1. Военный кореспондент ч. 1

      Издатели о повести «Сплошные вопросы»

     1944 год. Военного корреспондента центральной газеты Климова командируют на фронт с весьма опасным заданием: участвовать в рейде разведгруппы по немецкому тылу, чтобы потом написать острый боевой репортаж о героях-разведчиках, (такая вот задачка поставлена Главным политическим управлением Красной армии).
   Буквально с первого дня этой командировки разворачивается цепь весьма неординарных встреч и событий, поэтому повесть можно смело причислить к разряду приключенческой. Но волей случая Климов (а вместе с ним и читатель) становится свидетелем посещения земли посланцем неведомой галактики, в результате чего соприкасается с некой областью знаний, дающей ключ к пониманию развития человечества. Таким образом, пусть читатель сам решит, к какому жанру следует отнести эту повесть. Кстати, все военно-иские моменты, хронология, номера армий и корпусов выверены достаточно точно, (хотя повесть вовсе не является исторической.) 
/////////////////////////////////////////////////////////
////////////////////////////////////////////////////////

   
                От автора

        Это повесть в записках. Основой для неё послужили записки некоего военного корреспондента, найденные моим отцом в архивах своего отца (т.е. моего деда), умершего в 1993 году. Как этот блокнот в истёртом, клеёнчатом переплёте попал к моему деду, и почему дед о нём ничего не рассказывал? А может он его и не читал (текст во многих местах был нечитаемым). Однако я прочёл весь блокнот на едином дыхании, хотя некоторые страницы приходилось буквально расшифровывать. Но будут ли сегодня это читать другие? На что надеются люди с блокнотом или кинокамерой, лезущие в преисподнюю? Так и хочется спросить:

                Герой с кинокамерой, ты шёл через смерть,
                боялся ли ты, что мы будем смотреть
                не твой репортаж, а эстрадный концерт?..
 
       Но если что-то интересно мне, то, может, заинтересует и других? Недавно, к сожалению, у меня организовался некоторый запас свободного времени, и я решил обработать эти записки, чтобы придать им вид повести. Несмотря на то, что в ней действуют реальные личности, и многие описываемые события имели место в действительности, не следует забывать о праве автора на художественный домысел и даже фантастический вымысел. Поэтому фамилии, упомянутые в блокноте кореспондента, изменены, а совпадения коллизий предлагаю считать случайными.
                Автор               

            ОТРЫВКИ ИЗ ПОВЕСТИ...





                Когда герой не человек,
                а лишь прекрасный миф,
                куда как проще войско втрое строя,
,                кидать его под пули,
                для начала вдохновив,
                примером славной гибели героя!

                А кто пеньковый галстук
                на героя-то надел?
                Кто завязал на нём посдедний узел?         
                В легендах в этом месте
                полагается пробел,
                чтоб, часом, никого не оконфузить!

 

               
                Военный корреспондент   ч.1.

               
      На войне чудеса случаются чаще, чем в мирной жизни. Пролетела пуля совсем рядом и не задела – чудо! Письмо нашло тебя, проплутав по всем фронтам – чудо! Представили к награде, а «наверху не похерили» – чудо! Любое отклонение от жестокой нормы войны рассматривалось нами, как чудо. Правда, начнёшь говорить о таком чуде и оказывается, что подобное уже где-то, с кем-то было. А вот совершенно настоящее чудо произошло со мной в начале 1944 года, когда меня, старшего лейтенанта, сотрудника армейской многотиражки, совершенно неожиданно перевели в «Красную звезду», присвоив капитанское звание. Так я неожиданно стал корреспондентом центральной газеты. Позднее узнал я, что этому чуду обязан Константину Симонову, вернее той встрече, которая произошла у нас с ним на фронте в сентябре сорок третьего.
      В это время части нашей 38-й армии удерживали плацдарм за Днепром в районе Лютежа, и Симонов попросил переправить его туда. Мне, корреспонденту местного масштаба, приказали сопровождать его. Симонов сразу же отнёсся ко мне, как к равному. Он начал подробно расспрашивать меня о нашем фронтовом житье-бытье уже на пароме, а ещё ближе познакомились мы, пока лазали по плацдарму. Кое-что и он рассказал тогда мне, в основном о делах газетных. В целом Симонов провёл на плацдарме пять дней. Меня там немного зацепило. Сначала думали, что задета кость и отправили в санбат на другую сторону. Врач вытащил крошечный осколок, сказав, что ранение лёгкое. Вот я и вернулся на плацдарм, разыскал там Симонова и не оставлял его до конца пребывания в дивизии.  Видимо ещё тогда приглянулся ему старший лейтенант с двумя орденами «Красной звезды». К тому же оказалось, что он помнил меня ещё студентом литературного института по выступлению на семинаре, посвящённом военно-патриотической поэзии. (Симонов присутствовал на этом семинаре в качестве члена жюри.) И когда в «Красной звезде» организовалась очередная вакансия (вследствие естественной убыли военных корреспондентов), он настойчиво порекомендовал меня Ортенбергу, который в ту пору был главным редактором этой газеты. Два моих ордена (с тем же названием, что и у его газеты) плюс мой опыт фронтового фоторепортёра были солидным довеском к симоновской рекомендации. Как уж удалось пробить это решение в Главном политическом управление армии – мне не известно. Видимо, действительно свершилось чудо. И, как оказалось, это было только началом в цепи весьма неординарных (можно сказать смело – необыкновенных) событий, с которыми в скором времени мне так или иначе пришлось соприкоснуться.
           Тридцатого мая сорок четвёртого года меня вызвали к
главному редактору, оторвав от оформления статьи. Ортенберг
приказал мне передать материалы дежурному редактору и
готовиться завтра же лететь в Белоруссию для того, чтобы сменить Константина Симонова, который вот уже полмесяца находился там во 2-ом гвардейском танковом корпусе.
      «Он умудрился схватить малярию, сам об этом не сообщает, но, по достоверным данным, мается с высокой температурой», - сказал Ортенберг почти сердито. Из дальнейшего стало понятно, что Симонов и ещё три наших  корреспондента  были посланы на Третий Белорусский и Первый Прибалтийский фронты в связи с ожидающимися там серьёзными событиями. Но события всё откладываются и откладываются. А  длительное нахождение в одном из танковых корпусов видного советского журналиста может стать известным немецкой разведке и навести её на некоторые размышления. Поэтому Симонову приказано болеть в Москве, «передав боевое дежурство капитану Климову.» Далее Ортенберг сказал:
             «В Главпуре очень озабочены понижением «боевого качества» фронтовых корреспонденций. И «Красной звезде», как военной газете, первой необходимо поднять планку, задать соответствующий тон. В Главпуре приводили нам в пример кинорепортёров. Они летали в немецкий тыл к партизанам, отсняв там уникальные ленты,  они летают с лётчиками на бомбёжки и штурмовки. Один кинооператор, летая  на Ил-2 в кабине стрелка, даже сбил немецкий истребитель. Короче, товарищ капитан, мы решили поручить Вам написать боевой, острый репортаж о наших фронтовых разведчиках, об их рейдах за линию фронта, о взятии языков и так далее. Хорошо бы с фотоснимками, тем более Вы прекрасно снимаете. Надо вставить фитиль другим газетам и доказать Главпуру, на что способна «Красная звезда». Я поручаю это Вам, зная, что Вы боевой офицер и имеете опыт фронтового разведчика. Думаю, Вам захочется самому пойти с разведчиками в тыл врага, чтобы репортаж был правдивым и по-настоящему боевым. Разрешение (считай – приказание) на Ваше участие в разведывательных рейдах уже дано Главным Политическим управлением РККА. Соответствующие указания уже посланы в штаб 2-го гвардейского танкового корпуса, куда Вы командируетесь. Этот корпус входит в состав 11-й гвардейской армии, так что и в её политотдел тоже посланы соответствующие распоряжения. Попутно я предлагаю Вам написать очерк о современном фронтовом офицере, показав его с самых выгодных сторон. Это должен быть образцовый во всех отношениях  боевой офицер, можно сказать эталон, на который должны (и будут) равняться остальные. Хорошо бы в деталях описать совершённые им подвиги. Настоящий репортёр из любого боевого эпизода сделает подвиг, а уж детали совсем не проблема. При этом требуется, чтобы личность  офицера была реальной, с фамилией, именем и отчеством, а не мифический товарищ Н. Совсем не обязательно, чтобы этот офицер был Героем Советского Союза. После этого очерка он и так им станет»,– убеждённо сказал Ортенберг.  Тут главный редактор намекнул, что задание это поступило «с самого верха», что от очерка ждут большого морально-политического эффекта. (Что-то вроде «военно-стахановского» движения, смекнул я.) Он добавил, что подобное задание дано не только нашей газете, что будет конкурс, что лучший очерк пойдёт на первой полосе в нескольких номерах, а автора ждёт награда и премия.
       «Завтра в Белоруссию летит литерный борт, и тебя возьмут по личному указанию начальника Главпура. Кстати, зайди в буфет: я сказал чтобы тебе сверх трёхдневного пайка ещё две банки тушёнки выдали!» Последней фразой главный показал, что сменил официальный тон на дружеский. Потом он взял со стола толстый блокнот в чёрном клеёнчатом переплёте и протянул его мне: «А это тебе лично от меня, что бы больше и лучше писал. Вопросов нет?» Я ответил, что вопросов нет, хотя вопрос (или ответ?), конечно, у меня вертелся на языке. Хотелось сказать, что наши военкоры торчат на передовой, что они участвуют в боях, что Семён Гудзенко высаживался на Малую Землю с десантом и, заменив убитого командира, вёл моряков в атаку. Что он за это получил звание Героя. И упрекать наших военкоров совсем несправедливо. А ещё хотелось спросить: это почему главный редактор решил, что мне захочется идти в разведку? Может он решил, что я соскучился по острым ощущениям и мне надо размяться, прогулявшись за линию фронта? Вспомнилось, как приходилось ползать под колючей проволокой, боясь задеть её, т.к. немцы навешивали на неё противопехотные мины. Но я остудил своё воображение, решив про себя, что главный конечно же прав. Нельзя написать хороший репортаж со слов другого человека. К тому же, речь редактора – это последствие накачки, которую он получил в Главпуре. И вообще, как мне не стыдно? Мои ребята на фронте. Они и думать не могут, что можно оказаться хотя бы на сутки в Москве, помыться в бане, сходить в кино. Что мне собственно поручили? Немного повоевать? 

        Сборы, как в песне, были недолги, ибо в кратких перерывах между поездками на фронт я обитал в редакции. (Ночевал, в основном, там же, поскольку жилплощади у меня в Москве не было. Одно время меня по старой памяти пускали ночевать в общежитие родного института, откуда я студентом в сорок первом ушёл на войну. Но оказалось, что ночевать в редакции проще и выгодней.) Мой «Сидор», (как в войну прозвали солдатский мешок), вместил трёхдневный паёк, фотоаппарат «Лейку», запас фотоплёнки, неожиданно полученный блокнот в чёрном клеёнчатом переплёте, запасные портянки и шерстяной свитер, который даже летом часто бывал кстати. Утром, когда я уже садился в редакционный «Виллис», прибежал помощник  дежурного редактора, сунул мне бутылку настоящей московской водки и пакет с чем-то. «Передашь Симонову. Ортенберг лично распорядился! Ну, пока!» Я знал уже, что до моего приезда Симонов не уедет, (а вдруг «события» начнутся всё-таки!) И меня радовала перспектива провести вечер в разговорах с Константином Михайловичем.   
            Машина катила на Центральный аэродром, откуда сегодня, как мне сказали,  летел «Дуглас» (бортовой номер такой-то) на Третий Белорусский фронт в расположение 11-й гвардейской армии. Аэродром в населённом пункте Колышки. Оттуда до штаба армии, который находился в деревне Лиозно двадцать километров. Всё это мне знать не полагалось, но тем не менее стало известным из разговора двух офицеров фельдсвязи. Я даже подумал, что полечу с ними, но ошибся. Время моего вылета было неизвестно никому, я думаю даже отцам командирам, ибо не зря в армии родилась поговорка: «Там где начинается авиация, там кончается порядок». Упомянутая поговорка себя конечно же оправдала. Вскоре выяснилось, что «Дуглас» (бортовой номер такой-то, командир экипажа капитан Мазурин) полетит в Колышки не сразу, а с предварительной посадкой у соседей, сто километров южнее, на полевом аэродроме Баево. Я приготовился к процессу ожидания вылета, что при полном отсутствии информации о времени вылета было непростым делом. Собственно, к упомянутому процессу я уже успел немного привыкнуть, хотя первое время для меня это было сущей пыткой. В этот же раз ожидание заняло менее получаса (опять чудо!). Дежурный провёл меня по аэродрому к самолёту, рядом с которым оживлённо разговаривали два лётчика, причём оба по очереди указывали руками на стойку шасси. Дежурный представил меня командиру экипажа, тот козырнул в ответ: «Капитан Мазурин, к вашим услугам», – и улыбнулся ослепительно белозубой улыбкой, (как у киноактёра, подумал я.) Группа военных уже сидела в самолёте, за мной сразу же закрыли дверь и…  И вот «борт номер такой-то» в воздухе. Надо признаться, что до того, как меня взяли в редакцию «Красной звезды», я на самолётах не летал никогда. Тут же хочется добавить, что, как большинство моих сверстников, ещё будучи саратовским мальчишкой мечтал об авиации, мечтал стать лётчиком. Даже подавал заявление в лётную школу, но не прошёл строгую (слишком строгую, на мой взгляд) медкомиссию. Но давняя тяга к небу жила во мне. Поэтому всякий раз, когда приходилось добираться до места назначения воздушным путём, я блаженствовал, глядя, как проплывают мимо причудливые облака, как вращается линия горизонта при кренах самолёта… Я с детской непосредственностью воображал себя за штурвалом в кресле пилота, и даже рёв моторов ласкал мой слух… Но сегодня мы летим в сплошной серой пелене, да и мне не до небесных пейзажей. В мыслях я всё ещё перевариваю разговор с Ортенбегом.