Лимонное дерево

Город-коллаж. Коллаж ребёнка, который поместил всё, что ему нравится на один большой-пребольшой холст, а потом бросил его на скомканной постели и убежал играться на улицу. Город, настолько изобилующий парками, что его хочется назвать «парком с разросшимся городом». Город со множеством красивых девушек и со множеством отзывчивых и доверчивых людей, чем давно и беззастенчиво пользуются к власти приобщённые и к власти стремящиеся. Город, уставший от политики. Город поющий. Город снисходительный.
Неприкаянный эльф сидел на осенней листве в ночном парке близ Днепра и хандрил. Освещение в искусственных рощицах до сих пор остаётся несбыточной мечтой, а эльф был самый настоящий.
Он пришёл в Киев лет двести назад и неспешно жил: спал на листве и под снегом; пел Крещатике, выдавая себя за бродячего музыканта; сплетал из травы картины, потом решил их улучшить и стал рисовать картины ветками, цветами, листьями и про траву не забывал или просто рисовал чем придётся и на чём придётся; менял картины на молоко, что в поисках заработка привозили из близлежащих деревень; несколько раз помогал горевавшим влюблённым, юношам или девушкам, вместе с ними сочиняя стихи и письма, после которых у пар всё налаживалось и появлялись счастливые семьи.
Эльф хандрил, лениво перебирал струны на лютне, перевирал слова старинных баллад и собственных песен, смеялся невпопад, называл сам себя сумасшедшим, молчал в неподвижности – пока не стиснул зубы и не поднялся тигриным рывком.
Спальные районы похожи на чай из чайных пакетиков, но люди умудряются обживать и наполнять уютом даже эти типовые образцы под биркой «и так сойдёт».
Эльф стоял под заветным окном и пел ради той, которая видела его всего один раз. Он менестрельствовал рядом с цветами на одной из центральных улиц, она проходила рядом, заслушалась, бросила пару гривен в плетёную шляпу, посмотрела ему в глаза, улыбнулась и ушла, когда песня закончилась. Сперва эльф не обращал внимания на свои перемены, но всё чаще и чаще любовался ею издали, гулял по её следам, вдыхал тонкие нити её аромата там где она недавно проходила, пальцами рисовал её портрет на прибрежном песке, посвящал ей стихи, а потом сжигал эти строки, в мыслях о ней сочинял щемящие мелодии, от которых в горле появлялся комок и светлая улыбка.
Эльф пел, рядом уважительно матюгалась загулявшая молодёжь, любители ретро вспоминали о Фрэнке или Элвисе, лишённая слуха бабка требовала «прекратить безобразие» и с ворчанием стушевалась, когда на неё зашикали со всех сторон, а девушки гадали – кто же та счастливица, что приворожила обладателя такого звучного голоса?
Эльф пел, истекая душевными силами, ведь ему слишком мало природы во дворах спальных районов. В наступившей тишине он опёрся на лютню и начал ждать, не сводя взгляда со света в заветном окне. С каждой минутой он всё больше тускнел, его начало пошатывать, но эльф оставался на месте.
Когда она поверила, что этот голос и это песня случились ради неё, и вышла, он еле держался на ногах и улыбнулся в ответ только глазами. Девушка всплеснула руками, увидев эльфа столь сильного внутри и абсолютно уязвимого сейчас. Она помогла ему подняться в квартиру, уложила его на диван в гостиной и бросилась на кухню вызывать скорую.
- Я в порядке. Мне скоро станет лучше.
- Это ты в порядке?! Да у тебя такой вид, словно тебя несколько месяцев держали в сыром подземелье на грязной воде и чёрством хлебе! Тебе срочно нужно в больницу!
- Взгляни на меня.
- Ты бре… – телефон упал на ковёр.
- Твоё лимонное дерево творит чудеса. А раз на дворе осень, то оно ещё и плодоносит.
- Но…
- Это просто. А меня три с лишним года терзает лишь один вопрос: почему ты со столь чистой и прекрасной душой родилась человеком?

Она сидела на окне, пила вкуснейший чай с лимоном, мечтательно смотрела вдаль и точно знала, что он вернётся. Пусть уже человеком, но вернётся. Когда так смотрят, то всегда возвращаются.