переименую

                «Предисловие».

«Это произошло спустя десять лет после моей смерти. После естественной смерти. До этого я около двух лет находился в коме, после того как стал тем, кого боялись люди, тем, кого ненавидели и проклинали, тем, кому двери в обычный, бытовой мир, были закрыты на засовы.
В те времена, времена перемен, вся жизнь проходила, как вода сквозь пальцы. Все было безумно ветрено и очень быстро. Мне тогда, по человеческим меркам, было где – то около двадцати лет. Я был молод и хорош собой. Стройный юноша, с темными выразительными глазами, зрачки в которых постоянно принимали разную форму в связи с ситуацией, словом, типичный вампир, ставший им не по своей воле. Таких, как я не воспринимали даже как существо, боялись. Не скрою, трудно было, но жизнь, как любимый и единственный учитель, научила всему.
Это была Франция. Пятнадцатый век. Век, который запомнился в истории, как век безутешных криков,  слез и отчаянья. Век, который снес головы многим. Век страха. В то время, на уме у каждого было лишь одно слово, которое заставляло дрожать коленки и судорожно водить ладонью по взмокшему лбу. И слово это - «ведьма». Мир будто сошел с ума. Все обвиняли друг друга и обходили стороной, строя из себя дурачков. Я жил в столице  и был свидетелем всех тех событий, которые оставили глубокий след в моей жизни. Я был племянником придворного министра, английского помещика эмигранта, Вильгельма Барингтона (в дальнейшем его фамилию я присвоил себе),  доброго старичка с седыми волосами и голубыми глазами, что нисколько не портили его слегка дряхлый вид, и единственного родного мне человека. Мои родители умерли так и не дожив до моего тринадцатилетия. Отца казнили за кражу, каких – то государственно-важных документов, а мать была убита во время пыток.
Я всегда рос веселым и шустрым мальчишкой, но в связи с теми потерями, которые я терпел, мой характер огрубел и я превратился в эгоистичное, равнодушное, замкнутое существо. Я перестал обращать внимание на других. Для меня существовала лишь одна цель: «Выжить любым путем, чего бы мне это не стоило». Всё, даже сама жизнь вела меня к тому, чтобы стать им. И я стал, стал тем, кто питается живой кровью, тем, кого считают безжалостной тварью, тем, кто забирает жизни только ради собственной кормежки, и нисколько не жалею об этом».

 

               

 
                Глава №1.

Болезненное чувство одиночества.
Оно же не проходит просто так...
Душа кричит, из ела рвется днем и ночью.
И ты уже забыла, что такое страх...
Тебе уже не страшно видеть лица темные,
и посмотреть в лицо судьбе...
Одна – совсем не значит «одиночество»,
одна – лишь значит верной быть себе.


Высокий мужчина, лет сорока, в черном расстегнутом фраке из-под которого виднелась атласная рубашка, цветом свежей крови, чуть склонил голову, отчего его черные, прямые волосы соскользнули на лицо, и протянул мне руку, одновременно сделав уважительный поклон. После этого я подал ему свою ладонь и невольно задумался: «Да, он вампир. Я сразу это понял. Просто по поведению, по взгляду, по тембру голоса. Мне ни надо видеть клыков, не надо засохших капель крови на одежде, ничего не надо. Я и без этого пойму кто он такой. Остается только узнать цель его визита. Невозможно чтобы дядя отказался от своего решения. Ведь он не слабый старик. И что же они предприняли, чтобы он отступил?».
- О чем, Вы, сэр Барингтон, думаете? – спросил мужчина, убирая свои волосы за спину, при этом, стараясь любой деталью подчеркнуть цель своего визита.
Я в свою очередь загадочно улыбнулся, коснувшись кончиком языка одного из клыков, и вежливо ответил:
- Простите, но Вы ошиблись, я племянник Вильгельма Барингтона. Оскар. Оскар Польен.
Меня удивила его ошибка. Неужто я так сильно постарел? Или этот человек, если его так можно назвать, оценивает всех по себе и считает что возраст не имеет ничего общего с внешним видом? Для вампиров это естественно... Да не в этом дело...
Я вполне грамотно оценивал ситуацию, развернувшуюся передо мной в данный момент. Я ждал этого прихода. С тех пор, как по городу разнесся слух о том, что у Барингтона племянник – не самостоятельный  вампир, у дяди на работе стали возникать некоторые проблемы, заставляющие дядю стареть на глазах. Но мой старик оказался не прост. Он докопался до истины. Мужчина замялся и, вскинув одну бровь, потер тыльной стороной ладони свою несколько худую шею.
- Что ж, Оскар, ты не проводишь меня в гостиную, я там подожду твоего дядю?
Шаг оказался не столько невежливым, сколько ошибочным. Но надеюсь, дядя все же не станет унижаться перед этой тварью, который так высоко оценивает свое положение в обществе и, наверняка считает для себя долгом унижать остальных  вампиров, не достигших его уровня.
 Особенно меня возмутило то, как этот высокомерный вампир быстро переходил с уважительного «Вы» на презрительное «Ты». Я был тоже средне высокомерен, но у меня не было правила о том, что получать пользу нужно только от других, за счет  других. Но я постарался тоже не остаться в долгу, и, улыбнувшись пошире, одаряя сего господина видом на мои прекрасные зубы, ответил:
- Уважаемый, подождите здесь, я пришлю к Вам прислугу, и он проводит Вас в любой уголок этого скромного особняка,  а сейчас прошу меня извинить, за столь короткую беседу. Прощайте, – я говорил мягко, немного дерзко, и старался словами показать этому вампиру, что ему здесь ничего не светит. Я был более чем уверен, что после этих слов его высокомерие и большие предрассудки в том, что он нечто святое и божественное, исчезнут как луч солнца, поглощаемый темнотой. Но я ошибался.
Глаза моего собеседника молчали, но было видно, как в зрачках танцевали танец смерти искорки не добрых огоньков. Не будь я вампиром, на такую наглость я не решился бы, но я вампир, поэтому удирать мне нет никакого смысла. Но я все же сделал шаг назад, отчего по пустому залу раздался шум, напоминающий эхо в пещере, и в знак «уважительного презрения» поклонился и исчез в темноте длинного коридора, слабо освещаемого настенными факелами. Я не знал, уйдет ли вампир или нет, и для достоверности выйдя на улицу, сказал Александре, нашей няне с добрым лицом и таким же складом характера, о том, что надо было бы «приютить» гражданина, который в данной ситуации являлся оскорбленным гостем, в гостиной у дядюшки, а сам я направился к выходу. Сейчас
меня волновало лишь одно: как бы незаметно проскользнуть мимо стражи нашего дома. Да, государство в те времена старалось на славу, постоянно вмешиваясь в личные дела своих подданных, контролировала каждый шаг, а если человек делал, что-то не то, то его тот час же скручивали и везли на казнь. Так и наш особняк был под строгим наблюдением, некоторый раз мне даже казалось что эти люди, которые следили за нашей жизнью, находились везде и постоянно.
 Я резко раскрыл ворота и дернулся назад. Стража оглянулась, и так, не обнаружив ничего существенного, кроме маленького листка пергамента, гоняемого ветром по пустой аллеи сада, приняла свой первоначальный вид. Убедившись в том, что эти  люди больше не смотрят, я аккуратно, стараясь не задеть ничего скрипучего, на цыпочках, почти паря над землей, выскочил на улицу. Шагов через двадцать я перевел дыхание и, запахнувшись по - плотнее в свой плащ, замедлил шаг. Я старался не попадаться людям на глаза, меня ужасно раздражали косые взгляды  и упреки за спиной, люди перешли все границы, так как  проклинали они уже не только меня, но и моих родных. Даже не смотря на это, я любил людей. Любил. Мне нравилось наблюдать за этой суматохой, ловить звуки уставших голосов, смотреть, как  босые и голодные, дрожа от холода, люди возвращались с работы домой, мне нравилось наблюдать, как меняются таблички на окошках мастерских, мне даже нравился, тот пьяный крик, который постоянно раздавался  из открытых окон постоялых дворов. Мой путь пролежал через старую улицу, где когда-то я проживал со своей семьей, тут-то я и наткнулся на неё.
Небо было старательно затянуто серой дымкой. Воздух стоял тяжелый, словно пронизанный злобой и ненавистью. И это темное небо, и тот тяжелый воздух, все в этом дворе подчеркивало набегающую бурю.
 Толпа маленьких детей, уже больше десяти минут молча, образовав плотный круг вокруг двух фигурок, одна из которых была высокая худая девочка, а другая же среднего роста мальчик с горящими на пол лица зелеными глазам, наблюдали за происходящим.

Она стояла от него на шаг и смотрела в его глаза испепеляющим, полным ненависти, взглядом. Она презирала его. Желала ему смерти. А он только ухмылялся и бросал ей в лицо колкие фразы, смеялся, и постоянно унижал. А, в конце концов, с той же едкой ухмылкой сказал:
-Ты ничтожество. Тварь. Питаешься отбросами. Бедная крестьянская девочка. Жалкая сиротка. Да ты просто НИКТО.
Он ждал оваций. Его друзья, одногодки, такие же, как и он, старающиеся пробиться в лидеры, маленькие мальчики, которые еще совсем не знают, что такое жизнь, захохотали, тыча пальцем и запрокидывая головы.
А она стояла, сжимая до боли костяшки пальцев и с большой силой удерживая слезы, набегавшие на глаза, и ждала чего-то, шепотом повторяя какую-то старую песенку. Она больше не могла терпеть. Она бросила на обидчика беглый, но выражающий искреннюю ненависть, взгляд и с разворота ударила его по лицу, расцарапав щеку. Мальчик, сделал шаг назад и коснулся дрожащей рукой горящего места... Он опустил ладонь, на пальцах остались капли крови. Его нижняя губа задрожала. Глаза вмиг наполнились слезами. Он резко развернулся и, растолкав своих товарищей, с криком, больше напоминающим рев метнулся к кирпичному дому.
-НЕНАВИЖУ!!! НИЧТОЖЕСТВО!!! МРАЗЬ!!! Я ТЕЕЕБЯ УНИЧТОЖУ!!!!!

Воздух, к вечеру стал намного легче, а надвигающаяся буря просто сменила свой курс.
Ветер колыхал каштановые пряди волос... А со щеки тихо стекала холодная и наверняка соленая слеза...   
 Она шла  мне навстречу, как когда-то тем же широким шагом, её длинные каштановые волосы развивались по ветру, и она чему-то странно улыбалась, на несколько секунд, мне показалась, что она рассмеётся, но, поравнявшись со мной её лицо, стало серьезным. Я, в свою очередь, сохраняя дистанцию, галантно поклонился ей, жадно пожирая её глазами. Она удивленно посмотрела на меня, и видимо узнав, демонстративно отвернулась. Я невольно дотронулся до того самого места на щеке, где, когда то тихо стекала капля алой жидкости.
«Что ж, видно не судьба. Ну и отлично!»- облегченно вздохнул я и направился в сторону рынка.
Торговые ряды находились за переулком Монтана. Эта была узкая, французская «улица одного человека», тесно и неудобно. Я часто проходил по этому переулку. Можно сказать только ради того, чтобы посмотреть на человека дождя, как его в основном называли, я никогда не интересовался, как его зовут по настоящему, для меня он был не таким, как другие, это был странный, больной, но влюбленный человек. Его занимало одна единственная на свете вещь-камень, который он периодически поднимал и бросал в лужицу после дождя. Я останавливался возле него и часами молча наблюдал за его странным поведением, я старался понять, что же могло так сломать, этого, на вид взрослого, сильного человека? Но на этот вопрос не мог дать ответа никто, даже он сам.
Многие годы, как мне рассказывала Александра, этот человек не замечал жизни, он не говорил ни с кем, он постоянно смотрел на небо и ждал дождя, и только тогда, когда мокрая капелька воды касалась его лица, оно озарялось, он странно улыбался, поднимая руки к небесам, будто бы благодаря за этот дождь. Никто в столице не имел даже представления о том, кем же был этот больной человек, но все знали, что он есть, этим он и был знаменит.
Я немного постоял возле него, но все же не найдя ответа на вечный вопрос, развернулся и направился к торговым рядам.

«Как правильно говориться на свете... есть три вещи, на которые можно смотреть не отрываясь... это вода, огонь и человек...»

Люди толкались и шумели, как рой диких пчел. В данный момент они не имели ни возраста, ни социального положения, это была большая масса народу, борющегося друг с другом за кусок еды. Даже дамы, если их так можно было назвать в этот момент, представляли собой, некультурно выражающихся, продажных, женщин легкого поведения. Те, что были по крепче, расталкивали мужчин и, отплевываясь, кричали на продавцов. Вокруг царил шум и визг. Иногда через рыночную площадь проезжала, какая-нибудь карета заграничного чиновника. Пробегала, петляя между пышными юбками и ящиками с рыбой и всяким хламом, толпа маленьких детей, среди которых, даже до этого времени продолжался дележ на богатых, обеспеченных лидеров и жалких крестьян. Даже в их маленьком мирке есть добро... зло... несправедливость... и жуткие правила жизни, которые важно было нарушать.   
Не скрою, мне было невероятно приятно наблюдать за этой толкотней...




               

                Глава №2.


... И этот дождь закончиться, как жизнь...
И наших душ истоптанная местность
с изломами провалов и кривизн
вернется в первозданную безвестность.

Там в темноте, Предвечная река
к своим пределам тени предков гонит,
и мечутся, как звери, облака
под взмахами невидимых ладоней,
и дождь, слепой, неумолимый дождь,
питая переполненную сушу,
пророчеством становиться, как дрожь
художника, рождающего душу.

... И наши голоса уносит ночь...
Крик памяти сливается с пространством,
с молчанием, со всем, что превозмочь
нельзя ни мятежом, ни постоянством...
Не отнимая руки ото лба,
забудешься в оцепененье смутном,
и сквозь ладони протечет судьба,
как этот дождь, закончившийся утром... 
   

Я мрачно оглянулся.
Всем, ровным счетом, на все было плевать. Это и называется  жизнь.
А я же, посильнее запахнув плащ, двинулся навстречу большого здания, чем-то отдаленно напоминающего кирпичную церковь. Большие купола, с облупившейся от времени красной краской, на остатках которой изрядно потрудились голуби, высокий железный крест с острым наконечником и большая арка с фреской Девы Марии.
Я прошел через арку, сморщив нос и прикрывая ладонью бешенство своих глаз, словно скрываясь от пристального взгляда Марии. Вот еще несколько шагов и я уже около той самой двери, с медной ручкой в форме рыбы, от вида которой сердце сжимается от радости тех событий, которые происходили именно здесь и именно со мной...
Я провел кончиками пальцев по холоду ручки и закрыл глаза.

-О... мои милые мальчики!
- Да, мама?
- Тетушка?
-Мои мальчики...
Женщина преклонных лет, потрепала свои буйно рыжие волосы, и крепко схватив маленькие ладошки двух бледных мальчишек, поднесла их к своим влажным глазам.
Она зажмурилась и что-то очень тихо зашептала, а мальчики смотрели на нее и просто улыбались. Женщина, закончив свою молитву, взяла за руку каждого из детей и произнесла:
-Это будет наш маленький секрет.
Мальчики энергично закивали.
 
 Я сильнее зажмурился и опустил «рыбу»...
- О...Оскар... мой милый... милый мальчик...
Я поёжился от звука этого голоса, со знакомой до боли хрипотой, и на лету, сбрасывая с себя  тяжелый плащ, метнулся на встречу рыжеволосой дамы, выходящей  из-за стойки.
Я всегда умилялся теплотой тела этой женщины. Моё второе «я» всегда желало попробовать её на вкус. Но я умел останавливаться, и только лишь чуть-чуть покрепче обнял её.
-Тетушка... Вы совсем не изменились... все так же пламенны и прекрасны...
- А ты, мой милый, все так же искусно делаешь комплименты, сводящие женскую непреклонность к абсолютному минимуму.
Она улыбнулась, и снова потрепала мои волосы.
- Мы ждали тебя, мой мальчик...
Улыбка.
-Он вернулся?!
Я схватил тетушку за руку, и зачем-то потряс ее.
-Вернулся? Ну, чего же вы молчите?
Мне не терпелось узнать ответ. Но этот ответ пришел сам собой: тень около большого стеллажа с книгами зашевелилась, и на свет вышел он. Все такой же, огненно рыжий, усыпанный веснушками с ног до головы, ссутулившийся, худощавый, но весьма рослый парень.
-Альберт!
-Ос!
Мы метнулись друг другу навстречу. Как же я любил этого парня.
-Давай, рассказывай, - я хлопнул его по плечу, - как учеба? Как Германия? Ты как, просто в гости или на совсем?
Я не узнавал сам себя. Я был безумно счастлив, находясь рядом с этими людьми. Это они, Жизель и ее приемный сын Ал, это те люди, которые дороже мне даже собственной жизни. И пускай, что я живу вечно. Тетушка заменила мне мать, после того как я получил эту самую вечную жизнь. Эта она, Жизель помогла мне найти моего единственного родственника. А Альберт... Был и будет для меня лучшим старшим братом, лучшим другом, и единственным человеком, который меня понимает.
Альберт, как и его названная мама, потрепал мои волосы:
-Ос, а ты такой же, совсем не изменился.
Внезапно его лицо стало серьезным, я даже заметил маленькие морщинки около глаз.
-Я  не понимаю, ты совсем не думаешь о себе? – он посмотрел на тетушку, ища глазами поддержки с ее стороны. – Разгуливаешь один по улицам. По всему городу тебя ищут. Тебе опасно находиться за пределами особняка.
Я вопросительно посмотрел на него. Я впервые видел, что он не играл в серьезность, он на самом деле был обеспокоен чем-то.
-Да ладно, Ал, все прекрасно. Кто меня поймает с моей быстротой в движении...?
Я почувствовал легкое поглаживание по плечу:
-Милый мой мальчик, Альберт прав, тебе опасно находиться здесь, они наверняка уже следят за тобой. И тебе необходимо выполнить их условие до назначенного срока. Это жестокие люди. Подумай о старике Вильгельме, они его со свету сживут, раньше, чем он сам сгорбиться. И о нас подумай, ты самое дорогое, что у нас есть.
Альберт кивнул, пристально смотря мне в глаза.
-Я навел справки. В семье той девушки, на которой ты будешь женат в скором времени, полно потомственных вампиров. И все они рожденные такими. Они не имеют хозяев, они самостоятельны в своих решениях, и они шестерки короля. Все до единого. А ты не потомственный. Ты стал вампиром не по своей воле, и ты, по их законам не вправе решать свою судьбу. Тебе дают выбор: сродниться с ними, найти своего хозяина, того, кто дал тебе вечную жизнь и быть верным ему или сдаться и дать себя убить. Срок поджимает. Они уже тебя ищут, подсылают своих людей. Оскар, решать тебе.
Я опустил глаза в пол. Медленно подошел к окну. В голове метались разные мысли, скучивающиеся сами собой в большой проблемный кружок. Я знал, что мне необходимо сделать выбор сейчас или потом будет уже поздно.
Тихо скрипнула дверь.
-Ты справишься. Я верю в тебя.
Я резко обернулся. Мой старик всегда появлялся там, где его ждали, и говорил те слова, в каких нуждались. Вильгельм был бледен, и очень слаб, еле держался на ногах.
Тетушка сразу же метнулась за стулом. А Ал, перекинув руку Вильгельма через плечо, поддерживал его. Мой старик, молча, с улыбкой смотрел на меня.
Мы помогли Жизель уложить дядю на кровать. Она махнула рукой, попросила оставить ее одну со стариком. Обещала, что позаботиться о нем. И я в этом не сомневался.
Я по обычаю накинул плащ и подождал Альберта, пока тот искал свой фрак.
Мы побрели по затемненной аллее. Погода ухудшилась. Дул сильный ветер. Ал посмотрел на меня:
-И часто дядя в таком состоянии?
-После того как пошел слух по городу, что я не потомственный вампир, у него на работе начались проблемы. Ему трепали нервы круглыми сутками. Его допрашивали. По-моему, даже пытали. Лишили пары званий. И, в конце концов, приставили охрану. Вот старик и согнулся.
-А спасешь его только ты...
-Да.
Я угрюмо опустил свой взгляд в пол, по привычке посильнее запахнулся в плащ.
-Ее зовут Жаклин, капризная блондинка. Не спорю, с фигурой. Но она цинична, упряма и глупа.
-Зато богата и спасает твою шкуру.
Вот это был настоящий Альберт, а не тот который только что, серьезно, учил меня жизни.
Я загадочно улыбнулся.
-Да, богата. Но ее общество лишит меня последнего, то есть вас.
-Ос, в жизни было и есть много правил, и что то я не припомню, что бы ты хоть раз, но не нарушал их.
Он остановился и посмотрел на меня. В его глазах мелькали озорные огоньки.