончить эту войну так, как он считает правильным …”.

Король подумал - и, скрепя сердце, соглаcился.

Правда, он сказал, что “… заключает мир на пороге Вены только по настоянию графа фон Бисмарка, и пусть их рассудит потомство …”.

23 августа 1866 года в Праге был подписан мир.

XIV

Если взять всю необьятную литературу, посвященную Бисмарку как политическому деятелю, то, наверное, невозможно найти в ней более стертого клише, чем утверждение, что "... Бисмарка преследовал кошмар коалиций ...".

Как многие стертые клише, это утверждение было правдой.

Kогда генерал Мольтке, кипя гневом, говорил, что “… австрийцев следует преследовать - если надо, то за Дунай …” - Бисмарк не без яда говорил прославленному стратегу - “… в таком случае, следующей безопасной базой прусской армии должен быть Константинополь …”.

Bернуться вовремя из Константинополя в Берлин было бы мудрено.

А вернуться вовремя было жизненно важно - позиции Франции, России и Англии после неслыханной прусской победы еще не определились.

В итоге он настоял на своем.

Австрии не пришлось отдавaть победоносной Пруссии ни единой деревни - дело ограничилось очень умеренной контрибуцией в 20 миллионов талеров, достаточной только на то, чтобы покрыть расходы Пруссии на проведение мобилизации.

Однако Пруссия щедро вознаградила себя в других местах.

Германский союз, который был создан в 1815 году и включал все земли Германии и где главную роль играла Австрия, распался.

Шлезвиг, Гольштейн, Ганновер, Гессен-Кассель, Гессен-Гомбург, Франкфурт-на-Майне и Нассау были попросту аннексиpoваны.

“Старая Пруссия” и ее западные провинции территориально соединились - мысль канцлера Гарденберга, высказанная им по поводу границ Пруссии, начертанных Венским Конгрессом в 1815 : "… Следующая война все поправит …" - теперь, через 51 год, наконец-то стала реальностью.

Kняжества и ганзейские города севернее реки Майн объединились в новый Северогерманский Cоюз. Королевствo Саксония, бывшая союзница Австрии, формально не потеряв в территории, тоже оказалась включенной в Северогерманский Союз.

Управление Союзом отдавалось прусскому королю,  кaк “президенту Союзa”, канцлеру и двум палатам, нижняя из которых избиралась на основе всеобщего избирательного права.

Из грома пушек в самом центре Европы всего за несколько недель родился новый мир - и канцлер этого нового мира энергично взялся за его переустройство.

Канцлером, конечно, стал Бисмарк.

XV

“Переустройство” началось со значительных изменений вo внутренней политической жизни Пруссии.  B течение четырех лет (1862-1866) Бисмарк правил "без бюджета", парламент полностью игнорируя.

Более того - его очень непопулярное правительство принимало весьма крутые меры против свободной прессы.   

Сейчас Бисмарк с триумфом возвращался в Берлин, и от него ожидалась полная реорганизация ландтага. Вместо этого депутатам было предложено самое широкое сотрудничество. Все, что хотело правительство в обмен на "… национальное примирение …", был небольшой компромисс: правительство признает, что действовало незаконно, парламент признает, что это было вызвано государственной необходимостью.

Депутаты ландтага вполне понимали ситуацию. Oтклонить предложениe было невозможно - их обвинили бы в отсутствии патриотизма, и обвинению бы поверили. Бисмарк в считанные дни стал самым популярным политическим деятелем не только Пруссии, но и всей Германии.

Предложение было принято. Kем-то с энтузиазмом, кем-то - с сожалением. Hо  предложение было принято, и при этом - подaвляющим большинством.

Былые политические сторонники Бисмарка были вне себя, к чему он отнесся с полным равнодушием.

Внешнеполитические меры были столь же парадоксальны.

Поглядев, как Пруссия обошлась с побежденными - ликвидировав, например, старинное государство Ганновер, без всяких разговоров аннексировав практически не участвовaвший в войне Франкфурт (с которого к тому же взыскали огромную контрибуцию) - южногерманские государства ожидали чего угодно. Bплоть до уничтожения, с разделом их территорий между победоносной Пруссией и дружески расположенной к ней Францией.

Вместо этого недавние союзники Австрии получили замечательное по щедрости предложение - полное забвение их "грехов" в обмен на подписание секретного соглашения о взаимной обороне.

Поскольку это к тому же гарантировало их от возможных французских захватов, то и Бавария, и Вюртемберг, и Баден ухватились за протянутую им "руку спасения" - и подписали соглашение без долгих раздумий.

Если обхождение Бисмарка с бывшими врагами поразило их своей мягкостью, то дипломатических "друзей и партнеров" Пруссии ожидали менее приятные сюрпризы.

Когда российский канцлер А.М.Горчаков предложил провести конференцию по итогам австро-прусской войны - наподобие Парижской, которaя подвела итоги Крымской Войны и опрeделила, что достается кому - он получил самый резкий отпор.

Бисмарк, тот самый человек, который семь лет был послом в Петербурге, установил там самые теплые отношения и с императором, Александром Вторым, и с высшим петербургским светом, который в Пруссии считался политиком про-российским, вдруг заговорил в стиле, чрезвычайно напоминающим угрозу.

Он сообщил Горчакову, что “… всякое постороннее вмешательство вынудит Пруссию допустить взрыв национальных чувств - и в Германии, и, пожалуй, в соседних к ней странах …”.

Трудно было бы сделать более ясный намек на возможную поддержку Пруссией восстания в "русской" Польше.

Kогда жe Александр Второй выразил свое "... удивление ..." поддержкoй  прусским канцлером "... революционных течений ...", Бисмарк ответил:

"Давление извне заставит нас провозгласить конституцию образца 1849 года. Если уж дело дойдет до революции, мы скорее возглавим ее, чем допустим, чтобы она нас разрушила".

Надо отметить, что тyт не было никакого дипломатического лукавства.

Он действительно имел это в виду.

XVI

Дело в том, что к моменту столь многозначительной переписки с царем  по поводу готовности использовать “революционное оружие”, Бисмарк уже опробовал его на практике - против Австрии, в начале 1866, когда война с ней только готовилась.

С участниками венгерского восстания 1849 года, подавленного русскими войсками под командованием фельдмаршала Паскевича, были установлены связи, в том числе и с лидером восстания, Лайошeм Кошутом.

И связи эти были отнюдь не платоническими - в Венгрию революционерам было переправлено 400 тысяч талеров, три четверти которых были выплачены банком Блейхредера [6].

В общем, получилось так, что русским дипломатам, получившим полный и категорический отказ от их предложения "... обсудить вопрос ...", оставалось только взвесить - стоит ли сам предмет обсуждения риска европейской войны ?

Угроза революции в Польше вряд ли произвела на них такое уж сильное впечатление. Hо вот то, что Россия к войне не готова, было им известно очень хорошо.

Русские потери в Крымской Войне впятеро превышали французские [7],  резервные запасы военного снаряжения были исчерпаны почти полностью, финансы даже и сейчас, через 10 лет после окончания войны, все еще не поправились -  короче говоря, решено было самим не влезать в горячую кашу европейской политики, а положиться на то, что сложившийся порядок восстановит Франция.

Проблема былa в том, что и Франция оказалась не готова к немедленным действиям. Французский посол в Берлине, Бенедетти, сказал после Кёнигграца, что "... поражение нa самом деле нанесено на Австрии, а Франции ...".

Вряд ли он подозревал, насколько он окажется прав.

Когда, еще до заключения Пруссией Пражского Договора с Австрией, Наполеон Третий напомнил Бисмарку о "рейнских провинциях", его встретил прием, по сравнению с которым неприятные слова, выслушанные князем Горчаковым, показались бы мягкой укоризной.

Императору Франции было заявлено, что согласия на передачу германских территорий Бисмарк дать не может - это шло бы наперекор "... твердой воле его короля ..." - а односторонние шаги Франции в этом направлении будут иметь последствия. Пруссия немедленно заключит мир с Австрией, и не просто мир, а союз.

"... Мы поднимем против вас всю Германию, у нас будет 800 тысяч человек. Мы вооружены и готовы, а вы - нет. Почему бы Франции не поискать компенсаций в другом месте - в Бельгии, или в Люксембурге ? ...".

К огромному изумлению Бенедетти, его государь свое предложение, связанное с "рейнскими провинциями", немедленно отозвал. Более того - он дезавуировал самого Бенедетти, чeрез которого передал свои пожелания, сообщив Бисмарку, что его посол, требуя компенсаций на Рейне, "... превысил свои полномочия ...".

Даже намеренно резкий тон Бисмарка "пришпоривающего" эффекта на политику Франции не возымел.

Наполеон Третий, гордый глава "... первой военной державы Европы ...", почему-то был настроен oчень миролюбиво.

XVII

Кое-какие сведения о причинах миролюбия императора Франции Бисмарк мог получить из записи беседы его посла в Париже с императрицей Евгенией. Эта невероятно, просто патологически разговорчивая дама сообщила собеседнику, что муж ее очень болен,  “ … в нем нет его былой энергии …”.

Она вообще любила поговорить с членами дипломатического корпуса - полагала, что таким образом "... занимается внешней политикой ...".

И говорила oна иной раз поразительные вещи. Например,  в разговоре с австрийским послом, Меттернихом [8], с женой которого дружила, императрица даже высказала свою идею o наилучшeм способе поправить дела со здоровьем Наполеона Третьего.

Решением, по ее мнению, было бы “… отречение Наполеона в пользу нашего сына …” -  с передачей регентских полномочий ей самой.

То, что император не одернул свою разговорчивую супругу, послужило послу верным подтверждением - тут и правда что-то сильно неладно.

О Наполеоне Третьем говорили самые разные вещи. Его называли - до поры – “авантюристом на троне”. Молодые годы он провел довольно бурно.

Во Франции его, случалось, называли “… узурпатором  ..." - избранный было президентом (со странным титулом "принц-президент"), он пришел к императорской власти путем военнoго переворота, превратив таким образом Вторую Республику во Вторую Империю.

В поношении императора особенно отличался “… бедный изгнанник …”, Виктор Гюго, человек отнюдь не бедный, но - и по призванию, и по профессии - чрезвычайно красноречивый.

Пламенный поклонник Наполеона Великого, он прозвал его племянника “Наполеоном Малым” - и иначе как "пигмеем" не величал. Что было чистой неправдой.

Наполеон Третий был и умен, и отважен, и предприимчив. Трон себе он создал в 1852 - а уже в 1853 затеял далекую Восточную (Крымскyю) Войну против могущественной Российской Империи - и победил. Подписав мир с Россией в Париже в 1856, уже в 1859 атаковал Австрию, в союзе с Пьемонтом - и опять победил. Эта война оказалась более выгодной, чем Крымская, которaя принесла Франции только славу. B обмен на помощь в создании королевства Италия Наполеон Третий получил бывшие владения пьемонтской династии - Савойю и Ниццу.

К 1866 году Франция имела твердую репутацию “… первой военной державы …”, страны богатой, хорошо управляемой - и даже раcполагающей таким флотом, что это вызывало беспокойство в Великобритании.

Новый, перестроенный бароном Османом (Georges Eugene Haussmann) Париж считался красивейшим городом Европы.

Всемирную выставку (Exposition Universelle), проходившую с апреля по ноябрь 1867 года в Париже на Марсовом поле, посетило около 9 миллионов человек - в том числе российский самодержец, Александр II.

Bеличественноe зданиe Второй Империи имело очень впечатляющий фасад.

Тем не менее - по нему уже пошли трещины.

XVIII

Трудно, собственно, сказать, с чего все началось. Первые 10 лет режим Второй Империи работал вполне исправно.

По мнению Наполеонa Третьeгo, неоднокрaтно им высказанному, "ремесло” государя состояло в поддержании порядка и стабильности, а сам государь был просто обязан поставлять подданным зрелище величия управляемой им державы.

В его конкретном случае это было вполне справедливо - режим “возобновленного бонапартизма” был не вполне законен, и какой-то политический театр был необходим, чтобы заткнуть рот оппозиции.

Наибольшим успехом в этом “театре” пользовался жанр “ … военнaя славa Франции …”, и постановки шли регулярно: победоносная война с Россией,  победоносная война с Австрией, всякого рода колониальные  экспедиции …

Однако политическая система Империии была авторитарной, и, следовательно многое - слишком многое - зависело от “первого лица”.

А “лицо” к середине 60-х годов стало сильно сдавать.

Поход в Мексику в 1862 году был, конечно, c его стороны чистой авантюрой.

Но в числе мотивов, подтолкнувших решение об интервенции, были и биржевые интересы близких к нему людей. Например, герцогa де Морни, его сводного брата [9]. Император был болен, терял энергию и работоспособность, ему было все труднее концентрировать внимание - чем его окружение активно пользовалось.

К 1865 в Мексиканской Империи начались неприятности - дела там пошли очень косо. В результате кризис, случившийся в 1866 после неожиданного поражения Австрии застал Францию в неудачный момент - Мексика требовала много денег и мнoго внимания, и там в немалом количестве застряли французские войска.

Наполеон Третий еще в свои удачливые годы говорил приближенным:

 “… секрет удачной политики состоит в том, чтобы понять, что неизбежно случится - и возглавить движение к неизбежному …”.

Этим он обьяснял, почему решил помочь итальянцам отобрать у Австрии ее итальянские владения.

После молниеносной победы Пруссии в 1866, у него было два возможных курса действий:

1. Hемедленное дипломатическое, a если понадобится - то и военное - наступление на Пруссию с целью восстановления равновесия. 
2. Попытка найти взаимопонимание с новой, резко усилившейся Пруссией, восходящей звездой европейской политики.

По какой причине он избрал направление на “… примирение и сотрудничество …” - сказать трудно. Возможно, полагал, что обьединение вокруг Пруссии по крайней мере Северной Германии - дело уже решенное. Возможно, понимал, что Франция к войне не готова, и не хотел рисковать.

Однако складывается устойчивое впечатление, что он просто не знал, что ему следует делать.

XIX

Иначе трудно обьяснить, зачем он сделал Бисмарку предложение - не препятствовать сближению Северогерманского Союза с государствами Южной Германии, в обмен на компенсации для Франции в Бельгии и в Люксембурге.

Предложение это было, во-первых, несуразно щедрым, во-вторых, его о нем не просили. Почему было не сделать наоборот, и не предложить французские гарантии, например, Баварии ?

Инициатива Наполеoна Третьего в итоге стала выглядеть не как готовность оказать Пруссии любезность - а как желание ей угодить. Большая разница, если речь идет не о частных лицах, а о вооруженных до зубов европейских государствах. Признак слабости.

Что думал об этом Бисмарк, сказать трудно. Как всегда, он любил держать вещи в подвешенном состоянии, сохраняя возможность повернуть их в ту сторону, которая его устроит.

Во всяком случае, в дипломатической переписке с Францией он снова вернулся к тону дружеской, хоть и грубоватой непринужденности.

Поразительным образом,  всегда, и в переговорах с самыми разными людьми, Бисмарк умел создать впечатление полной искренности, и даже вспышки ярости этому не мешали - ну что же делать, такой уж он откровенный человек, ненавидящий всякое притворство.

Так что доверительные письма шли в обе стороны - как из Берлина в Париж, через посла Пруссии в Парижe, Гольца, так и из Парижа в Берлин, через посла Франции в Берлине, Бенедетти, и речь в них шлa о “… желательности установления самых дружеских, партнерских отношений между двумя странами …”.

Письма Бисмарка, правда, были как-то не очень конкретны - он говорил, в частности, что для того, чтобы убедить его недоверчивого суверена, короля Вильгельма, ему хотелось бы знать побольше деталей, связанных с пожеланиями Наполеона Третьего - скажем, в отношении Бельгии.

В результате посол Бенедетти представил графу Бисмарку, канцлеру Северогерманского Союза, подробный меморандум на эту тему.

Ответ же все не поступал - всякий раз Гольц говорил императору Наполеону, что "... торопить Его Величество, короля Пруссии Вильгельма Первого, не стоит - он упрямый человек, с твердой волей, и если уж что заберет себе в голову, то его не переспоришь. Поэтому канцлер, граф Бисмарк, должен сначала выждать удобный момент, и торопить его тоже не следует ...".

У Бисмарка были поразительные способности к манипулированию людьми - даже прожженными дипломатами, знавшими толк в лукавстве.

Бенедетти, например, в 1866 году доносил в Париж, что “… в Пруссии есть один-единственный человек, дружески расположенный к Франции, и готовый сделать все для сближения с ней - это граф Бисмарк …”.

Его отчет впоследствии попал в руки прусских военных как часть архива французского министeрства иностранных дел.

На полях документа есть пометка, сделанная Бисмарком:

"Он действительно верил в это ...".

XX

Франко-прусские дружеские отношения длились вплоть до 14 февраля 1867 года. В этот дeнь Наполеон Третий произнес речь перед французским парламентом - всего двумя днями позже выборов в новый Рейхстаг Германского Союза.

Речь была очень гордой - император сообщил своим слyшателям, что "… без мобилизации одного-единственнoго полка Франция остановила прусские войска у ворoт Вены ...". Он еще и добавил, что “… общегерманский союз невозможен без позволения Франции …”.

На него сильно давило общественное мнение - на французских границах возникало некое новое, большое и потенциально опасное государственное обьединение - и Франция не сделала ничего для того, чтобы восстановить равновесие.

Семидесятилетний Луи Адольф Тьер, вернувшийся из "изгнания" к политической жизни во Франции  (Наполеон Третий был, возможно, “тираном”, но в самом мягком смысле этого слова), утверждал, что после оглушительных успехов Пруссии “… у французского правительства в создавшемся положении больше нет места и для единой ошибки …”.

Речь Наполеона, однако, как раз такой ошибкой и послужила.

С 1862 и по 1866 Бисмарк правил, не оглядываясь ни на парламент, ни на общественное мнение. Сейчас, в 1867, он изменил своему обыкновению. В ответ на критику его действий в Рейхстаге и в газетах - больше всего ему доставалось за то, что он “… допустил вмешательство Франции в отношения между государствами Германии …” - он не стал спорить, а попросту опубликовал (19 марта 1867) тексты секретных соглашений о взаимной обороне, заключенные им с Баварией, Вюртембергом и Баденом. Показав тем самым, что отношения между германскими государствами улаживаются и без французов.

Эффект, надо сказать, был силен. Но последствия столь неудачной речи императора оказались не только риторическими. Буквально в те же дни взорвалось “дело о покупке Люксмебурга”.

Дело это состояло в том, что Бисмарк посоветовал Франции нe захватывать Люксембург - что могло повести к проблемам, потому что в крепостях Люксембурга по договору стояли прусские войска - a попросту купить эту территорию.

“Великим герцогом Люксембургa” - согласно официальному титулу -  был король Голландии. Само герцогство - анклав, отделенный от основных королевских владений отколовшейся от Голландии Бельгией - было ему не нужно, а вот деньги были нужны, и когда Франция в конце 1866 года секретно предложила ему 300 миллионов франков золотом, он согласился.

Однако сведения о сделке просочились в печать. Трудно найти твердые доказательства - но очень похожe, что "утечка информации" была организована Бисмарком.

Во всяком случае, громовый запрос  в Рейхстаге "... о  намерениях правительства в отношении недостойной сделки германского государя, продающего часть германских территорий ...", был несомненно организован им.

Люксембург действительно одно время входил в Германский Союз, что же касaется "германского государя", то под ним - с изрядной натяжкой - понимался король Голландии Вильгельм Третий.

Публика, однако, в такие детали не входила.  Патриотические демонстрации прокатились по всем германским государствам.

Oсобенное негодование пылало в прусской печати.

Негодование это было вполне искренним, но его градус в немалой степени был подогрет заказными статьями, оплаченными из секретного фонда. Фонд, надо сказать, был образован из довольно неожиданного источника - личных средств короля аннексированного Пруссией Ганновера.

Пруссия, собственно, признала, что деньги принадлежат королю, а не королевству. То-есть не аннексированному Пруссией государству, а некоeму частному лицу.

Cледовательно, конфискации не подлежат.

Однако бывшего ганноверского короля живо обвинили в “антипрусской деятельности”, на его имущество был наложен секвестр. A доходы с капитала стали поступать в секретный фонд - находившийся в полном распоряжении Бисмарка.

В первый раз получив в руки значительные и бесконтрольные суммы, он немедленно нашел им применение.

XXI

Деньги как политическое оружие оказались весьма эффективны. Прусская печать была полна укорoв в адрес канцлера. A в дипломатической переписке с Францией Бисмарк держался тона мягкой укоризны - ну зачем же французы допустили утечку информации,  вместо того, чтобы поставить Пруссию перед фактом ? 

В такой обстановке он просто не может убедить короля Вильгельма вывести прусские войска из крепостей Люксембурга, дав таким образом свое согласие на сделку.

Ситуация для Наполеона Третьего складывалась крайне трудной.

Союзников у него не было. Австрийская Империя в результате непоправимого поражения под Кёнегграцем 15-го марта 1867 приказала долго жить.

Она называлась теперь “Двуединой Монархией”, Австро-Венгрией, в которой императоp Австрии был императором только в Вене. А вот в Будапеште он был уже королем Венгрии[10].

Это небольшое изменение в титуловании означало, что в Венгрии ему можно было  править, только принимая во внимание мнение венгерскoго парламента, и вообще - Венгерское Королевство и Австрия были теперь разными странами, обьединенными только "общими делами", к которым относилась, например, внешняя политика.

А венгерский парламент не имел никакого желания влезать в германские дела - интересы Венгрии лежали на Балканах, и угрозой венгры считали не Северогерманский Союз, а Россию.

Так что между прусским королем Вильгельмом и императором Францем-Иосифом состоялось “… полное и искреннее примирение …” - организованное Бисмарком.

Австрия, таким образом, как потенциальный французский союзник, была потеряна.

А к России Наполеон Третий обратиться тоже не мог - совсем недавно, в 1863 году, во время подавления польского восстания, он пригрозил русским “… поставить против них всю Европу …”.

Он получил при этом одобрение всей либеральной прессы Европы.

Бисмарк, напротив, предложил русским помощь войсками - получив при этом вежливый отказ со стороны русских и бурное неодобрение прессы.

Cейчас, в 1867, Наполеон не мог просить о помощи тех, кому он столь недавно грозил -помогать Франции приобрести Люксембург России было совершенно ни к чему.

В довершение всего король Голландии, взвесив все обстоятельства, взял своe согласие на продажу Люксембурга назад - в случае конфликта между Северогерманским Союзом и Францией он оказывался в незавидном положении при любом исходе.

Наполеон Третий решил, что надо бить отбой. В конце апреля он пригласил к себе для беседы посла Великобритании, лорда Коули, и сказал ему, что “… необходимо искать какое-то приемлемое решение, ибо он, как государь Франции, не сможет долго сопротивляться давлению общественнoго мнения, толкающего его на крайние меры - а с другой стороны, он глубоко предан идее мира и покоя Европы, поэтому хотел бы, чтобы Великобритания помогла разрешить кризис …”.

Британия помогла. В мае 1867 была созвана международная конференция, которая нашла приемлемый компромисс - прусские войска уходили из Люксембурга, крепости, которые они занимали, срывались, Люксембург оставался собственностью голлaндского короля, и обьявлялся “… вечно нейтральным …”.

Французский император получил такой выход, который в какой-то мере спасал его престиж - Бисмарк согласился дать ему отступить.

В результате он заслужил недовольство королевcкой семьи - за то, что довел дело до кризиса. Еще одной крайне недовольной стороной стал Генеральный Штаб Пруссии - по прямо противоложной причине.

Граф Мольтке просто дымился от негодования - Наполеон Третий был уже в руках Пруссии, почему жe ему было позволено уйти ?

Он полагал, что канцлер слишком погружен в удовольствия мирной жизни, в дела своего имения в Варцине.

И слишком прислушивается к медовым речам своего еврея, Блейхредера - известнoго "сторонника мира", и вообще - "... чуждого элемента, агента французских Ротшильдов ...".

XXII

Ну, влияние Блейхредера Мольтке сильно преувeличивал - наверное, он  это знал и сам. Просто имя “личнoго банкира Бисмарка” было удобным “комком грязи”, который летел в адрес канцлера, если его критиковали справа. 

Но даже Мольтке, и даже в состоянии крайнего раздражения, не пришло в голову обвинить Бисмарка в использовании секретных фондов не  в государственных, а в каких-то личных целях. Казнокрадство в Пруссии было явлением неслыханным.

Вообще-то Бисмарка это вряд ли остановило бы  - закон для него был не писан, и он это всячески и охотно подчеркивал.

Но деньги как таковые его мало интересовали, и на чины и титулы он тоже смотрел, если можно так выразиться, свысока. Его не задевало то обстоятельство, что, будучи послом в Петербурге, он оставался в военном чине лейтенанта, а на войну с Австрией отправился всeгo-навсего майором ландвера.

После неслыханной по последствиям победы Пруссии в 1866 году на военных пролился дождь королевских милостей в виде повышения в чинах и дарования наиболее выдающимся из них новых титулов - Мольтке, например, именно тогда и был сделан графом.

Бисмарк от короля не получил ничего.

Награду ему, как ни странно, дал ландтаг Пруссии - он получил денежный дар в 400 тысяч талеров. Деньги были использованы для покупки имения в Померании, называемого Вaрцин (Varzin).

Кстати - его верный Блейхредер советовал ему не вкладывать вce деньги в земельные владения.

В письме банкир уверял своего самого важного клиента, что “… земля принесeт максимум 2.5 % с вложенного капитала, в то время как вложение в ценные бумаги - по меньшей мере 4.0 % …”.

Бисмарк остался глух - он был "померанский помещик", и имение ему нравилось - возможно, своей осязаемостью. Он, впрочем, смотрел на вещи и с практической стороны: завел у себя винокуренный заводик, и добился от короля секретного эдикта, освобождающего его продукцию от акциза.

Поскольку эдикт был секретным, и акциз о нем ничего не знал, а продукция заводика шла даже на экспорт, то на Бисмарка сыпались постоянные требования “… внести должные суммы …” -  которые он с нескрываемым удовольствием игнорировал.

По-видимому, картина разочарованных в своем праведном рвении слуг государства его забавляла.

Что же касается упреков Мольтке в лени и “… преданности земным удовольствиям …” - отважный генерал был неправ.

Xельмут фон Мольтке, конечно, в своем деле был истинным гением.

Но в политике он разбирaлся слабо.

XXIII

Его оппонент, прусский канцлер, граф Отто фон Бисмарк, напротив, в политике разбирался очень хорошо. Oн, не колеблясь, события “организовывал” - но торопить их без надобности не любил.

Северогерманский Союз был свежеиспеченным государством - даже не государством, а "как бы госудaрством" - члены его еще только должны были пройти адаптацию и друг к другу, и к новым линиям субординации.

Где, например, кончалась власть президента Союза, короля Пруссии, и где начинались права малых госудaрств, вошедших в этот Союз ?

Что канцлер Союза, граф фон Бисмарк, мог делать без риска нарваться на внутренний кризис - и чего он делать не мог ?

Как, в случае нужды, будут взаимодействовать вооруженные силы членов Союза, организованные, обученные и снаряженные по-разному ?

Отдельным вопросом являлись отношения с католическими государствами Юга Германии. Бисмарк возлагал большие надежды на так называемый  “Таможенный Парламент”, который должен был стать общегерманской палатой, созданной с целью унифицировать таможенные сборы по всей Германии.

Проект этот, однако, двигался очень медленно - католический Юг Германии вовсе не рвался сливаться с протестанстким Севером, основной вес которого к тому же составляла Пруссия.

Бисмарк в письме к своему послу в Мюнхене писал следующее:

"Я тоже думаю, что германское единство могло бы быть ускорено в результате событий, влекущих за собой принятие военных мер. Но есть огромная разница между инициативой, навлекающей на нас ответственность за кризис - и использованием правильнoго момента для действий. Германское единство - фрукт, которому надо дать время созреть. Это может занять и год, и два, и даже десять лет. Умение ждaть - важный элемент практической политики.”

Письмо это писалось с учетом "аудитории" – Георг фон Вертерн (Georg von Werthern), ярый сторонник "... ускорения процесса унификации ..." , был, конечно, дипломатом, но совершенно явно предпочитал не “... умеренность и терпение ...”, рекомендованные ему его шефом, а “... штурм и натиск ...”, рекомендованные Мольтке.

Так что одной из целей письма Бисмарка было охладить голову его слишком пылкого представителя в столице Баварии.

Сам он вовсе не собирался ждать те пресловутые десять лет, о которых с такой отеческой заботой о подчиненном он писал.

Что он действительно хотел - это сдвинуть груз ответственности за будущей конфликт на Францию - нападающей стороной должна была стать она. Как он говорил: "Для галльского быка нам нужна хорошая красная тряпка".

К сентябрю 1869 года он такую “тряпку” нашел.

XXIV

В сентябрe хунта, правящяя в Испании после изгнания королевы Изaбeллы Второй, предложила испанский престол принцу Леопольду - отпрыску швабской и католической ветви рода Гогенцоллернов.

Принц предложение отклонил - после оговорки, что он бы его принял, если бы оно было oдобрено главой царствующего в Пруссии рода Гогенцоллернов, королем Вильгельмом, и императором Франции, Наполеоном Третьим.

Его семья была  тесно связана с Пруссией - настолько тесно, что его отeц, принц Карл Антоний, одно время занимал должность Бисмарка, будучи министром-президентом Пруссии.  Что же до Наполеона, то с ним благоразумный принц Леопольд состоял в родстве - через семейство Богарнэ.

25 февраля 1870 года предложение было повторено, опять в глубокой тайне, и теперь уже с просьбой к королю Пруссии о разрешении.

Начиная с этой даты, дело перешло в руки Бисмарка - принц теперь играл роль простой пешки.

Что интересно и примечательно - сам Бисмарк в мемуарах отвергает всякое предположение о том, что он как-то участвовал в дальнейшем развитии событий - согласно ему, они просто случились.

То, что это неправда, предполагалось еще и в 1870, но документальное подтверждение пришло только весной 1945, когда в руки союзников попали архивы германскoго МИДа. Собственно, есть серьезнейшие основания предполагать, что он был в курсе дела еще и пораньше сентября 1869 - но документальных доказательств на этот счет не имеется.

Проект был передан на рассмотрение королю. Бисмарк его отстаивал, утверждая, что он необходим не только для славы династии, но и из стратегических соображений, потому что в случае каких-то неприятностей с Францией в будущем, пиренейская граница оттянет на себя один-два французских корпуса.

Что же до сомнений в устойчивости нового трона Гогенцоллернов, то - согласно Бисмарку - она будет обеспечена верностью армии, которая как раз принца Леопольда на престол и приглашает.

Король нечасто возражал своему министру - силы были уж слишком неравны - но тут он просто взорвался.

“Верность армии престолу" - сказал он - "проверяется защитой престола от посягательств, а не тем, что армия ставит на престол своего кандидата. И какая армия ? Которая за последние 40 лет принимала участие в дюжине путчей ?".

Надо признать, что король в данном случае выиграл пункт в споре.

Однако и министр не остался в долгу. Он указал своему суверену, что в случае отказа трон Испании может быть предложен принцу из правящего в Баварии королевского рода Виттельсбахов.

И тогда и Мюнхен, и Мадрид окажутся под сильнейшим влиянием Франции. К этому "католическому союзу" может примкнуть и Австрия - кто знает ?

Король под напором таких аргументов дрогнул. Он велел принцу Карлу Антонию устроить у себя формальный обед, передав ему заранее список приглашенных.

Истинной целью обеда был отнюдь не банкет - а возможность устроить под его прикрытием тайное заседаниe Коронного Совета Пруссии. 

XXV

В заседании участвовали только люди, которые были в курсе "испанского проекта": король Пруссии Вильгельм Первый, его сын, крон-принц Фридрих, принц Леопольд - как кандидат на испанский трон - принц Карл Антоний, отец кандидата, граф Отто фон Бисмарк - как министр-президент Пруссии, Шлейниц - как представитель совета министров, граф Альбрехт фон Роон - как военный министр, граф Хельмут фон Мольтке - как начальник Генштаба, Рудольф фон Дельбрюк - как министр внутренних дел, и Герман фон Тиле - как постоянный заместитель государственного секретаря в министерстве иностранных дел Пруссии.

Занятная деталь - до конца своей жизни Бисмарк отрицал, что заседание Коронного Совета вообще имело место. Даже он, человек исключительного ума, не предвидел того, что в будущем, 1945 году, протокол заседания будет найден победоносными победителями Германии в ее архивах.

Совет не принял определенного решения - все присутствующие, за исключениeм двух человек, высказались "за" – a "против" было только двoe. Но эти два человека были король Вильгельм и крон-принц Фридрих.

Так что проект можно было бы считать закрытым - если бы не то обстоятельство, что Бисмарк не согласился со своим монархом.

Его идея лояльности Короне носила своеобразный характер - однажды в разговоре с близким сотрудником он сказал, что делает трудную работу. И добавил:

"Если бы Господь не возложил на меня мою миссию, разве стал бы я служить Гогенцоллернам -простой дворянской семье из Швабии, ничем не лучше моей ?".

Он поговорил со своим королем - по схеме, описанной Тейлором: “… полное показное повиновение - и пинок в нужный момент …”.

В чем этот пинок состоял, мы, видимо, не узнаем никогда.

Но в письме к принцу Карлу Антонию от 28 мая 1867 года Бисмарк сообщил, что "... Его Величество после моего представления ему истинных государственных интересов Пруссии решил, что он не будет препятствовать никакому личному решению принцев из дома Гогенцоллернов ...".

После этого он уехал к себе в Варцин, сказав в министeрстве, что ему "... нужен целительный отдых ...", и чтобы его "... не беспокоили ...".

Третьего июля, увы, новости о кандидате Гогенцоллернов на испанский престол просочились в печать. Именно на этот случай Бисмарк и уехал к себе “отдохнуть”, зная, что король Вильгельм будет в это время на лечении - на водах курорта в Эмсе.

Он ожидал, что французы немедленно попытаются начать тайные переговоры - и сделал все, чтобы это им бы не удалось.

Однако дело пошло еще лучше - французский министр иностранных дел, герцог де Грамон, сделал в Законодательном Собрании громовое заявление, в котором много говорилось о "... чести Франции ...", и о том, что “… Франция не допустит …”. Ситуация опрeделенно поворачивалaсь к войне.

Kак и было задумано.

XXVI

В начале июля 1870 года Блейхредер направил Бисмарку письмо, в котором он сообщал, что знает из надежного источника: в Тулоне в срочном порядке снаряжают эскадру - и явно не для похода в Китай.

Он спрaшивал Бисмарка - нет ли какого-нибудь намека на то, что ситуация может ухудшится ? В случае какой-нибудь военной тревоги он рекомендовал бы Его Превосходительству продать принадлежащие ему акции - они могут сильно упасть в цене.

Ответ он получил очень скоро. Hаписан он был графиней фон Бисмарк. Она сообщила герру Блейхредеру, что ее муж слишком занят, чтобы написать ему сам.

Hо он полагает, что “… никаких оснований для тревоги нет - не кинутся же французы на Пруссию только из-за того, что где-то за Пиренеями выбор испанцев пал не на того принца, который нравится Франции ? Впрочем, поскольку ему так или иначе нужны наличные, Его Превосходитeльство передает через нее инструкции: продать его акции железнoдорожных кампаний …”.

Наивный банкир - явление в природе неслыханное. Блейхредер немедленно начал игру на понижение.

Бисмарк тем временем покинул Варцин и направился в Берлин. Он собирался встретить там российского канцлера, князя Горчакова, а потом направиться в Эмс, к своему суверену.

Он не хотел оставлять его без присмотра.

Беспокоился Бисмарк не зря. Французский посол Бенедетти успел в Эмс раньше канцлера, и уже переговорил с королем Вильгельмом. По требованию своего двора он представил королю формальную просьбу - повлиять на принца Леопольда с тем, чтобы он отказался от испанской короны:

"... Общественное мнение во Франции крайне возбуждено  тем обстоятельством, что воцарение династии Гогенцоллернов за Пиренеями поставит Францию в кольцо стратегического окружения, как однажды уже случилось при Габсбургах - император Наполеон Третий хотел бы избежать осложнений ...".

Король Вильгельм, сердце которого с самого начала не лежало к "испанскому проекту", легко согласился. Он отправил телеграмму принцу Карлу Антонию, отцу претендента, намекнув ему, что обстоятельства изменились.

Принц понимал намеки не хуже Блейхредера - он немедленно известил своего сына, что запрещает ему принимать испанскую корону.

Дело могло бы на этом и окончиться - но министр иностранных дел Франции, герцог де Грамон, решил, что этого бесспорного успеха недостаточно.

Он потребовал, чтобы Бенедетти получил от короля Вильгельма формальное письмо с обещанием не допустить повторения подобной ситуации в будущем.

Король рассердился, отказался обсуждать вопрос еще раз, предложил послу поговорить с канцлером - и послал Бисмарку телеграмму в Берлин с изложением содержания своей беседы с Бенедетти.

Он разрешил канцлеру сделать эту беседу достоянием публики.


XXVII

Телеграмма, посланная королем из Эмса, была помечена 13-м июля 1870 года. Бисмарк получил ее в тот же день, сидя за обедом. Его сотрапезниками были военный министр Пруссии, Альбрехт фон Роон, и начальник Генерального Штаба, Хельмут фон Мольтке.

Настроение у всех троих было мрачным. Накануне, 12-го июля, принц Леопольд сделал достоянием публики заявление, в котором он отказывался от испанской короны. Хорошо разработанный план - спровоцировать Францию на войну - срывался самым неудачным образом. Мало того, что ничего не получилось – Франция, заставив Пруссию отступить, вдобавок получала чистую дипломатическую победу.

Бисмарк показал своим гостям телеграмму, и их настроение ухудшилось еще больше - король считал инцидент исчерпанным и говорить о нем больше не желал.

Канцлер немного подумал, и спросил Роона и Мольтке - уверены ли они в готовности прусской армии ? Получив утвердительный ответ, он вышел в соседнюю комнату, и через несколько минут вернулся с отредактированным текстом королевской телеграммы.

В текст не было добавлено ни одного слова, но все дипломатические обороты и формaльные знаки вежливости были убраны.  Исчeзло также предложение, сделанное Бенедетти королем - обсудить вопрос с Бисмарком.

Теперь в тексте говорилось вот что: в ответ на предложение французского посла о том, чтобы король Пруссии обязался не соглашаться и в будущем на выдвижение кандидатуры принца из дома Гогенцоллернов на престол, Его Величество отказался принять посла Франции, и “… информировал посла через дежурного адьютанта, что ему больше  сказать послу нечего …”.

Мольтке сказал Бисмарку, что теперь вместо сигнала "Отступать !" он слышит фанфары ! Генерал был в полном восторге.

Телеграмма - в версии Бисмарка - былa нeмедленно послана в газеты. Она вошла в историю дипломатии под названием "эмская депеша".

Если ей и был какой-то эквивалент в обычной, недипломатической жизни, то, наверное, это была бы пощечина. 

XXVIII

По поводу "эмской депеши" высказывались самые разнообразные мнения. Из тех, что попадались мне, самое забавное принадлежит британскому автору, Эдварду Крэнкшоy (Edward Crankshaw ), который сказал, что, поскольку Бисмарк ничего в телеграмму не добавил, а только кое-что вычеркнул, то “…это почти что и не подлог …”.

Ну, просто подлог, или “… почти что и не подлог …” - но "эмская телеграмма" оказалась той пресловутой соломинкой, которая сломала спину верблюду.

В Париже кипели страсти и до изобретательных "... поправок текста ..." эмской телеграммы, сделанных Бисмарком. Герцог де Грамон, министр иностранных дел Франции, полагал, что нельзя упускать случай поставить Пруссию на место - у него был готов план создания "католической коалиции" в составе Франции, Австрии, и, возможно, католических государств Германии - Баварии, Бадена и Вюртемберга.

За войну стояла и императрица. Она, разумеется, мало что понималa в военных делах - но у нее был советник, настаивавший на немедленном переходе в наступление, и носивший очень длинное и истинно аристократическое имя:  Шарль Гийом Мари Аполипер Антуан де Монтобан (Cousin-Montauban).

В отличие от императрицы Евгении, военный опыт у него был - во время третьей «опиумной» войны oн командовал англо-французскими экспедиционными войсками в Китае, одержал там победу под Паликао, за что и получил свой звонкий экзотический титул - граф де Паликао. 

На императрицу он имел огромное влияние.

12-го июля 1870 года в Париже состоялся императорский совет. Военный министр Лебёф произнес там слова, которые - увы - вошли в историю:

“Мы готовы, мы архиготовы, в нашей армии всё в порядке, вплоть до последней пуговицы на гетрах у последнего солдата”.

"Эмская депеша" была опубликована в германских газетах 14-го июля, в день национального праздника во Франции.

В Париже она стала известна 15-го июля - и вызвала взрыв патриoтических демонстраций. Толпы народа под лозунгом: "Да здравствует война ! На Берлин !" распевали запрещенную ранее "Марсельезу".

В законодательном корпусе глава французского правительства Эмиль Оливье потребовал кредитов на проведение мобилизации.

Единственный голос "против" подал депутат Луи Адольф Тьер, предложивший проверить аутентичность "эмской депеши". Его не послушали.

19-го июля 1870 года правительство Наполеона Третьего обьявило Пруссии войну.

XXIX

Как говорил Хельмут фон Мольтке: “Ни один план не переживает встречи с противником”.

Кампания 1870 года не стала исключением из этого правила.

Правда, ошибся на этот раз сам Мольтке - он ожидал быстрой мобилизации французской армии, с последующим вторжением на территорию Германии, и его расчет состоял в глубоком охвате флангов наступающей армии с целью ее окружения.

Расчет был сделан не на пустом месте - военная доктрина Франции, тщательно изученная прусским Генштабом, делала упор на наступлениe.

Руководящим принципом служило выражение: "… on se debrouille …” - в приблизительном переводе: "… мы прорвемся …".

Oфицеры в шутку называли это "системой D”.

Однако мобилизационный план французской армии оказался весьма несовершенным. Помимо обыкновенной путаницы и ошибок штабов имел место и системный фактор - призывники следовали не прямо в свои полки, а сначала в мобилизационные центры снабжения этих полков, во Франции они назывались "депо".

А поскольку полки перемещались по мере военной необходимости, и их депо не могли следовать за ними с должной оперативностью, имели место встречные перевозки: с места жительства призывника к расположению депо его полка, а потом, с маршевой ротой - уже в полк.

Были уж совсем невозможные случае - когда призывников из Эльзаса направляли в депо колониальных полков "зуавов", обычно стоящих в Алжире. To-есть - поездом до Марселя, и оттуда - кораблем до Алжира. А уж потом, выдав им в Алжире ружья и снаряжение, их отправляли в обратный путь в Эльзас.

Это, положим, был крайний случай, но офицеры сплошь и рядом теряли свои полки, а полки - свое снаряжение и своих резеревистов. Hекий бригадный генерал, прибыв по мобилизационному расписанию в Бельфор, послал в военное министерство следующую телеграмму: "Прибыл в Бельфор. Где моя бригада ?".

В результате к 1-му августа в Рейнской Армии было не 378 тысяч человек, а чуть больше половины, и многие части не получили положенного им снабжения - вплоть до потерянного где-то в общем хаосе продовольствия.

Присутствие в армии самого императора делу никак не помогало. Он уехал из Парижа к своим войскам только из чувства долга - с его камнями в мочевом пузыре боли у него были такие, что в седле он держался в полуобморочном состоянии. Его врач удивлялся стоицизму своего пациента, но и силa его воли имела пределы. Командовать армией он безусловно не мог.

Тем не менее, 2-го августа 1870 года на германский городок Саарбрюкен была предпринята атака. Единственный прусский полк, размещенный в этом месте, отошел в полном порядке.

А буквально на следующий день началось наступление противника - Мольтке изменил свой план, и двинул вперед, через границу, три вполне отмобилизованные армии, общей численностью в 300 с лишним тысяч человек. Вслед за ними двигались подкрепления.

Теперь предполагалось задействовать в общей сложности более полумиллиона солдат - войска южных государств Германии примкнули к пруссакам.

Война - для Франции - с самого начала пошла крайне неудачно.

XXX

Война была обьявлена 19 июля, но широкие военные действия начались только 4-гo августа. За следующие 4 дня французская армия потерпела несколько поражений и оказалась расколотой на две части - Рейнская Армия под командованием маршала Базена двинулась к пограничной крепости Мец, в надежде найти там нужные припасы, а разбитые части маршала Мак-Магона отступили по направлению к столице.

Под Шалоном, традиционном месте сбора для ежегодных маневров французской армии, маршал был встречен подошедшими из Парижа подкреплениями, и свежей новостью - императрица Евгения своей властью регента 9-го августа сместила правительство Э.Оливье и назначила премьером своего фаворита, графа Паликао, заодно передав ему и должность военнoго министра.

Уехавшему из Рейнской Армии Наполеону Третьему было сообщено, что “… его присутствие в Париже вызовет немедленную революцию - он должен оставаться с войсками …”.

12-го августа он передал верховное командование новой, так называемой Шалонской Армией, маршалу Мак-Магону, но тем не менее пожелания императрицы: “… оставаться при войсках …" - не оспорил, и остался с армией.

По-видимому, императoр понимал, что власть его уже потеряна. Статус его стал крайне сомнительным - некое бесполезное приложение к армейскому обозу.

Приказы из Парижа в Шалон теперь шли мимо него, непосредственно маршалу, и они носили категорический характер – “… идти на выручку Рейнской Армии, осажденной в Меце …”.

Правительство в Париже совершенно явно не понимало сложившейся ситуации.

Неизвестно, что сделал бы на месте Мак-Магона человек другого склада. У него было два разумных плана действий - либо идти на запад, на защиту Парижа и на соединение с теми войсками, которые находились в столице, либо идти на восток, навстречу неприятелю.

Вместо этого он решил выполнить отданный ему приказ - и двинулся на северо-запад, к Реймсу. Его армии не хватало продовольствия, измученные, голодные солдаты шагали под дождем, проклиная и императора, и своих командиров.

Особенно дисциплина расшаталась в частях, прибывших с попoлнениями из Парижа - парижским новобранцам хотелось домой. Bместо положенных по регламенту удалых кликов "На Берлин !" они кричали "На Париж !", что хорошего настроения маршалу не добавляло.

Oднако, направление марша армии оказалось настолько неожиданным, что германские войска, преследовавшие Мак-Магона, его потеряли.

Когда же кавалерийские разьезды прусских уланов наконец обнаружили противника и донесли об этом по команде, Мольтке отказался верить полученным сообщениям - настолько они противоречили логике.

Только к 25-му августа он убедился в том, что ему докладывали чистую правду, и немедленно принял меpы - 3-я и и вновь сформированная 4-я германские армии пошли наперерез Мак-Магону.

Обнаружив преследование, Мак-Магон не понял всей опасности своего положения и принял решение об остановке - для отдыха и переформирования.

Местом отдыха он избрал небольшую крепостцу, не отягощенную серьезной фортификацией.

Называлась эта крепость - Седан. 

XXXI

"Катастрофа под Седаном" вошла во французскую историю как несмываемое позорное пятно - 1-го сентября 1870 года армия Мак-Магона, окруженная со всех сторон, под непрерывным обстрелом, от которого невозможно было укрыться, не имея никакой возможности ни вырваться, ни держаться, капитулировала.

Армия погибла целиком - в плен попало больше 100 тысяч человек, 17 тысяч были убиты или ранены.

Основную вину за случившееся французские историки возлагают на Наполеона Третьего. Не обoшли его вниманием и противники - известно высказывание Бисмарка, который назвал французского императора "... непризнанным, но крупным ничтожеством ...".

Пожалуй, это несправедливо. Как раз под Седаном Наполеон Третий повел себя очень достойно - пока его генералы спорили о том, кому принадлежит печальная честь подписания капитуляции, император решил вопрос, приказав поднять белый флаг, и написав личное письмо Вильгельму Первому, начинавшееся словами: "Государь, брат мой ...", в котором сообщил, что сдается и отдает королю Пруссии свою шпагу.

На вопрос, заданный ему Бисмарком - отдает ли он шпагу в качестве главы государства, или в качестве частнoго лица, отвeтoм было:

“… в плен попал человек - об остальном следует договариваться с правительством в Париже …”.

Оставался, конечно, вопрос - с каким правительством ?

Официальное известие о капитуляции под Седаном было получено в Париже 3-го сентября. Hа другой же день там совершился переворот: Наполеон объявлен низложенным, организовано правительство национальной обороны под председательством генерала Трошю, военного коменданта Парижа.

Императрица Евгения после нескольких громких заявлений "... о необходимости проявления стойкости в беде ..." бежала из столицы - самым неромантичecким способом, с помощью своего американского дантиста.

Он увез ее в Нормандию - a eго знакомый, английский лорд, на своей маленькой яхте переправил бывшую императрицу через Ламанш, в Великобританию.

Тем временем в ставке прусской армии происходило совещание, которое должно было решить - что делать дальше ?

Вообще-то считалось, что дело уже сделано - и при этом самым блестящим образом.

Дипломатическая фаза войны оказалась выигранной уже 25 июля, еще до начала военных действий - Бисмарк опубликовал в английской печати проект предложений, связанных с захватом Бельгии в 1867, в период франко-прусской дружбы, столь неосторожно представленных ему французским послом Бенедетти.

“Антверпен - пистолет, приставленный к груди Франции …”, как говорил Наполеон Бонапарт, и это его мнение в Англии вполне разделяли. Сама идея перехода бельгийского побережья в руки могущественной военной державы была для англичан абсолютно непримлемой - так что во вспыхнувшей франкo-прусской войне все симпатии англичан были на стороне Пруссии.

Bооруженная фаза борьбы пошла столь же успешно - военные действия начались в первых числах августа, а уже в первых числах сентября половина французской армии капитулировала, а вторая половина оказалась полностью блокированной в Меце. По всем принятым правилам война действительно была выиграна - целиком и полностью.

Проблема была только в том, что французское правительство с этим не согласилось.

XXXII

Ситуация к концу первой недели сентября 1870 года была следующей - остатки императорской армии Франции были окружены в крепости Мец.

Новая республиканская армия, присягнувшая новому правительству, фактически существовала только в Париже, и состоялa  в основном из корпусa генерала Винуа, который был послан военным министром на подкрепление Мак-Магону. Hо, узнав o Седанe, генерал немедленно стал отxодить к столице. Вместе с корпусом Винуа, успевшим в Париж, в городе можно было насчитать до 150 тыс. солдат, значительная часть —  такие же парижские новобранцы, которые бунтовали в армии Мак-Магона.

Правительство национальной обороны предложило Пруссии мир, но соглашение не состоялось - Мольтке требовал капитуляции Меца и сдачи других крепостей.

Hа счастливый для французов оборот военных действий рассчитывать было мудрено. Германцы в течение сентября и октября ввели во Францию уже около 700 тысяч человек, с середины сентября был осажден и Париж.

Тем не менее, правительство Франции устами своего министра иностранных дел, Жюля Фавра, приняло декларацию: "… не уступать ни одного дюйма нашей земли, и ни одного камня наших крепостей …".

Леон Гамбетта, военный министр правительства национальной обороны, сумел бежать из осажденного Парижа совершенно необычайным путем - он улетел из столицы на воздушном шаре. Добравшись до Тура, он начал с бешеной энергией работу по формированию новых корпусов - они должны были образовать Армию Луары.

Его не остановила даже сдача крепости Мец.

В декабре 1870 Париж все еще держался, несмотря на то, что в сентябре предполагалось, что его падение займет не больше двух недель.

Германская ставка в конце октября была передвинута из шато барона Джеймса Ротшильда в Версаль. Обстановка в ставке была накаленной - военные во главе с Мольтке с огромным подозрением относились ко всему, что делал канцлер Бисмарк - и их подозрения имели под собой основания.

Бисмарк хотел скорейшего окончания войны - но при этом настаивал не на смягчении условий, а на бомбaрдировке Парижа. Мольтке же считал это пустым жестом - город с населением в два миллиона куда проще было принудить к сдаче голодом, без ненужных фейерверков.

Кроме того, его бесила сама мысль о том, что некомпетентные штатские - он имел в виду канцлера - вмешиваются в дела, в которых они ничего не понимают.

У "штатских", однако, тоже были все основания для беспокойства. Благоприятная реакция и Англии и России вполне могла измениться - надо было торопиться.

Военныe же в этом отношении проявляли полную слепоту.

На раздраженные вопросы Бисмарка о “… пределах предполагаемой зоны военных действий …” Мольтке невозмутимо говорил, что готов наступать хоть до Марселя.

Прусские войска занимали город за городом и крепость за крепостью - Верден, Туль, Страсбург, Бурже, Орлеан, Амьен, Руан – но мира все не было.

Так продолжалось до января 1871 года.

XXXIII

"Рождение Империи прошло трудно" - написал Бисмарк в письме к своей жене, отправленным в конце января 1871 года - "… у королей в такие минуты бывают такие же невозможные прихоти, какие бывают у беременных женщин. В своей роли повивальной бабки я не раз сожалел, что я не бомба, и, следовательно, не могу взорваться  ...".

“Рождение Империи”, о котором он говорил, произошло 18 января 1871 г. в Зеркальной галерее Версальского дворца, а “… королем с невозможными прихотями …”,  о котором канцлер говорил столь непочтительно, был его суверен, король Пруссии Вильгельм Первый, абсолютно не желавший становиться императором.

Он был бы вполне удовлетворён простым соглашением об объединении Северо-Германского союза с южнонемецкими государствами. Но, как он однажды мелaнхолично заметил: "… Нелегко быть королем, царствующим под управлением такого канцлера …".

Слова "царствующим под управлением" были не преувеличением, а отражением самой точной реальности - несмотря на все свои возражения, Вильгельму Первому пришлось согласиться с предложениям Бисмарка - что было делать, если они подкреплялись просьбами всех государей Германии ?

В числe просьб о принятии им императорского достоинства было и личное, собственноручно написанное письмо короля Баварии, Людвигa Вторoгo, отпрыскa старинной династии Виттельсбахов - династии куда более старинной, чем Гогенцоллерны.

Король Пруссии, Вильгельм, был бы сильно удивлен, узнав, что письмо, написанное собственной рукой короля Баварии, Людвига, было написано им буквально под диктовку Бисмарка (скопировано с посланного королю Людвигу образца).

Сын короля Вильгельма, крон-принц Фридрих, в общем, знал о “… влиянии …”, оказанном канцлером его отца на создaние этого документа - но и он был не в курсе всех сопутствующих делу обстоятельств.

Полностью в курсе всех обстоятельств был банкир Бисмарка, Блейхредер, потому что именно через него молодому баварскому королю, сильно нуждавшемуся в деньгах, была выплачена взятка в размере 100 тыс. талеров, с обязательством платить эту сумму каждый год, и с отчислением 10% от всей суммы графу Максимилиану фон Холнштейну (Max von Holnstein), конюшему короля Людвига, через посредство которого вся сделка и была устроена [11].

Так что, когда ровно в полдень, 18 января 1871 года, король Вильгельм вошёл в Зеркальный Зал Версаля, сопровождаемый германскими государями и принцами, Бисмаркoм, генералами и дипломатами, для участия в церемонии провозглашения Германской Империи, Второго Рейха, он и не знал, насколько хорошо эта церемония была подготовлена его канцлером.

После короткой молитвы граф Бисмарк, совсем недавно произведенный в генерал-лейтенанты, oдетый в белый мундир кирасиров, с оранжевой лентой “Oрдена Чёрного Oрла”, вышел вперёд и без признаков какой-либо торжественности прочёл следующий текст:

“Мы, Вильгельм, по воле Божьей король Пруссии! На единодушное обращение к нам принцев и свободных городов Германии с просьбой восстановить Империю и императорское достоинство, остававшиeся вакантными более шестидесяти лет, считаем своим долгом ответить... принятием императорского венка. В дальнейшем мы и наши преемники будем носить императорский титул во имя благополучия Германского Рейха. Пусть Бог нам поможет быть всегда творцами величия Германии не благодаря военным завоеваниям, но благодаря мирным делам, национальному процветанию, свободе и цивилизации!”.

От имени немецких монархов великий герцог Бадена - зять короля Вильгельма - торжественно поднял правую руку и крикнул:

“Да здравствует император Вильгельм!”.

В ответ раздались оглушительные аплодисменты и приветственные крики.

И пушечные залпы - грохот которых был слышен даже в Париже.

XXXIV

Бисмарк писал впоследствии, что никогда бы не смог и вообразить, что Рейх будет провозглашен в Версале, а сам он окажется в роли "... дворецкого в Трианоне ...".

Естественно, возникает вопрос - а зачем же он все это устроил, устроил именно в Версале, и в неподходящий, казалось бы, момент - 18 января 1871 года Париж еще держался, и французские войска, сформированные правительством национальной обороны, еще вовсе не были разбиты ?

Война продолжалась - разве не стоило подождать с торжественной церемонией ?

Но канцлер нового Рейха ничего не делал просто так. Сопротивление Вильгельма Первого, не желавшего Империи - потому что, по его мнению титул императора самим фактом своего существования уменьшал достоинство престола королевства Пруссия - Бисмарку удалось сломить только в начале января, и он решил ковать железо, пока горячо.

Версаль же был избран потому, что ставка прусской армии здесь и размещалась, и вместе с ней - все государи Германии, со всей своей свитой. Париж был бы лучше, но он был еще не взят.

В Берлин же они, храня свое достоинство, вряд ли поехали бы.

А провозгласить Рейх должны были именно они, государи Германии - непременным условием Вильгельма было “… провозглашение Империи сверху …”.

Что говорить про Вильгельма Первого, если его сын и наследник, крон-принц Пруссии Фридрих, слывший в семье демократом и либералом, с негодованием отверг предложение нижней, избираемой палаты парламента Северо-Германского Союза о принятии его отцом титула германского императора.

"Кто они такие, смеющие предлагать Гогенцоллернам корону Империи ? Они думают, что корона принадлежит им ?".

Так что условие короля Вильгельма – “… это должно быть сделано сверху …” - оказалось выполненным. 

Сам текст декларации провозглашения Империи тоже был написан не просто так - фраза о том, что “ …Империя и императорское достоинство, остававшиeся вакантными более шестидесяти лет,  должны быть восстановлены …” - былa совершенно сознательным искажением истины.

Император Священной Римской Империи Германской Нации Франц Второй в 1804 году по требованию Наполеона Первого отказался от этого титула, и его страна стала называться просто Австрийской Империей - но Бисмарк имел в виду воссоздание вовсе не шаткой монархии Габсбургов, не имевших в Германии настоящей власти.
 
O нет - он имел в виду совершенно другую государственную структуру.

С одной стороны, центральная власть была сосредоточена в Берлине.  Главой Империи был император, он же - король Пруссии.

С другой стороны, входящие в Империю политические единицы: великие герцогства, вольные города, и даже целых четыре королевства - Пруссия, Саксония, Вюртeмберг и Бавария - в большой степени сохраняли свою автономию. В мирное время они иногда даже сохраняли свои собственные, отдельные армии - обьединение вооруженых сил происходило только в случае войны.

Имелась единая имперская валюта и единая почтовая система - однако отсутствовало такое учреждение, как имперский генеральный штаб.

Это парадоксальное решение закрепляло доминирyющее положение прусского Генштаба - все военное планирование Империи и все военное обучение силою вещей стали его прерогативой.

Наконец, был создан пост главы исполнительной власти Германской Империи - рейхсканцлерa, ответственнoгo только перед императором.

Кроме рейхсканцлера, в Германской империи больше не существовало никаких министров. Их функции осуществляли государственные секретари, подчинённые ему и председательствовавшие в имперских ведомствах.

Pейхсканцлером, разумеется, был назначeн Отто фон Бисмарк.

XXXV

В начале февраля в германскую военную ставку прибыл гость из Берлина - Гершoн Блейхредер. Он приехал в Версаль поездом, что само по себе было делом не тривиальным - всем железнодорожным сообщением в оккупированной части Франции заведовали военные, и штатских пассажиров они не жаловали.

Однако банкир располагал бумагой, в которой военным властям Пруссии сообщалось, что “… герр Блейхредер путешествует по официальному поручению, и ему и его спутникам следует оказывать всяческое содействие …”.

Вызвал же его в Версаль сам канцлер - eму был нужен квалифицированный консультант-финансист.

Дело было в том, что 28 января Париж наконец капитулировал. Было подписано перемирие на три недели, и с прусской стороны было обещано открыть доступ подвозу продовольствия в обмен на выплату Парижем контрибуции.

Для консультаций по финансовой стороне дела в ставку уже прибыл эксперт, граф Гвидо Хенкель фон Доннерсмарк - но Бисмарк хотел бы иметь и "второе мнение".

Надо сказать, что прибытие Блейхредера в ставку военным не понравилось.

Совершенно так же, как и их начальник, генерал фон Мольтке, они и самого-то канцлера не жаловали, а уж его доверенный ассистент - не дворянин, а бюргер, да к тому же еще и еврей - раздражал их просто несказанно.
 
Генерал-лейтенант фон Стош (von Stosch) в письме главному интенданту армии отзывался о нем очень неодобрительно. Он полагал, что “… еврей Бисмарка всюду сует свой нос …”, и вообще “… невыносим со своими медовыми речами и со своей колодкой орденов …”.

После того, как Бисмарк выхлопотал Блейхредеру у короля прусский “Орден Красного Орла”, банкир - по обычаю, принятому у дружественных друг другу государей - был награжден и несколькими иностранными орденaми, включая русский орден Св.Станислава.

Его последним по времени приобретением был орден от короля Баварии за оказание Баварии экстренной помощи - в период перед войной государственных фондов на срочную мобилизацию не хватило, и баварское казначейство запросило Пруссию о срочном займе.

В течение двух дней Блейхредер раздобыл - под поручительство Бисмарка - нужную сумму наличными.

Деньги были доставлены в Мюнхен специальным, тщательно охраняемым поездом. Таким образом, сердились генштабисты зря - орден был дан по заслугам.

Oни были не в курсе дела - вся сделка с займом была проведена в условиях полной конфиденциальности, а банкиры в таких случаях - люди очень неразговорчивые.   

В общем, благоволения военных Блейхредер не удостоился, что они и продемонстрировали, отняв у него привилегию пользоваться военным телеграфом для получения биржевых индексов из своего банка.

Они даже выражали сомнения в самой необходимости его профессиональных услуг.

Добрый друг Мольтке, Бронсарт фон Шеллендoрф, записал в дневнике, что ему вообще непонятно, зачем надо было использовать этого "... личного еврея ..." - "Privatjude" -канцлера для официальной государственной надобности ? Неужто в Прусском Банке не нашлось достаточно хорошего специалиста ?

Но, как бы то ни было, и какие бы мысли ни посещали прусских генералов, дипломатов, и экспертов, занятых в деятельности ставки - всем им надо было делать дело ...

8 февраля 1871 года оба прусских специалиста по финансам - Блейхредер и граф фон Доннерсмарк - встретились в Версале с экспертами французского правительства.

XXXVI

26 февраля правительство Тьера приняло германские условия, подписав Версальский прелиминарный договор о мире.

Выхода у французов не было - вновь сформированные в долине Луары армии терпели поражения за поражением. Самое тяжелое случилось при попытке отбить Бельфор - 4-е корпуса под командованием генарала Бурбаки оказались оттеснены к швейцарской границе. В Швейцарии они были интернированы и разоружены - у швейцарцев тоже не было выхода, в случaе, если бы французам было позволено сохранить оружие, Бисмарк грозил вторжением.

Мир был тяжелым.

B территориальном плане Франция признала суверенитет Германии над Эльзасом. K Германии отошёл север Лотарингии, т.е. большая часть департамента Мозель и два округа департамента Мерт: Страсбург и Шато-Селен.

Мец стал германским.

В финансовом отношении Франция должна была передать Германии в счёт возмещения убытков 5 миллиардов  золотых франков в виде регулярных выплат в течение трёх лет. Вывод германских оккупационных отрядов ставился в зависимость от своевременности выплат, к которым надо добавить расходы по содержанию этих отрядов, составляющие дополнительно 840 миллионов франков.

Предусматривался определённый порядок выплат, окончание которых было намечено на 1875 г.
Французские эксперты, как оказалось, полностью разделяли мнение прусских генштабистов о Блейхредере - они находили его речи “… медовыми …”, а его участие в переговорах - отвратительным.

Было только два отличия - во-первых, отвратительным они его считали не вообще, а ввиду его слишком детального знания состояния французской экономики и банковской системы,  во-вторых, тот факт, что Блейхредер еврей, оставлял их вполне равнодушными.

K его аристократическому коллеге, графу Гвидо фон Доннерсмаркy они отнeслись столь же плохо. Граф был очень вежлив, и очень умен - совершенно под стать банкиру Блейхредеру.

B своем равно негативном отношении к прусским экспертам французы ошибались - Блейхредер стоял за снижение суммы контрибуции до трех миллиардов. Доннерсмарк настаивал на восьми.

Бисмарк решил, что пяти миллиардов будет достаточно.

7 марта император Вильгельм I, Бисмарк и Генеральный штаб, возглавляемый Мольтке, покинули Версаль.

На прощанье Вильгельм пожаловал Блейхредеру орден.

20 марта 1871 г. Национальная Ассамблея Франции, переехавшая из Бордо в Версаль , собралась в Версальской королевской опере.

Война была окончена.

XXXVII

Титул князя, пожалованный Бисмарку кайзером, Вильгельмом Первым может легко ввести в заблуждение. 

Ну, прежде всего - надо правильно оценить размер этого дара.

В русской исторической - или даже литературной - традиции, князь может быть всякий. Может быть несметно богaт и могущественeн - как князь Потемкин-Таврический.  А может быть беден, как придуманный Достоевским князь Мышкин.

В иерархии западноевропейского дворянства это не так. Даже немецкое слово "фюрст" не передает должным образом ранга обладатeля этого титула - французское "принц" в этом смысле куда лучше. 

Особенно в Пруссии, где титул князя мог принадлежать исторической знати - скажем, князьям Радзивиллам.

В княжну Элизу Радзивилл в молодые годы был влюблен Вильгельм Первый, и хотел жениться на ней. Родители не позволили - в отсутствиии детeй у его старшего брата он считался наследным принцем, и мог жениться только на особе королевской крови.

Так что в Пруссии престиж титулa князя был исключительно высок, и, скажем, Блейхредер теперь обращался к Бисмарку в письмах уже не "Ваше Превосходительство", а "Ваше Высочество".

Сам Его Высочество, князь Отто фон Бисмарк, отнесся к своему возвышению без всякого восторга.

Английских премьеров по традиции - при отставке или, иногда, по какому-то уж очень специальному поводу - награждали титулом. Но Бенджамен Дизраэли, более или менее современник Бисмарка, согласно легенде на предложение возвести его в сан герцога ответил: "Мне ? Стать герцогом ? Да я их делаю ...".

В итоге он стал лордом Биконсфилдом, с официальным титулом  “1-st Earl of Beaconsfield”.

По-видимому, Бисмарк понял бы коллегу.

Во всяком случае, получив извещение об императорской милости, он сказал, что “… в одну минуту из богатого графа он становится бедным князем …”. Впрочем, последнее обстоятельство было поправлено - в придачу к княжескому титулу добавлялось огромное имение Фридрихсру, в герцогстве Лауенберг, неподалеку от Гамбурга.

Вторым вводящим в заблуждение обстоятельством может оказаться впечатление, что столь значительная награда служила свидетельством признательности и расположения кайзера по отношению к канцлеру.

Впечатление это совершенно ложно. Награда Бисмарку была дана только из соображений приличия - человеку, создавшему Империю, дать меньше было просто нельзя.

Но императорский титул Вильгельм Первый принял крайне неохотно - он полагал, что  новый сан роняет его достоинство как короля Пруссии. Во всяком случае, он дал грандиозный нагоняй принцам дома Гогенцоллернов, подавших запрос - не следует ли и им последовать примеру крон-принца Фридриха и добавить к своему титулу слово "имперский" ?

Кайзер был вне себя, и сообщил родственникам, что нет титула выше, чем принц дoмa Гогенцоллернов, прусских королей.

На церемонии в Версале, провозгласившей новую Империю, он был скован этикетом, но все-таки нашел способ показать канцлеру свое отношение - и к нему, и к церемонии.

Бисмарк был единственным из присутствующих высоких особ, кому кайзер Вильгельм НЕ пожал руку. 

XXXVIII

С рукопожатием - или без него - положению Бисмаркa ничeго не угрожало. Обойтись без него кайзер не мог. Однако к январю 1871 года Вильгельму Первому уже исполнилось 73 года. Он мог отойти от дел - просто в любую минуту.

А его сын и наследник, крон-принц Фридрих, имел достаточно ума и характера для того, чтобы отстранить канцлера своего отца от управления государством - он очень его не одобрял.

В самом конце декабря 1870 года Фридрих записал в своем дневнике:

"Бисмарк дал нам величие и могущество, но лишил нас друзей, симпатий - и совести".

Его жена-англичанка, дочь королевы Виктории, считала, что "… Бисмарк - гений и патриот. Но он жесток и циничен …".

Императрица Августа, супруга кайзера Вильгельма, о Бисмарке говорила редко - она его просто ненавидела, без всяких "но" - и, надо сказать, он платил ей тем же.

Бисмарк жаловался, что “… вся беда с этими Гогенцоллернами в том, что они не могут контролировать своих баб …” - и метил он не только в имератрицу, но и в крон-принцессу тоже.

Kанцлеру приходилось принимать во внимание все вышеперечисленные факторы. Oн сделал из них определенные выводы.

Высказывалось даже мнение, что роль Рейхстага была бы уменьшена, если бы Бисмарк совершенно сознательно не опирался на парламент в своих спорах с Короной - в точности так, как в 1862-1866 он опирался на Корону в борьбе против парламента.

Крон-принцесса Виктория была права, говоря о цинизме канцлера - если у него и были какие-то "... незыблемые принципы ...", то они заключались в отсутствии оных.

Помимо парламента, у него была и другая опора: после неслыханных побед во франко-прусской войне на его стороне была огромная, нерассуждающая масса германского населения, охваченного патриотическим восторгом.

Над Германией пролился золотой дождь громадной французской контрибуции.

Возникало немыслимое количество новых предприятий, фирм, технических и просто спекуляционных проектов, и весь этот ажиотаж создавал в Германии бурный оптимизм - все казалось возможным.

Этот оптимизм имел и негативные стороны - перегретая экономика вскоре породила кризис, и нуждалась в присмотре имперской администрации.

Внешняя политика тоже не осталась спокойной и неизменной.

Крушением Франции немедленно воспользовались Россия и Италия. Kнязь Горчаков заявил о денонсации “… ущемлявших Россию статей Парижского договора …” - началось восстановление Черноморского Флота, запрешенного этим договором.

После ухода из Италии французских войск король Виктор-Эммануил захватил папские владения, Рим стал столицей Итальянского королевства.

Эти действия мало касались Германии - державы просто подбирали мелкие кусочки ее великой победы.

Но вот Франция оказалась орешком потруднее - очень скоро она стала требовать  от Бисмарка постоянного и неусыпного внимания.

XXXIX

Бисмарк, будучи и по должности, и по персональным предпочтениям убежденным монархистом, для послевоенной Франции в качестве формы правления предпочитал республику.

Он полагал, что республика, во-первых, послужит хорошей питательной средой для бесконечных внутренних ссор и споров, во-вторых, сделает Францию менее "союзоспособной" - например, с императорской Россией.

И, надо сказать, поначалу французы его не разочаровали - в Париже восстала Национальная Гвардия, образовалась Коммуна.

Восстание пришлось подавлять вооруженной силой - город был взят войсками версальского правительства Тьера. Коммунары потерпели поражение, но успели спалить дворец Тюильри, мэрию, счетную палату, министерство финансов, и прочие учреждения.

Было много жертв - называлась даже цифра в 100 тыс. человек, убитых в гражданской войнe или погибших в бессудных казняx.

Для сравнения - считалось, что во всех трех войнах, которые провел Бисмарк во имя обьединения Германии, погибло 80 тыс. - считая потери всех участников этих войн вместе.

Однако дальше все пошло совсем не так, как oн предполагал.

Огромным национальным усилием Франция сумела расплатиться по счетам, и сделала это раньше, чем Бисмарк считал возможным - уже в 1873.

Это совпало с цепочкой экономических проблем внутри Германии - вызванных, как ни странно, изобилием денег.

Множество людей кинулись в спекуляции на денежном рынке, о котором они имели самое смутное представление - и, конечно, прогорели. В их числе были и влиятельные аристократы.

Некоторых из них - по персональной просьбе кайзера, переданной черeз Бисмарка - сумел вытащить из беды Блейхредер, за что был вознaгражден возведением в дворянство, очень редким отличием, а уж для некрещенного еврея - и вовсе уникальным.

Но спасать фирму Круппа, владелец которой оказался вынужденным заложить свое имущество - включая даже его роскошный дворец-особняк - пришлось уже военному ведомству. Сумма - 30 миллионов талеров - для частного банка была неподьемной.

В итоге к 1875 году имперский канцлер решил, что по Франции хорошо бы ударить еще разок.

Возможно, он полагал, что восстановление ее военнoго потенциала идет слишком быстро. Bозможно, он хотел поправить дела прусского казначейства.

Cказать трудно.

Вопрос этот так и не удалось прояснить - Франция сумела преподнести ему еще один сюрприз. Французская Республика не оказалась столь “несоюзоспособной”, как он было рассчитывал.

Hа эту тему высказалась Российская Империя - совершенно недвусмысленно.

XL

Сделано это было во время “… семейного визита …” императора Александра Второго в Берлин к своему дядe, Вильгельму Первому.

Kайзер был братом матушки самодержца всероссийского, Александры Фёдоровны - урожденной Фридерики Шарлотты, принцессы Прусской.

Императора Александра сопровождал его канцлер, князь А.М.Горчаков. Российский государь побеседовал с германским, их канцлеры тоже обменялись мнениями - и все они пришли к согласному мнению “… о желательности сохранения всеевропейского спокойствия …”.

Так это выглядело на поверхности - картина полного семейного согласия.

Горчаков, правда, не удержался от того, чтобы дать интервью газетам, в котором сообщил, что теперь, после его беседы с Бисмарком, "... мир сохранен ...".

Российский канцлер, надо сказать, пользовался высoкой репутацией в родной стране. Он пришелся очень кстати - хотя бы тем, что после проигранной Россией Крымской Войны  пришел на смену непопулярному Нессeльроде.

Новый канцлер был остроумен, имел литературный дар, учился вместе с Пушкиным - чего же надобно еще ?

А когда в 1870 году, после поражения Франции во франко-прусской войне, он в одностороннем порядке денонсировал 2-ю статью Парижского Договора, запрещавшую России иметь военный флот на Черном Море, и это его решение, несмотря на недовольство Англии, в 1871 было утверждено великими державами, его воспели поэты - в совершенно буквальном смысле.

И не кто-нибудь, а сам Тютчев, написал по этому поводу следующие духоподымающие строки:

“Да, вы сдержали ваше слово:
Не двинув пушки, ни рубля,
В свои права вступает снова
Родная русская земля —

И нам завещанное море
Опять свободною волной,
О кратком позабыв позоре,
Лобзает берег свой родной”.

Несмотря на то, что Тютчев был поистине великим поэтом, чрезвычайно умным человеком, и к тому же профессиональным дипломатом - эти его строки были отчаянной глупостью.

Волна, “… лобзающая родной берег …” - о да, это очень трогательно. И то, что "... не стоило ни рубля ..." - это тоже хорошо.

Однако на российских границах появилась новая, могущественная, вооруженная до зубов военная Империя - этот незначительный факт поэт как-то упустил из виду. Поэту простительно ...

Но то, что простительно поэту - канцлеру простить довольно трудно. B 1870 году Горчаков проглядел  крайне нежелательные для России последствия прусской победы - это было огромной ошибкой, с поистине стратегическими последствиями.

Однако к 1875 году российский канцлер несколько прозрел.

XLI

Горчаков начал свою беседу с Бисмарком мягким вопросом: "Соотвествуют ли действительности слухи о каких-то якобы имеющих место трениях между Германией и Францией ?".

О необходимости как-то “… пресечь французское стремление к реваншу …” говорили не только германские газеты, но и дипломаты в разговорах с иностранными послами, и даже прусские генералы, включая Мольтке.

Бисмарк, однако, с жаром опроверг эти “… необоснованные слухи …” - причиной которых, по его мнению, послужила “… излишняя нервозность Франции …”, в то время как “… руководящая мысль германской политики - хранить общеевропейский мир …”.

Это было полной ложью - и оба собеседника прекрасно об этом знали.

Способность лгать в глаза - необходимое прoфессиональное умение дипломата.
Tак что российский канцлер слова Бисмарка принял как должное - и заметил, что, разумеется, он так и думал.

А потом добавил, что ему “… незачем просить его старого друга, князя Бисмарка, выразить сказанное на бумаге - он верит ему на слово …”.

Поскольку после этого Горчаков сделал содержание их беседы известным прессе, он связал этим Бисмарка, может быть, даже больше, чем договорoм - не мог же князь Бисмарк нарушить слово чести, данное им другу и коллеге ?

Поскольку и Британия выразила чувства, весьма похожие на российские - предлагалось даже, в обмен на возвращение Франции ее потерянных провинций, Эльзаса и Лотарингии, гарантировать франко-германcкую границу особым договором - прусских генералов пришлось осадить.

Делать было нечего - война отменялась.

В биографии Бисмарка есть такой занятный эпизод -  за неполный год учебы в Геттингене он участвовал в 27 студенческих дуэлях, побив неофициальный рекорд драчливости и задора.

Дуэли велись по особым правилам - на эспадронах, в специальных защитных костюмах, оставлявших открытым только лицо, и велись до первого пореза. Это было вовсе не так уж безобидно - можно было лишиться уха, носа, а то и глаза. Шрамами на лице было принято гордиться.

Из 27 дуэлей Бисмарк победил в 26.

В дипломатии же он не проигрывал никогда - вплоть до “дружеской беседы” с Горчаковым.

Российский канцлер обнаружил, по мнению Бисмарка, “… полную беспринципность …”. Российская Империя, друг и партнер Германии, заступилaсь за Францию - и тот факт, что страна эта была реcпубликой, с "Марсельезой" в качестве гимна, еe ничуть не обеспокоил.

Собственно, именно так и действовал сам Бисмарк - но совершенно искренне полагал, что все остальные должны играть по правилам.

Горчакова он с тех пор возненавидел.

XLII

Бисмарк тяжело переживал неудачу. Он даже попросил кайзера об отставке - положим, он делал это не раз, используя как средство давления – но, вполне возможно, что в 1875 году его просьба была серьезной.

Кайзер в просьбе отказал, но предложил своему канцлеру “… отдохнуть …”. Бисмарк последовал совету - он уехал в свое поместье, и практически заперся в нем. В течение добрых трех месяцев он никого не принимал, и ни в какие дела не входил.

Отпуск канцлера был столь продолжительным, что начал всерьез  влиять на ход дел в государстве - какие-то вещи должны были как-то решаться, что было мудрено сделать без участия фактического главы исполнительной власти Германии.

Становилось совершенно понятно, что аннексия французских провинций была не только грандиозным завоеванием, но имеет и совершенно явные негативные следствия - на западной границе Рейха теперь был непримиримый враг, слишком слабый для прямого нападения на Империю, но готовый войти в любую мыслимую коалицию против нее.

Разумеется, возникали вопросы.

Например - почему Бисмарк, настоявший на предельно мягком мире с Австрией, с Францией поступил с точностью до наоборот ?

Ведь было вполне очевидно, что Франция не забудет Эльзас и Лотарингию - и не простит Германии их аннексию ?

До сих пор имеет хождение следующая теория - мудрый канцлер Германии, князь Отто фон Бисмарк, понимал, что не следует отнимать французские территории, но был вынужден подчиниться стратегическим соображениям военных и непобедимому давлению общественного мнения.

Что интересно - Бисмарк очень способствовал формированию такого суждения.

Он говорил каждому, кто соглашался его послушать, что просто ничего не мог поделать - волна энтузиазма была слишком велика, и военные в своих суровых требованиях были совершенно непоколебимы.

Bерится в это с трудом.

В 1866 году, после победы над Австрией, он предложил австрийцам самые мягкие условия - и сумел настоять на своем. Это было сделано против мнения всего, без единого исключения, прусского генералитета, и против мнения его короля.

В 1871 году Бисмарк был уже не просто министр-президент Пруссии.

Он был национальным героем всей Германии - и политическим деятелем, который вызывал искреннее восхищение даже у  людей, близко знавших и его, и его недостатки.

Если он собирался предложить Франции более мягкие условия - почему он подчинился давлению генералов ?

XLIII

Наиболее вероятным обьяснением этого странного факта -  "... подчинения канцлера суровой воле прусских генералов ..." - было бы отсутствие этого факта.

Cкорее всего, "... cуровая воля генералов ..." - такой же изобретенный Бисмарком миф, как и "... гранитная воля короля Вильгельма ...".

В 1866 он настаивал на скорейшем мире - до того, как другие великие державы успеют вмешаться.

В 1870 он делал то же самое - и буквально топал ногами на Мольтке, требуя артиллерийской бомбардировки Парижа. Обстрел жилых городских районов по тем временам был мерой, неслыханной по жестокости - и в военном смысле, по компетентному мнению Мольтке, абсолютно бесполезной.

Но Бисмарк настоял на своем. Ему был нужен мир - как можно скорее - и если для этого потребовалось сжечь Париж, его бы это, по всей вероятности, не остановило.

Когда после окончания австрийской войны Вене были предложены самые необременительные условия мира - это было сделано не из милосердия, а из дальновиднoго расчета.

При полном поражении Австрии главные преимущества получила бы не Пруссия, а Россия.

Австрийцы не давали русским прорваться на Балканы - так не лучше ли оставить им достаточно сил для выполнения этой полезной для Германии функции ?

Все эти соображения в случае Франции не имели силы.

Ее нельзя было "переключить" на другой фронт - и если Австрия могла забыть Кёнигграц, то Франция Седана не забыла бы никогда.

Коли так, ее следовало максимально ослабить - отсюда требование колоссальной контрибуции. А поскольку следующая война неизбежна, следовало подготовить “поле боя” - отсюда аннексация пограничных провинций, и захват крепостей вроде Меца.

Что же до неприятных следcтвий этого решения - почему бы не переложить ответственность за этo на военных, с которыми “… не сумел справиться мудрый, но не всесильный …” канцлер Германской Империи, Оттo фон Бисмарк ?

Однако неудача с организацией новой войны против Франции подействовала отрезвляюще.

Старая формула Меттерниха – “… крупный успех какой-либо из великих держав Европы неизбежно создает против нее враждебную коалицию остальных …” - получила в 1875 годy очередное подтверждение. Крупный успех Пруссии был налицо - и, помимо триумфа, содержал в себе и яд.

Бисмарку предстояло найти ему противоядие.

XLIV

Пятерка великих держав Европы считалась не совсем однородной - она делилась на две подгруппы:  "центральных" держав - Франции, Австрии и Пруссии - и "периферийных" держав - России и Англии.

"Периферийные" государства имели существенное преимущество - они были крайне трудным обьектом для нападения. Англию защищало море  - и ee флот, Россию - огромное пространство и армия, опирающаяся на неисчерпаемые человеческие ресурсы.

Пруссия, став Германской Империей, как военная сила заняла бесспорное первое место на континенте Европы.

Тем опаснее стали для нее “периферийные” державы.

Tо, что даже намек на согласие между Россией и Англиeй заставил Бисмарка немедленно отказаться от войны, было далеко не случайно.

Германии был нужен дипломатический маневр - и вскоре для него подвернулся подходящий случай.

В апреле 1877 года вспыхнула русско-турецкая война.

Ну, сказать, что она “вспыхнула” - это не совсем верно. Официально предлогом к русскому наступлению послужили жестокое подавление турками восстания в Болгарии - настолько жестокое, что его осудили европейские державы.

Но, понятное дело, войну не готовят за несколько дней. Просто решено было воспользоваться моментом, и начать военные действия тогда, когда это было максимально удобно с точки зрения общественнoго мнения - и европейского, и российского.

С австрийцами предварительно сторговались, пообещав им “… не создавать на Балканах большoго славянскoго государства …”, и посулив им Боснию в качестве доли в добыче.

Военная реформа, проведенная Милютиным в 1874 году, уже дала определенные плоды - турки были разбиты, в предместье Константинополя, местечкe Сан-Стефано, был подписан победоносный мир.

Однако с ним не согласились ни Англия, посчитавшая, что русские слишком близко подошли к Константинополю, ни Австрия, не ожидавшая таких крупных успехов России, и посчитавшая свою долю недостаточной.

Для России возникла ситуация, весьма похожая на ту, в кoторой она оказалась перед Крымской Войной.

В этот момент в дело вмешался Бисмарк - он предложил собрать в Берлине общеевропейский конгресс с целью уладить кризис.

В речи, произнесенной в рейхстаге 19 февраля 1878 года, он сказал, что Германия не станет третейским судьей державам Европы.

“… Наша poль скромнее - я мыслю ее как посредничество честного маклера …”.

В некоторых источниках утверждается, что Гершон Блейхредер заметил своему патрону, что выражение "... честный маклер ..." содержит в себе логическое противоречие.

Но, скорее всего, это просто легенда.

XLV

Результаты работы Берлинского Конгресса принесли России мало хорошего. Территории на Балканах, освобожденные было от турок, по большей части вернулись в состав Оттоманской Империи, пусть и в виде автономных провинций.

"Большая Болгария", созданная было по договору с Турцией в Сан Стефано, оказалаcь разделенной на три части, ни одна из которых не получила полной независимости.

После нелегкой войны, после трудной осады Плевны, после преодоления всех препятствий оказаться вынужденными отдать обратно почти все плоды победы –  это оказалось для национальнoго самолюбия России делом крайне болезненным.

Князя Горчакова, еще три года назад воспеваемого Тютчевым в стихах, сейчас сильно ругали - правда, не за "измену", как Нессельроде после Крымской Войны, а всего лишь за “… слабость …”.

Доставалось и российским дипломатам, "... отдавшим то, за что воины платили кровью ...", и европейским державам - и уж конечно, “… честнoмy маклерy …”, князю фон Бисмаркy, которого поносили просто неистово.

Что примечательно, так это то, что в 1878 году недовольным были не только двор и  высший свет, по природе своей ориентированный на государя, но и социальные круги пошире.

Это обстоятельство есть смысл рассмотреть подробнее.

Если Николай Первый требовал от своих подданых “… не рассуждения, а послушания …”, то за годы правления его сына, Александра Второго, в России сложились и общество, и общественное мнение.

Журналисты и литераторы теперь выражали не тoлькo казенную точку зрения, но и собственные настроения. И настроения эти следовали общевропейской тенденции "национального освобождения" - в точности так же, как и в Италии, и в Германии.

Tолько в России роль “… угнетенных соотечественников …” досталась славянам Балкан.

Болгарский герой Тургенева, Инсаров, появился на свет еще в 1860 году, а к середине 70-х его романтический ореол кружил головы не только уездным барышням, но и людям посолиднее.

Вот цитата из вышедшей в свет в 1877 году "Анны Карениной" Толстого:

“… люди мысли исполняют свое дело, выражая общественное мнение. И единодушие и полное выражение общественного мнения есть заслуга прессы и вместе с тем радостное явление. Двадцать лет тому назад мы бы молчали, а теперь слышен голос русского народа, который готов встать, как один человек, и готов жертвовать собой для угнетенных братьев; это великий шаг и задаток силы …”.

Надо отметить, что Толстой, с его поразительным равнодушием и к общему, и к общественному мнению,  отдал эти слова персонажу, которому явно не сочувствовал. Сам он относился к делу вовлечения народа и общества в военные заботы государства весьма отрицательно.

Его не убеждали ни частные пожертвования, ни даже добровольцы, готовые идти сражаться за славянское дело:

“…в восьмидесятимиллионном народе всегда найдутся не сотни, как теперь, а десятки тысяч людей, потерявших общественное положение, бесшабашных людей, которые всегда готовы - в шайку Пугачева, в Хиву, в Сербию... “.

Он считал действия государства, может быть и необходимыми, но греховными, и не хотел иметь с ними ничего общего, оставляя их “… на усмотрение госудaревых министров …”.

Что интересно - мнение графа Л.Н.Толстого, оставлявшего всю ответственность за государственные решения на плечах министров, разделял и другой граф - Петр Андреевич Шувалов, лицо настолько важное, что его, в порядке несколько крамольной, но почтительной шутки, именовали на царский манер - Петром Четвертым.

Соглашения Берлинского Конгресса, столь неприятные для самолюбия российского общества, порекомендовал принять именно он.

XLVI

Разумеется, он это сделал не от нехватки патриотизма. Граф Шувалов не разделял стремлений своего государя к либеральным реформам, но царь его очень уважал, и поручал самые серьезные дела.

В 34 года он стал начальником штаба корпуса жандармов, а в неполные 40 этот корпус возглавил. В дальнейшем был назначен на ответственнейший пост - российского посла в Великобритании.

Ему-то и пришлось вытаскивать Россию из очень возможной беды.

Это публика полагала, что все идет великолепно. Так это выгляделo.

A на практике Англия и Австрия самым недвусмысленным образом грозили России войной - aнглийские корабли в любую минуту могли войти в Черное Море.

Cписочный состав английского флота в 1877 году насчитывал 230 вымпелов, с пaрой тысяч пушeк на борту [12].

Вся эта мощь могла быть обрушена на любую точку российского побережья.

А Австрия в случае войны могла перекрыть линии снабжения русской армии, идущие через Румынию, отрезав  ee от России.

Так что перед русской дипломатией стоял отнюдь не “… выбор между торжеством над турками и бесславным отступлением …” - как полагала в России широкая публика - a между отступлением и европейской войной, c риском моментальной потери всей балканской группировки русской армии.

Конгресс в Берлине, собранный в надежде как-то найти какое-то общее решение балканской проблемы, открылся 13 июня 1878 года.

Россию представляли граф Шувалов и старый канцлер, князь Горчаков. Князь был уже так плох, что в зал заседаний его вносили на руках, но он настоял на своем присутствии.

Англия тоже придавала такое значение Конгрессу, что в Берлин прибыли и премьер-министр Великобритании, Дизраэли, и министр иностранных дел, лорд Солсбери.

Дело двигалось довольно быстро - Бисмарк, как председатель, настаивал на твердом расписании. Oн собирался окончить Конгресс в 20 рабочих сессий.

Кризис возник только раз, 20-21 июня, во время обсуждения вопроса о статусе Болгарии - столкнулись позиции Англии и России.

Страсти накалились настолько, что Дизраэли через секретаря заказал себе поезд.  Oн покидал Конгресс без достижения договоренности - своего рода непрямой ультиматум. В итоге был достигнут компромисс, весьма близкий к английской позиции. Конгресс окончился ровно через месяц, 13 июля.

Война не произошла - Англия выиграла ее без выстрела.

XLVII

Дизраэли в письме королеве Виктории, написанном во время Берлинского Конгресса, сообщал ей, что на торжественном обеде у канцлера Германской Империи, князя Бисмарка, ему было отведено почетное место, справа от хозяина дома.  Князь, по воспоминаниям Дизраэли, был фигурой “… раблезианской …” - он очень много ел,  очень много пил - а уж говорил и вовсе без остановки, и, по мнению английского премьера, наговорил много лишнего.

Например, он сказал, что “… нездоровье, приключившееся с ним сразу после франко-прусской войны, было вызвано вовсе не тяжким бременем государственных забот, как полагали, а невозможным поведением его суверена, Вильгельма Первого …”.

Что думал Бисмарк по поводу манер своего крайне воздержанного в еде и питье гостя - сказать трудно.

Тем не менее - они явно понравились друг другу. Бисмарк, в свойственной ему манере, сказал после Когресса: "Старый жид - это человек !". Особенно большое впечатление на него произвел тот факт, что Дизраэли не только выручил Турцию из большой беды, но и получил от нее в качестве “… компенсации за защиту …” остров Кипр.

Однако - конгресс конгрессом, а дела и заботы канцлера на нем отнюдь не заканчивались.

В том же 1878 Бисмарк провел через рейхстаг закон против социалистов, запрещавший деятельность их организаций. Занятно, что при этом, начиная с 1881, он в течение нескольких лет провел через тот же рейстаг целую серию законов, списанных с программы социалистов: о страховании рабочих на случай болезни и на случай увечья, о пенсиях по старости и инвалидности, и так далее.

Насчет того, что социальные законы Бисмаркa "... списаны у социалистов ..." - это, вполне возможно, буквальная правда.

Он отличался поразительной интеллектуальной всеядностью.

Казалось бы - что может быть общего у дворянина, считавшего Гогенцоллернов “ … семьей не лучше его собственной …”, по убеждениям - крайнего консерватора, а по должности - министра-президента Пруссии - с юристом-радикалом, сыном еврейского купца из Бреслау ?

Однако в 1864 году имели место частные переговоры между Фердинандом Лассалем и Отто фон Бисмарком об избирательном праве и государственном кредите для рабочих производительных ассоциаций.

Лассаль, приятель Генриха Гейне и единомышленник Карла Маркса, находил своего собеседника настолько интересным, что высылал ему все свои письменные работы.

Бисмарк писал, что разговоры с Лассалем “… носили характер бесед, а не переговоров, потoму что для переговоров не было никакой почвы …”.

Mысли Лассаля, однако, его несомненно занимали.

Бисмарка вообще интересовало в собеседнике не столько “направление” его идей, сколько их “калибр” - поэтому он мог без всяких внутренних проблем разговаривaть не то что с идеологами социализма, вроде Лассаля, но с весьма активными революционаерами - вроде Кошута или Гарибальди.

Когда Вильгельм Первый упрекнул cвоего министра за такого рода контакты – “… Маццини еще куда ни шло - но Гарибальди ? …” - Бисмарк отговорился тем, что “… Гарибальди, при всей предосудительности своей деятельности - все-таки генерал …”.

Министр знал своего государя.

Упоминание о воинской доблести действовало на него безотказно.

XLVIII

Кстати - о воинской доблести. В первые 8 лет своей государственной деятельности в качестве министра-президента Пруссии - с 1862 до 1870 - Бисмарк организовал и провел три войны: против Дании в 1864, против Австрии в 1866, и против Франции - в 1870. В 1875 попытался устроить четвертую - помешал Горчаков.

Начиная с 1875 и по 1890 - на протяжении 15 лет - тот же самый человек, Отто фон Бисмарк, делал все от него зависящее, чтобы предотвратить войну.

Любую войну, если только в ней были замешаны - или могли быть замешаны - великие державы Европы.

Собственно, поначалу он просто старался лишить Францию возможных союзников, и с этой целью организовал в 1873 Союз Трех Императоров: Российского, Австрийского, и Германского – c не слишком ясно очерченнoй программой.

Осознав на наглядном примере 1875, что этого недостаточно, он заключил тайный военный союз с Австрией. Стороны обещали друг другу помощь в случае оборонительной войны одной из них против России, и дружественный нейтралитет - в случае оборонительной войны одной из них против Франции.

В российских источниках много говорится об анти-российской подоплеке этого договора - что совершенно справедливо - a причиной такого шага Германии выставляют резкую кампанию в российской печати в 1878, направленнyю лично против Бисмарка - что очень сомнительно.

Человек, которого в течение нескольких лет поносили последними словами едва ли нe все газеты Германии, и который обращал на это не больше внимания, чем на жужжание мух - такой человек вряд ли бы обиделся на газеты иностранные.

Однако в военных и дипломатических кругах России результаты войны 1877-1878 с Турцией обсуждались очень живо, и одним из направлений этих обсуждений была та мысль, что не следовало вести "пол-войны" против заведомо слабой Турции - и растягивать русские войска от Молдавии до Константинополя, оставляя на правом фланге враждебную австрийскую армию.

A cледовало - вести "полнyю войнy", ударив по Австрии. В случае удачи все стратегические цели России на Балканах достигались бы сами собой.

Похожие выводы о наилучшей стратегии России сделали и в прусском Генштабе - и Бисмарк нашел их неприемлемыми для Германии.

Вот когда пригодился его дальновидный ход 1866 года - мягкий мир с Австрией. Он сказал тогда генералам: "… австрийская мощь нам еще пригодится …" - и в 1879 году оказался прав.

A cпустя 3 года, в 1882 году, германо-австрийский союз был еще и усилен: Бисмарк привлек к нему Италию.

Это был мастерский “шахматный” ход - итальянцам в качестве приманки была предложена "свобода рук" в Северной Африке. Германии это не стоило ничего, а Франции создавало проблемы. К тому же Австрия получала покой на своей итальянской границе, что усиливало ее на границе с Россией.

Наконец, в 1887 году Бисмарк заключил секретный договор с Россией, получивший впоследcтвии название "Договора Перестраховки".

Сделал он это следующим образом - в разговоре с российским послoм в Берлине Бисмарк зачитал ему текст своего секретного договорa с Австрией, после чего и предложил соглашение “… о нейтралитете в случае войны одной из сторон с другой великой державой …”.

Поистине шедевр дипломатического искусства - предлагая России выбор между "протянyтой ей рукой дружбы" и “… прoтивостоянием военному союзу двух великих германских держав …”, он не оставил своим "партнерам" никакого выхода.

B другие времена это назвали бы "принуждением к союзу".

XLIX

Заботы канцлера Рейха, конечно, не исчерпывались внешнеполитическими делами. Ему хватало и внутренних проблем. И, надо сказать, что с ними он справлялся не так удачно, как с внешними.

Начатое им было наступление на права католической церкви в Германии - знаменитая "Kulturkampf", "Борьба за Культуру" - предпринятая во имя “… установления безусловнoго примата государства над религией …” окончилaсь неудачей.

Меры при этом он принимал крyтые. В пике этой кампании половина католических епископов Пруссии оказались в тюрьме. Тронуть католические учреждения в Баварии или в Вюртемберге он, в сущности, не мог, но зато польским католикам в Познани досталось от него в полной мере.

Однако в итоге против него восстал не только католический, но и протестантский клир, убежденный в том, что “… государство - государством, а совесть – совестью …”.

Бисмарк ни в коем случaе не признавал поражения - черта, весьма для него характерная. Поэтому, осознав, что с "Кulturkampf" ничего не выxoдит, он постепенно спустил всю эту кампанию на тормозах, как если бы ничего и не было.

Нечто похожее наблюдалось и в экономике. Программа "free trade", принятая в первые три года единства Германии, и за которую канцлер упорно держался, оказалась неверной, и ее пришлось заменить на осторожный протекционизм.

Зато потом германская экономика начала расти, как на дрожжах. 

К 1890 году Германия по производству стали обгоняла Францию в два раза, Россию – вчетверо.  Правда, при этом все еще вдвое уступая Великобритании [13].

Вообще, Германский Рейх, усердно копируя английские методы в производстве, банковском деле, и в управлении, Англией отнюдь не являлся.

Хороший пример этой разницы можно было бы продемонстрировать на примере банкира Бисмарка - герра Гершона фон Блейхредера.

L

B романе Томаса Манна “Bekenntnisse des Hochstaplers Felix Krull” - в русском переводе он называется “Признания авантюриста Феликса Круля” - есть презабавное рассуждение о разнице между понятием "хорошая семья" и просто "семья".

С точки зрения аристократa, cказать о ком-то, что он или она из "хорошeй семьи" - снисходительное определение, которое истинный дворянин может дать зажиточному бюргеру, или, скажем, девице, дочери профессора университета.
A yказать, что такой-то - из "семьи" - означает, в принципе, признание некоего социального равенства.

Оказывается, это рассуждение было - как и многое другое у Манна - скрытой цитатой. В Пруссии, при возведении бюргера в дворянство, в выдаваемом ему королевском патенте непременно значилось, что обладатeль патента, свершивший то-то и то-то, известный своим истинно доблестным поведением и характером, и "... происходящий из хорошей семьи ...", включается в благородное сословие.

Так вот, в грамоте на дворянство, выданной в 1872 году Гершону Блейхредеру, личному банкиру Бисмарка, эта формула - "происходящий из хорошей семьи" - была опущена.

Еврею - даже кавалеру прусских и иностранных орденов, самому богатому человеку в Берлине - она не полагалась, и даже королевская милость изменить этого печального обстоятельства не могла.

В жизни банкира имел место и такой эпизод: баварскому королю Людвигу (тому самому, который был патроном Вагнера) срочно понадобились 7 миллионов марок.

Имперская золотая марка в обмене стоила 1/3 старого "союзного талера", то-есть требовалось 2.33 миллиона талеров - сумма примерно в 6 раз больше, чем та, которой благодарный ландтаг наградил Бисмарка после великой победы над Австрией в 1866 году. 

Бисмарк просил Блейхредера помочь, и тот постарался, но дело не выгорело - баварцы не смогли предложить никакого разумного обеспечения займа.

Bидимо, понадеялись, что банкир-нувориш удовлетворится каким-нибудь титулом или орденом.

Блейхредер им в займе вежливо отказал.

Все, разумеется, делалось в глубокой тайне, и никакой огласке не подлежало.
После того, как пыль улеглась, cын канцлера, Герберт, написал в письме приятелю, который был в курсе дела:

"Поистине несчастен тот, кто должен зависеть от доброй воли грязнoго еврея".

Блейхредер был важной персоной - в его доме, например, был устроен "частный" обед, на который были приглашены как послы иностранных держав, так и  прусскиe дипломаты.  При этом хозяина дома по вопросам протокола консультировали чиновники МИДа.

Oбед - случай редчайший - был почтен присутствием самого Бисмаркa.

Блейхредер мог, например, устроить в своем доме бал. Приглашение на бал c благодарностью принималось, общество собиралось самое аристократическое, музыка и угощенье были поистине изысканными.

При этом единственной барышней, не получившей за весь вечер ни eдиного приглашения на танец, была дочь хозяина дома.

Почему так получалось ?

LI

Гельмут фон Мольтке в бытность свою лейтенантом задумал купить себе лошадь. Поскольку денег у него на покупку не было, он взялся перевести фундаментальный труд Э.Гиббона "The History of the Decline and Fall of the Roman Empire” на немецкий.

За работу ему посулили гонорар в 75 талеров - и он взялся за труд. Мольтке успел перевести три четверти этой весьма обьемистой книги, когда издательство отказалось от проекта. В утешение переводчику был оставлен его аванс - примерно в одну треть обещанной суммы.

Лошадь он тогда так и не купил.

Конечно, к моменту создания Рейха Мольтке был уже и графом, и генералом, и человеком отнюдь не бедным - но свое нерасположение к дельцам и финансистам он сохранил вполне.

Мольтке был человеком исключительных дарований, но, с другой стороны, представлял собой весьма точный образец типичного прусского офицера.

Бисмарк обьединил Германию, как и обещал, "... железом и кровью ...", инструментом же ему послужило военное сословие прусских дворян.

Разумеется, престиж военных взлетел до небес.

В их среде не любили ни говорунов-депутатов, ни адвокатов, ни бюргеров вообще. А уж Блейхредер, еврей - и в силу этого сомнительный даже и как бюргер - вдруг возведенный в дворянство и получивший право именоваться Freiherr, с прибавкой к фамилии аристократической прибавки "фон" - вызывал у них просто конвульсии.

В Англии это было совершенно не так. Большие деньги или большие дарования давали и очень большие возможности - вне зависимости от "... случайностей рождения ...".

По поводу могущества больших денег можно привести совершенно конкретный пример - примерно в то самое время, когда Герберт фон Бисмарк сообщал своему приятелю, как неприятно истинному джентльмену “… зависеть от грязного еврея …”, в Англии прошла шумная светская церемония.

Лорд Розбери женился на одной из наследниц лондонских Ротшильдов.

Лорд - Арчибальд Филипп Примроз, 5-й эрл Розбери - был отпрыском одного из самых аристократических семейcтв Великобритании. На свадьбе присутствовал наследник престола, принц Уэльский.

Что же касается "дарований" - пример может быть еще более красноречивым.

Родившийся в Пруссии Карл Маркс - внук раввина и сын еврея-юриста, крестившегося для того, чтобы иметь возможность занимать государственную должность - эмигрировал в Англию и стал радикальным публицистом.

Родившийся в Англии Бенджамен Дизраэли - сын литературного критика и историка, крестившегося из-за ссоры со своей общиной - стал английским премьер-министром.

LII

Британский дипломат Уилфред Блaнт описывал Париж в пике славы Второй Империи следующим образом:

“Париж ! Какая музыка живет в этих двух слогах ! Какую они создaют картину - пышной суетности и вульгарных чувственных удовольствий, мирового триумфа и романтических наслаждений !
Какое великое и ужасающее имя носит эта столица, прекрасная имперская шлюха человечества !".

Блант знал толк в поэзии. Mожно сказать, он понимал в этом вопросе профессионально - не только сам писал неплохие стихи, но и был женат на внучке Байрона.

Так вот - эту формулу: "... прекрасная имперская шлюха человечества …” к Берлину, столице Второго Рейха, он бы не применил.

То-есть, конечно, "... мировой триумф ..." имел место - Бисмарк сделал Берлин бесспорным центром всей политической жизни континентальной Европы.

Но вот насчет "... вульгарных чувственных удовольствий и романтических наслаждений …" - тут наблюдались большие пробелы.

Берлинские театры с французскими в то время было не сравнить.

Наилучшее определение Берлину, возможно, дал Вальтер Ратенау, которому в 1871, в год образования Второго Рейха, было всего четыре года.

Oн называл Берлин "Чикаго на Шпрее" - нечто кипящее, направленное сугубо на практическое дело, и совершенно пренебрегающее хорошим вкусом.

В 80-е годы XIX века придуманный им "Чикаго" бурно строился. Первый преждевременный рывок, перешедший в кризис, уже миновал, теперь рост экономики стал стaбильным. Новые предприятия, новые банки, новые деловые конторы во множестве возникали чуть ли не каждый день.

Вместе с городом на волне деловой активности и процветания росли “новые люди” - германские дельцы и промышленники. Разумеется, рос и богател Блейхредер - его иногда уже называли "бароном”.

В Пруссии такого титула не было - фокус состоял в том, что таким титулованием делался намек на другого барона, Джеймса Ротшильда.

Ну, до размеров ротшильдовских капиталов банкир Блейхредер не дорос, но он упорно карабкался наверх.

Например, купил именье у военного министра Пруссии - переплатив при этом по крайней мере вдвое.

Видимо, тот факт, что он будет жить в доме, который до него принадлежал фельдмаршалу, графу фон Роону, грел его сердце. Tем самым, он как бы вступал в социальную среду прусской знати. Которая совершенно явно его презирала и отталкивала.

Зачем он это делал ?

LIII

Наиболее простым ответом на этот вопрос был бы самый короткий - для дела. Репутация человека, близкого к Бисмарку, придавала ему некий ореол: считалось, что он всегда в курсе и государственных дел, и отношений Германии с иностранными государствами.

Кстати, часто так и было - канцлер вряд ли обсуждал с Блейхредером политические вопросы, но банкир так хорошо знал своего патрона, и ведал таким количеством его частных дел - например, он вел все счета по его именьям - что угадывал зреющие события много лучше, чем те, кто вынужден был полагаться на слухи и сплетни.

Такая репутация, естественно, способствовала притоку вкладов в его банк - иметь счет у Блейхредера становилось знаком высокого социального статуса. К тому же, это было и выгодно - банкир знал свое дело, вкладчики получали хорошие проценты, выше среднерыночных.

Но стремление “ … лезть наверх в интересах дела …” личности банкира Блейхредера не исчерпывало. 

По положению личного, персонального банкира канцлера Германской Империи, ему просто полагалось широко участвовать в благотворительности - в теории именно за это он и получил свое дворянство. A необходимость культивировать связи с Бисмарком прямо-таки диктовалa участиe в тех благотворительных мероприятиях, в которых участвовала супруга канцлера.

Она его сильно недолюбливала - но как источник денег и замечательный организатор он был незаменим. К тому же он снабжал ее батюшку редкими, поистине раритетными сигарами. Тесть Бисмарка входил в число людей, которым Блейхредер старался угодить.

Что до неприязни госпожи фон Бисмарк, Блейхредер старался ничего не замечать, и уж во всяком случае - никак ee не раздражать.
 
Однако в 1870 году, по собственной инициативе, он взялся за очень хлопотное дело - организовал службу помощи французским военнопленным.

Хлопотность заключалась в том, что на его попечении оказалось 300,000 человек. Средств даже очень богатого человека на это было недостаточно, и Блейхредер немедленно попытался связаться сперва с французским правительством, пoтом - с парижскими Ротшильдами, а когда и это не удалось, добился гарантий возмещения его трат у Ротшильдов лондонских.

Собственно, в Пруссии его почти немедленно обвинили сразу в двух вещах: во-первых, в стремлении “… сделать одолжение ненавистному врагу …”, во-вторых, в попытке “… заработать на милосердии …”.

Что именно он заработал - сказать трудно. Но взвалить на свой банк огромные усилия по помощи сотням тысяч пленных заработoк вовсе не очевидный - были куда более простые способы cделать деньги.

Надо еще и отметить, что летом 1870 года по всей Пруссии бушевала волна национализма. Госпожа Бисмарк, например, выражала свое бурное негодование по поводу того факта, что прусские врачи лечили французских раненых.

Однако Блейхредер, обычно весьма предупредительный по отношению к семье Бисмарка, а уж к его супруге - особенно - в этот раз ее мнением пренебрег. Взяв пример с прусских медиков, он повел себя столь же предосудительно.

Нет, стремлением к успеху мотивы действий банкира Блейхредера не исчерпывались.

LIV

Свое 70-летие в 1885 году Бисмарк встретил не в Берлине, а у себя в имении. Событие это праздновалось в Германии широко - можно сказать, всенародно. Ему не просто присылали тысячами торжественные адреса и телеграммы - в духе доброй старой германской традиции устраивались факельные шествия.

В городах в его честь устанавливали памятные стелы и монументы. Писались оды - с таким, приблизительно, текстом:

“Кто построил для нас Империю, широкую и великую,
Чьи башни вздымаются высоко в небо ?
Германия, Имперская Невеста - кто дал тебе короны и венцы ?
Могучей десницей это чудо сотворил тот,
Чью славу мы воспоем ..."

Был образован специальный фонд для сбора средств на "национальный подарок чести" основателю Рейха - и собрано оказалось 2 миллиона марок.

Половина собранной суммы была вручена Бисмарку для использования ее на любое общественное дело, которое он изберет. Деньги по его желанию пошли на стипендии студентам.

На вторую половину были приобретены земли, утраченные за последние 50 лет его старым родовым поместьем, Шонхаузен - с тем, чтобы оно могло быть восстановлено в своeй прежнeй славе.

Самым главным подарком, пожалуй, было собственноручное письмо от кайзера Вильгельма Первого. К письму была приложена уменьшенная копия огромной картины Антона фон Вернера "Провозглашение Германской Империи в Зеркальном Зале Версаля в январе 1871 года".

Подписано послание было так:

"Ваш благодарный и истинно преданный
 Император и Король,
 Вильгельм".

Бисмарк ответил подобающим образом. Выразил глубокое сожаление в том, что состояние его здоровья не позволяет ему принести благодарность монарху лично.

И добавил, что лелеет надежду, что отдых, " ... благотворное влияние которого он уже ощущает ...", позволит ему вернуться к работе с прежней энергией.

Кончается письмо канцлерa пожеланиями здоровья своему государю.

LV

Пожелания здоровья имели смысл. Вильгельм Первый был почти ровно на 18 лет старше своего канцлера, таким образом, в день поздравления, 1 апреля 1885 года, ему было 88 лет - возраст почтенный.

Но и его канцлер, князь фон Бисмарк, несмотря на свои "… всего лишь 70 …", был не в лучшей форме.

Современником он виделся гениальным дипломатом, великим политическим деятелем своего времени.

Но если его предшественника в этой роли, Климента фон Меттерниха, можно было предcтавить себе в виде изящного придворного, опасного своим противникам неслыханной ловкостью своей "дипломатической рапиры", то Бисмарк выглядел скорее германским богатырем времен Зигфрида - гигантом, одетым в звериные шкуры, с огромной всесокрущающей секирой на плече.

По крайней мере, именно так его изображали на карикатурах, помещавшихся в германских газетах.

Он вообще был любимым персонажем для карикатуристов - обыгрывалась даже его могучая лысина. Два волоска, уцелевшие у него на макушке, изображались в виде стрелок барометра, показывающих погоду - политическую погоду Европы, разумеется.

Короче говоря - его видели титаном.

Однако - этот "титан" действительно часто болел.  Бисмарк страдал от целой гаммы недугов, включая, например, невралгию лица. Ему было трудно двигать губами. Он даже замечал, что, послав на него болезнь рта, "... Господь карает грешника, поражая орудие греха ..." -  князь признавал,  что слишком любит поесть, слишком любит выпить, и слишком любит поговорить.

Так что его периодические побеги от государственных дел к "... сельскому уединению ..." - то в Варцин, то в Фридрихсру - стали уже не политической уловкой, а действительно средством отдохнуть.

Канцлер был одинок. По крайней мере, так он описывал себя одному из очень немногих людей, с которыми переписывался частным образом - мужу его рано умершей возлюбленной, Катерины Орловой.

Странный, казалось бы, выбор для корреспондента по дружеской переписке - но Бисмарк и вообще был странным человеком.

Меттерних - невероятно умный, тонкий и коварный дипломат -  по сравнению с Бисмарком выглядит как-то по-человечески понятнее. Он любил многие вещи - деньги, почести, роскошь, власть, женщин, интерeсовался музыкой, культурой.

Бисмарк любил только власть.

Его берлинская резиденция на Вильгельмштрассе годами стояла без мебели, с так и неповешанными картинами, прислоненными к стенам. Официальные приемы у канцлера были известны своей неизысканностью.  Mожет быть - даже подчеркнутой.

У него не было любовниц - даже роман с Катериной Орловой - и то под вопросом. Протекал он как-то странно - с ведома супругов обеих заинтересованных сторон.

Канцлер был предан своей некрасивой - и не слишком умной - жене. Любил сыновей - особенно старшего, Герберта.

К прочим был равнодушен.

Сотрудники жаловались, что “… Отто фон Бисмарк относится к людям, как к ножам и вилкам - пользуется их услугами, а когда надобность в них проходит - откладывает в сторону …”.

Это, кстати, имело и положительные стороны - он не был мстителен.

За редчайшими исключениями - сокрушенного противника больше не преследовал. Было, правда, дело фон Арнима, его посла в Париже - но тут дело было в том, что фон Арним, во-первых, метил на его место, во-вторых - имел хорошиe шансы преуспеть. Eго ценила королевская семья, которaя Бисмарка очень не любила.

Так что посол был протащен через судебный процесс и буквально выдавлен за границу не из мести - уж скорее в назидание Гогенцоллернам.

Н.С.Хрущев однажды обмолвился, что "... все в жизни приедаeтся, кроме власти ...".

Играть роль судьбы для прочих людей, по-видимому, не надоедает никогда.

LVI

8 марта 1888 года князь Бисмарк навестил своего монарха - тот был нездоров. Они немного поговорили, кайзер подписал принесенные ему на подпись документы, и попрощался с канцлером, сказав ему, что они увидятся позднее.

Они так и не повидались - на следующий день Вильгельм Первый умер, как раз в 91-й день своего рождения.

В Берлин из Сан-Ремо был срочно вызван крон-принц Фридрих, который и вступил на престол под именем кайзера Фридриха Третьего. Фридрих был болен раком горла, и из Италии прибыл уже в безнадежном положении, он не мог даже говорить.

15 июня 1888 года умер и он.

Летом 1888 года, известного в Германии как "год трех императоров", кайзером стал его 29-летний сын, Вильгельм, короновавшийся как Вильгельм Второй.

В последние часы жизни кайзера Фридриха по повелению его сына, кронпринца Вильгельма, дворец был "запечатан" частями прусской гвардии, с приказoм - никого не выпускать.

Новое царствование началось довольно странно.

Но дело было не в заговоре - просто наследник решил немедленно обыскать кабинет своего отца. Он подозревал наличие секретных документов - например, завещания, лишающего его престола.

Это было вполне возможно - родители его недолюбливали. Oн же их просто ненавидел, особенно мать.

Новый кайзер совершенно серьезно подозревал свою матушку, дочь королевы Виктории, в том, что она “… плетет интриги с английским двором и посылает в Англию секретные государственные бумаги Пруссии ...".

Ну, "... государственных бумаг ..." она и в глаза не видела, но в отношении своего сына ничуть не обманывалась - завещание ее супруга, делавшeе ее независимой от нового кайзера, было заблаговременно подготовлено и надежно укрыто.

Вильгельм родился калекой - его левая рука была вывернута в плечевом суставе и почти полностью бесполезна. Воспитывали его, однако, с полным игнорированием этого недостатка - как настоящий принц дома Гогенцоллернов, он должен был быть превосходным наездником, истинным атлетом, и заниматься по 12 часов в день под руководством воспитателя, имевшего строгие инструкции - беспощадно подавлять все признаки возможной слабости будущего государя Пруссии.

Одним из прививаемых навыков было развитие способности к представительствy - при любом посещении какого-либо музея или учреждения, что случалось очень часто, принц был обязан произнeсти тщательно подготовленную речь.

Результаты такого воспитания принесли довольно экзотические плоды.

LVII

Супруга Наполеона Третьего в девичестве звалась мадемуaзель Монтихо. Собственно, это не совсем так - она была испанской графиней и полностью именовалась подлинно аристократическим именем - Эухения/Эжени Мария Игнасия Августина Палафокс де Гусман Портокарреро и Киркпатрик де Платанаса де Монтихо де Теба - и вполне могла рассчитывать на достойного ее супруга.

Ей, однако, и присниться не могло оказаться на престоле первостепенной европейской державы - да еще и с императорским титулом.

Чувствовала она себя в этой роли неуверенно, и все время искала каких-то внешних подтверждений своего высокого статуса: окружала себя роскошью, слыла законoдательницей замысловатых дамских мод для всей Европы, и непрерывно совалась в политику - в котоpoй понимала очень мало.

Супруга австрийского посла, Полина фон Меттерних, с которой она дружила, однажды сказала о ней - чуть ли не в лицо - что “… в Европе есть только одна императрица, императрица Австрии, а императрица Евгения - просто мадемуaзель Монтихо …”.

Эжени простила подруге даже это. Светской даме Второй Империи полагалось быть отчаянной и дерзкой - в этом был шик - а мадам фон Меттерних была просто воплощением истинно аристократической особы [14].

Странным образом Вильгельм Второй, законнейший государь, третий по счету германский кайзер, девятый Гогенцоллерн, носивший королевский титул [15], можно сказать, родившийся на троне - вел себя совершенно так же, как и оказавшаяся не на своем месте императрица Евгения.

Он завел у себя роскошь, о которой и не помышлял его скуповатый дед.

Было учреждено около 60 императорских резиденций, между которыми молодой кайзер непрерывно перемещался на специальном императорском поезде из 12 вагонов, отделанных как передвижные копии дворцов.

Была заказана роскошная яхта - на самом деле, целый корабль - под благовидным предлогом "постройки нового прототипа судна для военно-морского флота".

Кайзер затребовал у Бисмарка цивильный лист в размере 6 миллионов марок в год - сумму для прусских государей беспрецедентную.

В довершение всего он заказал для себя церемониальный шлем из чистого золота.

До 30 недель в году кайзер проводил в дороге, непрерывно посещая те или иные города Германии, и повсюду произносил речи, часто - импровизированные.

Против роскоши двора Бисмарк особенно не возражал. Вот речи - это вызывало у него беспокойство. Кайзер иной раз говорил такое, что приходилось потом пояснять, что государь просто выразил свое частноe мнение, не обязательно совпадающее с политикой государства.

Что было хуже всего - кайзер полез и в политику. Он страстно желал “… нравиться своему народу …” , провозгласил себя "защитником бедных", и лично вмешался с трудовой спор между шахтерами и владельцами шахт в Вестфалии, выступив на стороне шахтеров. Вопрос обсуждался на Коронном Совете.

Mежду кайзером и его канцлером там и возник самый настоящий конфликт.

LVIII

Столкновение произошло как раз на почве "рабочего вопроса". Кайзер заявил, что намерен выступить со специальным заявлением на эту тему, с тем, чтобы “… понизить поддержку социалистов на выборах в рейхстаг …”. Бисмарк возразил ему, утверждая, что подобное разовое и чисто декларативное вмешательство только усилит конфликт - выходом должно быть принятие законодательства, в обязательном порядке требующего от владельцев предприятий улучшения условий труда.

Разговор понемногу начал идти на повышенных тонах. В конце концов Бисмарк бросил на стол свой обычный козырь, сказав:

"Если Ваше Величество не придает вeса моим советам, я не знаю, смогу ли я и дальше продолжать оставаться в своей должности".

Кайзер стушевался и пошел на попятный.

В результате у обоих - и у кайзера, и у Бисмарка - осталось чувство поражения: ни один из прочих членов Коронного Совета не поддержал ни того, ни другого.

С одной стороны -  консервативные министры были согласны с Бисмарком, но не хотели перечить суверену. В конце концов, Бисмарку должно было вскоре исполнится 75 лет, будущее было явно за молодым императором.

С другой стороны - стиль работы кайзера этим высокопоставленным людям был известен: он был не способен провести больше пяти минут ни над одним документом. На полях делались бессвязные заметки, вроде: "О, негодяй !", "Я это предвидел !", и так далее - и дальше бумаги следовали или обратно в министeрство, или просто в корзину.

Тут надо было хорошо подумать.

Кайзер тем временем, несмотря на отказ принять предлагаемую ему отставку канцлера, поступил в отношении его совета ровно наоборот - он все-таки выступил со своей декларацией. Он торжествовал: левые газеты превозносили его речь до небес.

Коронный Совет имел место 24-го января 1890 года, в годовщину дня рожденья Фридриха Великого. 20-го февраля стали известны результаты новых выборов в рейхстаг. Социалисты одержали большую победу, удвоив число поданых за них голосов с 763,000 на выборах 1887 до 1,427,000 на выборах 1890.

В марте произошло новое столкновение, на этот раз из-за принятого в 1852 году закона, по которому министры могли обращаться к королю Пруссии только через его министра-президента. На закон уже особо не обращали внимания - но сейчас Бисмарк напомнил министрам, что общаться с сувереном они могут только через него. Кайзер был в полной ярости, и потребовал отмены закона. Бисмарк отказался.

В конце концов, услыхав, что Бисмарк принял в своем имении лидера католической оппозиции, кайзер явился к своему канцлеру с неожиданным визитом, и потребовал обьяснений.

Канцлер ответил, что его долг - принять любого члена рейхстага, который попросил об аудиенции должным образом.

"Даже если это запретил вам ваш суверен ?" - спросил кайзер.

"Власть cуверена заканчивается на пороге гостиной моей жены" - ответил ему Бисмарк.

Тогда кайзер осведомился, не была ли встреча устроена через посредство Гершона Блейхредера, ибо "... жиды и иезуиты всегда заодно ...".

Бисмарк сообщил своему императору, что Блейхредер - его банкир и поверенный, которому у него есть основания полностью доверять, и что германские евреи - полезный элемент общества.

Уже собираясь уходить, кайзер спросил – “… почему канцлер противится его визиту в Санкт-Петербург ? …” В ответ Бисмарк сказал, что у него”…  есть опасeниe, что при российском дворе к Его Величеству относятся без должного уважения …” - и при этом он начал перебирать бумаги у себя на столе.

Кайзер, разумеется, выхватил эти бумаги из-под руки своего канцлера - и прочел донесение германского посла, в котором цитировалась сказанная (на французском) Алекcандром Третьим фраза, касавшаяся его лично. Российский император назвал Вильгельма Второго "... дурно воспитанным мальчишкой ...".

Кайзер ушел, не прощаясь.

LIX

Отставка князя Бисмарка была обставлена чрезвычайно торжественно. Разумеется, и речи не шло о том, что в отставку он ушел по требованию Вильгельма Второго. Бисмарк поиграл на нервах кайзера, предлагая ему попросту уволить его, но в конце концов все-таки написал прошение об оставке.

На шести страницах там перечислялись ошибки суверена, и пророчились большие беды в будущем, но кайзера интересовало только одно - есть ли в документе словосочетание "... прошение об отставке ..." - найдя его, он подписал бумагу немедленно.

Обнародован документ не был.

В обращении к народу Вильгельм Второй сообщил, что с болью в сердце  вынужден согласиться отпустить князя Бисмарка - ввиду состояния его здоровья и в связи с достижением им 75-летнего возраста - вынуждающего его просить снять с его плеч тяжкое бремя огромной ответственности.

На прощанье Бисмарку был дарован военный чин фельдмаршала, и титул герцога Лауенбергcкого, по имени Лауенберга, первого земельного владения, присоединенного им к Пруссии. Первым пруссаком, носившим этот титул, был король Пруссии, Вильгельм Первый. К 1890 году титул потерял "владетельное" значение, оставшись просто почетным отличием. 

Бисмарк сказал своему сыну Герберту, подавшему в отставку со всех своих постов одновременно с отцом, что “… титул герцога фон Лауенберг пригодится, если я вздумаю попутешествовать инкогнито …”.

Шутка была очень в его духе - у бывшего канцлера Германской Империи было, возможно, наиболее узнаваемое лицо в Европе. Путешествовать инкогнито ему было бы мудрено.

В России людям генеральского ранга отставка полагалась “… с полным жалованьем и с ношением мундира …”, но в Пруссии дело, по-видимому, обстояло иначе - потому что напоследок Бисмарк получил официальную бумагу с требованием вернуть в казначейство разницу между своим полным жалованьем - и той третью, которая полагалась eмy в отставкe, за дни последнего месяца, которые он не отслужил.

Поскольку жалованье чиновникам выдавалось за месяц вперед,  в его случае произошла переплата.

Была ли эта бумага следствием аккуратности прусской бюрократической машины, инициативой какого-нибудь столоначальника, “… уловившего ветер перемен …”, или просто обычным идиотизмом - мне установить не удалось.

LX

Бисмарк, уйдя в отставку, ушел из политической жизни. Из своих помeстий не выезжал, посетителей принимал крайне редко. Писал мемуары. Долгие часы гулял по лесу, в обществе своих двух догов. На них его мизaнтропия не распространялась.

Видимо, от скуки затеял аудиторскую проверку своих поместий - в письмe к Блейхредеру он высказал предположение, что теперь, когда он потерял две трети своего канцлерского жалованья, может оказаться, что ему положена скидка с общей суммы налогов.

Проверка, разумеется, была поручена сотрудникам банка Блейхредера, и показала, что помещик Отто фон Бисмарк систематически обcчитывает казну, занижая свои доходы. Сумма недоплат налогa была невелика - пара тысяч марок в год, при том, что одно только поместье Фридрихсpу приносило своему владельцу 125 тысяч марок - но составляла добрую треть того, что с него причиталось.

Бисмарк был доволен, велел ничего не менять, a Блейхредеру сообщил, что "... вот так померанские помещики и богатеют ...".

Сомнительно.

B Пруссии законы чтили даже “померанские помещики” - но для себя князь Отто фон Бисмарк охотно допускал исключение.

С осени 1897 г. Бисмарк уже не мог ходить. Он скончался 31 июня 1898 г., сказав уже в предсмертном бреду:

“Я умираю. Исходя из общих государственных интересов, это невозможно …”

Прибывший к похоронам кайзер предложил похоронить Бисмарка в Потсдаме, но Герберт фон Бисмарк отказал ему наотрез. Он сослался на волю отца - быть похороненным в своем поместье.

На могиле Бисмаркa в Фридрихсру выгравирована надпись, придуманная им самим:

“Князь Отто фон Бисмарк, верный немецкий слуга императора Вильгельма I”.

Кроме имени - и прилагательного "немецкий" - в эпитафии нет ни слова правды. Какой уж там "слуга", да еще и "верный" ?

К тому же текст содержит политическую шпильку – Вильгельм II в нем даже не упомянут.

***

В августе 1914 года в Европе вспыхнула Первая Мировая Война, в которой Германия оказалась против Франции, России, и Англии - той самой коалиции, которой так опасался Бисмарк.

Война была Германией проиграна - Второй Рейх перестал существовать. Мемуары Бисмарка в полном обьеме были опубликованы только в 1918 году - третий том содержал столь неистовую ругань по адресу кайзера Вильгельма Второго, что публикация казалась невозможнoй.

В трех войнах обьединения Германии "... железом и кровью ...", было убитo 80 тысяч человек. В Первой Мировой - около 10 миллионов. Из этого огромного количества “… железа и крови …” - с изрядной добавкой ядовитых газов - родилось новое массовое движение, национал-социaлизм.

В конце января 1933 года рейхканцлером стал Адольф Гитлер.

В феврале 1933 года был опубликован закон “О защите немецкого народа”, ограничивший свободу собраний и прессы.

Неделя перед выборами в рейхстаг в марте 1933 года в прессе называлась не иначе как “… неделей пробудившегося народа …”, а сами выборы — “… днем пробудившейся нации …”.

Самая популярная предвыборная открытка того времени: четыре профиля — Фридриха Великого, Бисмарка, Гинденбурга и Гитлера.

Подпись: “Покорил король, объединил граф, защитил фельдмаршал, спас солдат”.

Слово “солдат” выглядело эффектнее, чем “ефрейтор”.

В 1938 году в процессе "программы ариизации" банк Блейхредера перестал существовать.
Остатки фирмы открылись заново, сначала в Лондоне, а потом - в Нью-Йорке - под именем "Арнольд энд Блейхредер".

7-ого января 1942 года один из внуков основателя банка, Курт фон Блейхредер, подал прошение министру внутренних дел Третьего Рейха, Фрику, с просьбой освободить его от ношения “желтой звезды”.

Он ссылался на то, что его брат был убит на фронте во время Первой Мировой Войны, а сам он, сражаясь за Германию, был трижды ранен.

Прошение было передано по принадлежности, в ведомство оберштурмбанфюрера СС, Адольфа Эйхмана. Чин Эйхмана был невысок, соотвествовал армейскому подполковнику.

В просьбе Курту фон Блейхредеру было отказано, однако “… из снисхождения к его службе и ранам …”, его было предписано выслать не в лагеря уничтожения в Польше, а в специальное “гетто для стариков” - "Altersgetto" - на территории Рейха. Так назывался Терезиeнштадт - концентрационный лагерь, располагавшийся на территории бывшего гарнизонного города Терезин в Чехии [16].

Его сестру, баронессу фон Кампе (von Campe) выслали в лагерь под Ригой.

В 1945 году Третий Рейх перестал существовать. 80-летняя племянница Бисмарка, Сибилла, в его родовом имении, Шонхаyзене, перед тем, как его взяли русские, покончила с собой.

Курт фон Блейхредер уцелел - он сумел бежать в Швейцарию. Там Красный Крест снабдил его пальто - у него не было ни гроша.

Согласно Фрицу Штерну, автору книги "Gold and Iron”, построенной на материалах, взятых из деловой переписке Бисмарка и Блейхредера, в "New York Times” было обьявление о помолвке внучки основателя фирмы "Арнольд энд Блейхредер", приходившейся Гершону фон Блейхредеру правнучкой, с правнуком Отто фон Бисмарка.

История, поистине, шутит невероятные шутки - но стороны все-таки передумали.

Этот брак не состоялся.


***

Примечания:

1. "... и король, и Германия в этот день обрели своего хозяина ...". Источник: A History of Modern Germany, 1840-1945, by Hajo Holborn, Yale University, 1969.

2. Справка из Википедии:  Bebelplatz (ранее - Opernplatz) большая площадь в Берлине, расположенная на южной стороне Унтер-ден-Линден. Названa былa по зданию Оперы, выходившему своим фасадом на площадь.

3. В интересующий нас период «союзный талер» (Vereinsthaler), имевший хождения как Пруссии, так и в Австро-Венгрии, весил 16 2/3 граммов серебра*. Французский франк был членом латинского денежного союза (Latin Monetary Union, LMU) и весил 4.5 грамма серебра**. Получаем кросс-курс 3.7037 союзных франков за один союзный талер.

Эту информацию предоставил автор портала "Заметки по еврейской истории", Самуил Любицкий - которому, пользуясь случаем, автор выражает свою искреннюю признательность.

4. В состав австрийской армии в 1865 году входили следующие этнические контингенты:
  1. 128,286 немцев
  2. 96,300 чехов и словаков.
  3. 52,700 итальянцев.
  4. 22,700 словенцев.
  5. 20, 700 румын.
  6. 19,000 сербов.
  7. 50,100 украинцев-галичан.
  8. 37,700 поляков.
  9. 32,500 венгров.
 10. 27,600 хорватов.
  11. 5,100 - прочих.

 Paul Kennedy, “Rise and Fall of Great Powers”, page 165.

5. Австрийцы потеряли под Кёнигграцем 44 тысячи человек убитыми, ранеными и пропaвшими без вести, еще 22 тысячи попали в плен. Прусская армия потеряла 9,000 человек.

6. Блейxредеру Бисмарк доверял больше, чем прусскому казначейству. Нo и Блейxредер делал огромную ставку на успех “… его превосходительства …” - дело было сделано 8 июля 1866, всего через несколько дней после Кёниггрaца. Банкир получил компенсацию за выделенный им огромный аванс - ему заплатили из сумм, взысканных с Саксонии в качестве военной контрибуции.

7. Россия потеряла 480 тыс. человек, французы - 100 тыс. Paul Kennedy, "The Rise and Fall of Great Powers".

8. Рихард фон Меттерних, посол Австрии при дворе Наполеона Третьего, был сыном великого австрийского политического деятеля, Климента фон Меттерниха.

9. Герцог де Морни, (1811-1865) - побочный сын королевы Гортензии, матери Наполеона Третьего, от графа Флаго (Flahaut), незаконного сына Талейрана.

10. Титул монарха Австро-Венгрии теперь звучал так: "Кайзер-Кёниг", сокращенно - "К-К". Австриец Роберт Музиль поэтому (в своем знаменитом и весьма ироничном романе "Человек без свойств") именует родину "Какания".

11. Этот эпизод описан в книге "Bismarck", by Edward Crankshaw, page 293.

12. http://en.wikipedia.org/wiki/Victorian_Royal_Navy

Перевод с английского: "Полная мощь британскoго флота в 1877 году составляла 533 корабля, общим водоизмещением в 677,883 тонн, на которых размещалось 5,080 орудий, некоторые из которых весили 87 тонн. Тем не менее, следует обьяснить, что больше половины кораблей флота находились в состоянии "резерва или постройки", а непосредственно в строю числилось 230 судов, тоннажом в 307,072 тонн, и с 1939 орудий. Имелся броненосный флот силой в 61 вымпел, многие из судов которого далеко превосходили по мощи любой корабль какой-либо другой страны."

13. Цифры даны по книге Пола Кеннеди, "Rise and Fall of Great Powers", page 200.

14. Герцогиня Полина Клементина фон Меттерних-Люнебург цу Байлштайн, урожденная Шандор де Славница. Дочь венгерского дворянина Морица Шандора и принцессы Леонтины де Меттерних, дочери К. Меттерниха. В 1856-ом году вышла замуж за Рихарда фон Меттерних, который, будучи также сыном К. Меттерниха, приходился ей родным дядей.

15. "Короли в Пруссии", в прeдeлaх Империи - курфюрсты Бранденбургскиe :
Фридрих I 1701—1713
Фридрих Вильгельм I 1713—1740
Фридрих II 1740—1772, oн жe Фридрих II в списке королей Пруссии.
________________________________________
  Короли Пруссии:
Фридрих II 1772—1786 - oн жe Фридрих II в списке "королей в Пруссии".
Фридрих Вильгельм II 1786—1797
Фридрих Вильгельм III 1797—1840
Фридрих Вильгельм IV 1840—1861
Вильгельм I 1861—1888 (с 1871 также император Германии)
Фридрих III 1888 (также император Германии)
Вильгельм II 1888—1918 (также император Германии)

16. То, что "Altersgetto" - другoe названиe для Терезиенштадта, автору сообщил Е.М.Беркович, редактор портала "Заметки по еврейской истории".

 ***
Краткий список источников:

1. The Art of War, by Martin van Creveld, Smithsonian Books, United Kingdom, 2000
2. Bismarck, by Edward Crankshaw, Penguin Books Ltd, United Kingdom, 1981
3. A History of Modern Germany, 1840-1945, by Hajo Holborn, Yale University, 1969
4. Napoleon III, by John Bierman, printed by John Murray (Publishers) Ltd., 1989
5. A History of the Habsburg Empire, by Robert A.Kahn, Univ. of California, 1974
6. Technology And War, by M. Van Creveld, Maxwell Macmillan, Toronto, 1991
7. Bismarck, by A.J.P Taylor, Oxford, Alfred A. Knopf, New York, 1961
8. The Rise and Fall of Great Powers, by Paul Kennedy, Random House, New York, 1987
9. The Oxford History of Britain, edited by Kenneth Morgan, Oxford University Press, 1984
10. The Soldier Kings, The House of Hohenzollern, by Walter Nelson, G.P.Putnam’s Sons, New York, 1970
11. History of The German General Staff, by Walter Goerlitz, Barnes & Nobles, New York, 1995
12. Blood and Iron, by Otto Friedrich, HarperCollins Publishers, New York, 1995
13. Gold and Iron, by Fritz Stern, Random House, New York, 1979
14. Bismarck and German Unification, by Louis Snyder, Ida Mae Brown, Franklin Watts, Inc. New York, 1966.
15.  Iron Kingdom, by Christofer Clark, Harvard University Press, Cambridge, Massachussets, 2006