Острова. Ч. 1. Ну вот и всё, поехали!

  К реальным событиям и персонажам изложенное  не имеет никакого отношения. Почти никакого. Но всё равно,  прошу не обижаться.

       

  «Вжик, вжик» - натужно скрипят дворники, размазывая мутную жижу  по лобовому стеклу. Напрасный труд! Не успевают щётки пройти и половины пути, как грязная плёнка  вновь покрывает окна. Это не дождь! Это потоп! Похоже, там наверху кто-то забыл перекрыть вентиль, и все запасы воды вылились на нас в одночасье. Ничего не видно. Все едут с включенными фарами и гудят непрерывно. Свет фар  разбивается о стены дождя и огненными брызгами опускается вниз. Настоящая водная феерия! Светопреставление! И всё-таки мы движемся. Генка  привстал и, наклонившись вперёд, буквально уткнулся носом в стекло. Руль он держит в левой руке, а  правой, для равновесия, упёрся  в потолок.
  Ничего не понимаю. Что можно разглядеть в этой каше. Я  не выдерживаю:
- Ген, слушай, давай на обочину.  Переждём. Чёрт с ним с этим поездом. Не последний же!
- Не ной, Серёга,  прорвёмся! Главное  под мостом проскочить. Там всегда  вода собирается, заглохнуть можно. 
  А Генка то, похоже, завёлся. Теперь его лучше не трогать. И чтобы больше не отвлекать, добавляю:   
- Ну, смотри сам! Делай, как знаешь! Тут я тебе не советчик.
  Откидываюсь на спинку сиденья и закрываю глаза. Хорошо всё-таки, что удалось вырваться! А ведь если б не Толик – плакал бы мой отпуск. Ещё вчера всё было под вопросом. Система, которую мы настраивали  весь  месяц, никак не хотела запускаться. Заказчик, несмотря на наши дружеские отношения, рвал и метал. Михалыч ходил как раскалённый  утюг – шипел и матерился на всех без разбору. Соваться к нему в это время  со своим отпуском было равносильно самоубийству. Последние две недели работали вообще без выходных. Чего только не пробовали. Всё без толку. А вчера Толя, ни с кем не советуясь, ввёл новые параметры и – пошло! Когда разобрались, оказалось, что изменил он всего два коэффициента. По этому поводу тут же накрыли стол. Больше всех радовался Михалыч: смеялся, со всеми чокался, обнимался. Тут-то я и подсуетился со своим заявлением. Подмахнул, не глядя. Повезло! Вернусь, надо  Толику бутылку поставить.
   Размышляя таким образом, я не заметил как заснул. Перед глазами стали возникать картины, навеянные событиями последних дней, правда в какой-то странной, гротесковой форме. Сначала  приснилось, что я сплю. Спокойно так, безмятежно. Вставать не надо - выходной. Хорошо! Неожиданно, сквозь сон, слышу голос Ольги. Она, похоже,  давно встала и теперь зовёт меня из соседней комнаты. Ну, что за напасть? Даже в выходной нельзя выспаться!  Босиком, в одних трусах,  иду на зов. Ольга стоит в дверях и, указывая пальцем  в угол, с возмущением обращается ко мне:
- Посмотри, как ты кронштейн поставил. Телевизор того и гляди грохнется. Шуруп и тот нормально вкрутить не можешь. Мужик называется! Ни о чем попросить нельзя!
   Во, понесло! И чего ей не спится? А впрочем, уголок-то, кажется, действительно повело. А ладно, авось не свалится. Но надо как-то  выкручиваться и, сделав недовольную мину, бубню:
- Ну и что тебе не нравится? Нормально стоит. Еще сто лет простоит. А наклон я специально сделал, чтобы с дивана  было удобно   смотреть, - насчёт дивана это я хорошо придумал, молодец. И главное, -  быстро нашёлся.
   В этот момент слышу скрип. Поднимаю глаза и с ужасом замечаю, что телевизор начинает медленно сползать к краю платформы. Хочу рвануть, чтобы подхватить его - и не могу - столбняк. Я замираю и с ужасом слежу за приближением катастрофы.  Наконец телевизор достигает  края, наклоняется и  медленно мордой вниз падает на пол. Я вздрагиваю и просыпаюсь.  Во, кошмар-то!
   Сон мой, судя по всему, продолжался  считанные секунды. Ничего не изменилось. Дождь продолжает неистово барабанить по крыше, противно визжат дворники. Генка, в той же позе, продолжает крутить штурвал нашего корабля. Неожиданно вспыхивает молния и перед  глазами предстает фантастическая картина подводного мира. Шоссе превратилось в сплошной, мутный поток. Вместе с ним мы несёмся вниз – к железнодорожному мосту, очертания которого смутно просматриваются впереди. Это его, наверное,  имел в виду Генка, говоря о предстоящих трудностях. Рядом  другие машины. Подобно катерам, они разрезают поток своими мощными телами, и вода  веером  разлетается у них из-под колёс. Не успевают затихнуть  раскаты грома, как свет гаснет, и плотный  занавес вновь накрывает нас.  Я закрываю глаза и тут же отключаюсь.

   Передо мной  озеро. Идёт проливной дождь. Поверхность воды будто кипит.  Это от пузырьков. Они образуются на месте падения  крупных капель. Пузырьки  лопаются, возникают  вновь. Иногда  поднимается ветер, и тогда тёмные полосы ряби бегут по поверхности. Там, где волны накатывают на берег, образуется слой белой пены. Волны выплёскивают её на откос,  откуда она медленно,  как  сметана,  сползает вниз, в воду. На покатом  берегу выделяется фигура человека. Он пытается выбраться наверх, туда, где начинается мелкий березняк, но ноги скользят по мокрой глине. Человек падает, встаёт, снова падает. В его манере держать голову и ставить ноги есть что-то знакомое. Я лихорадочно пытаюсь вспомнить -  кого  он мне напоминает - и не могу. Неожиданно приходит мысль, что  человек этот похож на меня. Нет, не похож,  это и есть я. Что же получается? Значит я, как бы со стороны, смотрю на самого себя. Оригинально. Наваждение какое-то.
   Неожиданно чья-то рука опускается  мне на   плечо. Я вздрагиваю и оборачиваюсь. Это Толик.
- Серый, шеф вызывает, пошли, - говорит он. Оказывается, мы стоим у окна нашей лаборатории.  Откуда взялось озеро под нашими окнами? Странно!
- А что ему надо? – обращаюсь я к Толику – Вроде всё решили.
- Он не сказал, но, судя по голосу, хорошего ждать не приходится.
- Слушай, Толь, может ты один? Я же в отпуске.
-  Не получится.  Сказал, чтоб без тебя не приходил.
   Я бросаю последний взгляд в окно. То же озеро.  Зато фигура исчезла. Ну, слава богу! Хоть с раздвоением личности покончено.
- Ладно, пошли, - говорю я и следом за Толиком  выхожу из комнаты.
   Кабинет шефа рядом и через секунду мы уже стоим перед его столом. Шеф в ярости. Лицо налилось кровью,  того и  гляди удар хватит. Он стоит,   держась обеими руками за край стола, и, наклонившись всем телом в нашу сторону, с места в карьер начинает:
- Вы что же, мерзавцы, себе позволяете?  Вы меня что,  за дурака держите? Думаете, я вашу туфту буду молча глотать?  В отпуск захотели? Я вам покажу отпуск, - дальше следуют перлы, на которые  способен только он. Вот почему в  его кабинете  цветы не приживаются.  Не выдерживают.  Здесь аура отрицательная.
   Дождавшись момента  когда  шеф делает перерыв чтобы набрать в легкие воздуха для новой порции помоев, я вклиниваюсь:   
- Алексей Михайлович! Что случилось? Вчера ведь всё работало.
- Работало? – лемеха у него  уже  надулись. - А вы компьютер-то  сегодня вообще включали…? - Мы молчим. – Так включите! Ваша система с утра висит.
- Не может быть, Алексей Михайлович. Ошибка какая-то. Мы сейчас проверим, всё исправим, – бормочу я, пятясь к дверям. Толик уже выскочил  и ждёт меня снаружи.
- Вот - вот! И пока не сделаете,  из лаборатории не выходить! - кричит он   нам  вслед.

   Длинный, полутёмный коридор. По стенам, на большом расстоянии друг от друга, тусклые лампы. Конца коридора не видно – теряется в темноте. Это не наш коридор, это какие-то казематы. Бросаемся вперёд.  Где-то там должна быть  наша лаборатория. Неожиданно пол начинает медленно подниматься. Коридор становится   похож на разводной мост.  Постепенно наклон увеличивается. Ноги скользят по крутому склону. Пол как будто смазан маслом, и мои кожаные подошвы не держат. Толик в кроссовках и легко карабкается вверх. Добравшись до вершины, он протягивает мне руку, но я срываюсь  и качусь вниз. Снизу раздается гомерический хохот  Михалыча. Он стоит с электрическим чайником в руке и поливает перед собой  кипятком. Жуть. В последний момент, мне удаётся затормозить, и я снова карабкаюсь вверх. Но, сделав несколько шагов, опять срываюсь.
- Да скинь ты наконец свои башмаки, - кричит Толик.Я сбрасываю ботинки и в одних носках взлетаю наверх. Толик уже перепрыгнул на другую сторону и машет мне оттуда. Я прыгаю и кончиками пальцев цепляюсь за край моста. Пытаюсь подтянуться - и не могу. Когда сведённые от напряжения  пальцы уже готовы разжаться, Толик хватает меня сзади за ремень и втаскивает наверх.  Мы скатываемся вниз и оказываемся перед нашей дверью. Вбегаем и бросаемся к компьютеру. Мелькают цифры, параметры. Система генерит. Толик останавливает картинку. Проверяем входные данные. Очевидно, что мы работаем на краю диапазона. Значит, здесь система теряет устойчивость. Что делать?
- Слушай, Серый, а что если ввести цикл по параметрам? Мы ведь тогда сможем, автоматически, подстраиваться под сигнал – обращается ко мне Толик.
- А ведь точно! Давай попробуем. Толик всё–таки голова!

   Кто – то трясёт меня за плечо, и я слышу сквозь сон:
- Серый, а Серый, проснись. Приехали.
   Открываю глаза. Передо мной смеющееся лицо Генки. Он перегнулся через сиденье и, не переставая хохотать, трясет меня.
- Серый, ты чего так орал? Приснилось что? Я из-за тебя чуть в самосвал  не въехал.
   Медленно прихожу в себя. На небе ни облачка. Нещадно палит солнце. О недавней буре напоминает только мокрый асфальт, да поднимающийся от земли  пар.  Мы у вокзала. Смотрю на часы. Время ещё есть. Генка молодец.
- Серый, вы где собираетесь? Может, поближе подъедем? - Вместо ответа я прошу у него мобильник.
   Трубку долго никто не берёт. Наконец, слышу хриплый голос Толика:
- Серёга, ты откуда?
- С вокзала.
- Что-нибудь случилось? Я думал ты уже  в поезде.
- Да нет, только подъехали. Толь, слушай, мне кажется, на краях генерация может возникать. Попробуй ввести цикл по параметрам.
- Серый, ты что - заболел? Ты же в отпуске. Какой цикл? Какие параметры? Ерунда какая-то! Откуда ты это взял?
- Ты сказал.
- Когда?
- Да только что.
- Ты чего? Где это я мог тебе  сказать?
- Во сне.
- Ну ты, Серый, даёшь! Тебе не отдыхать, тебе лечиться надо. - Толик надолго замолкает. Потом продолжает:
- Хотя что-то в этом есть. Надо попробовать. А вообще,   чудишь ты, Серый,  ей богу чудишь. Слушай, если  все время о работе думать, может  и  отпуск ни к чему, а?   Давай лучше я вместо тебя съезжу!
- Не, Толь, я уж как-нибудь сам. Это всё из-за  штурмовщины нашей.  Заклинило. Но теперь всё! Нет меня. Умер! Так и передай  всем. Ну, бывай,   побежал я!
  Прав Толя  – ахинею  эту надо из головы выкинуть,  иначе шизануться можно. Я возвращаю мобильник Генке. Мы сворачиваем к воротам и подъезжаем прямо к платформе. Все уже собрались. Ждут только меня.   Саня с трудом удерживает Муху на поводке. Та нервничает – отвыкла от такого скопления людей. Поздоровавшись, сразу  пускаемся в путь. Вещей много, за одну ходку  не перетащить. Я иду следом за Саней и давлюсь от смеха. Он передал поводок Тёме, но похоже переоценил его силы. Как тот ни  упирается, а справиться с Мухой у него не получается: она таскает его по всей платформе,  не обращая никакого внимания на  окружающих. Все в ужасе шарахаются от этой пары, не забывая  помянуть в сердцах нерадивых хозяев. Саня пытается догнать их, но с рюкзаком и байдаркой это у него плохо получается. Теперь Муха мотает за собой не только Тёму, но и Саню с  байдаркой. Этот караван грозит снести и раздавить каждого. Чтобы как-то обезопасить людей, я поспешаю следом, периодически поправляя тележку с байдаркой. Вот такими   широкими   галсами мы  добираемся, наконец,  до вагона. За то время что мы потратили на выбранный Мухой маршрут, ребята успели перенести оставшиеся вещи. Заносим всё в вагон и выходим прощаться.
  Не люблю я эти минуты. Какое-то напряжение висит в воздухе. Словно расстаёмся навсегда. Будто на фронт провожают….  Кто-то нервно смеётся, кто-то болтает без умолку. Генка  смотрит на нас с тоской. Завидует. Мыслями он тоже с нами.
  Наконец проводница загоняет всех в вагон. Поезд трогается. Медленно уходит назад  платформа с провожающими,  проплывают привокзальные ангары, убогие   железнодорожные мастерские.
  Ну всё, поехали!