Ровесники

К сестре

Недалеко от деревни было поле. Оно начиналось за садом, огородами и дорогой вдоль череды домов. Крестьяне называли ее «одонки». Поле занимало склон пологого холма и простиралось от деревни до леса, который встречал статным березняком. Когда уставшее за день солнце пряталось за его верхушки, разгорались задумчивые закаты.
В поле, правее леса, самосевом высился пучок деревьев – правильный овал, где березы густо перемешались с соснами, а клены с елями. Не знаю, откуда взялся этот островок посреди бушующих злаков. Играя в прятки посреди ржи или вытаптывая тропы к лесу в походах за грибами, мы любили дойти до этого лесного островка, не заглядывая во внутрь, сделать круг и вернуться к дому.
Поле жило своей колхозной жизнью, пока в один год, по весне, на поле техника не вышла. Привыкшай к пахоте земля удивилась, и зацвела пышным бурьяном.
Спустя год или два все поле покрылось молоденькими березками. Лес начинался теперь за «одонками». Молодая поросль напоминала все тоже поле, только покрытое отдельными ростками. Еще через пару лет, в один из летних заездов в деревню, мы заметили, как у островка леса, окружая его кольцом, разрослось множество сосенок. Сосны у нас встречаются реже другого лесного народа, а иметь под рукой крепкий сосняк, с его запахами, шуршащим под ногами ковром пожелтевшей хвои, липкими ветвями, нестрого колючими ветками и округлостями крон,  - давняя мечта и желание.
Мы приезжали в деревню отдыхать каждое лето. Быстро сосенки догнали меня по росту, какое-то время мы росли вместе, а скоро вечнозеленая мо-лодежь так рванула вверх, что я перестал доставать рукой до высоты их макушек. Каждый приезд я шел к ним, здоровался с уже вдвое выше меня, толщиной с руку, соснами, выглядывал среди смолистых собратьев новичков, смотрел, не сломана ли у кого ветка, или не срублено ли молодое дерево.
В один весенний приезд, я как всегда смотрел, какие они пустили ростки, как перезимовали первогодки, и в дальней стороне лесного острова, увидел группу странно круглых по форме сосен. Казалось, деревья не желали тянуться к небу, а решили раздаться вширь пушистыми ветвями. Подойдя к первой такой сосенке, увидел, что ствол ее на уровне груди отсечен. Догадаться легко – верхушки пошли на новогодние украшения. Обрубленных деревьев я насчитал десятка полтора.
Покалеченные выжили, хоть я и простился с ними сразу, как нашел. Мне выпало видеть их борьбу за место под солнцем – рядом росли другие, выше и сильнее, и всем хотелось тянуться к свету.
Летом следующего года, касаясь рукой молодых ростков, делая фотоснимки хвойных пухавчиков и зеленых шишек, в глаза бросилась круглая яма шириной в три-четыре шага, полусферой уходящая в землю на метровую глубину. Я никак не мог взять в голову, зачем кому-то понадобилось в безлюдном месте молодого леса рыть яму. Метрах в двадцати, я нашел такую же яму, а потом еще и еще… Родители подтвердили догадку: то выкапывали молодые деревья для пересадки. Люди ради выгоды крали у леса деревья. Выбирали лучших моих одногодок, самых красивых и здоровых.
Мне тогда думалось, ничего страшнее с сосняком произойти не может… Помню только, через год или через два, по весне, еще на подъезде по-чувствовал беду. По дороге стоял свежий запах гари, краем леса бродили следы дыма.
Щемящая тишина и духота. При каждом шаге черный пепел вздыбливался под ногами. Юные березки чернели у основания ожогами, но выше были пощажены огнем; другие словно облизнуты пламенем по всей высоте и ветки их чертили угольные полосы на рукавах рубашки.
Замирая, я вышел к лесному острову – передо мной встало потрясающее зрелище сгоревшего сосняка. Ударила в глаза оранжево-выжженная хвоя. Большинство сгорело по самую верхушку. Единицы по воле огня бегло зеленели остатками живых веток. Лесной остров был окольцован безжизненной рыжиной.
Я бродил между сосен, вглядываясь в каждое дерево, будто искал что-то. И находил только мертвую красоту выжженной земли.
И хорошим показалось, что весной мы приезжаем одним днем – привести в порядок дом – и возвращаемся в шумный и суетный город, где передо мной не раз вставали картины сгоревших деревьев, и первое время в деревню не хотелось возвращаться.
Когда же мы приехали, я не мог заставить себя пройти к лесному острову. Но что-то потянуло, позвало – туда, где всегда хорошо и спокойно, где все близко тебе.
Удивили молодые обожженные березки. Чем сильнее дерево обгорело, тем больше зеленых ростков выросло от корня и тянулось вверх. Как быстро береза, оживляя себя, пустила буйную поросль!
В сосняке ничего сначала не заметил – только трава, несмотря на пожар, выросла. В начале острова между двумя высокими деревьями стояла молодая, ниже меня, целиком сгоревшая сосенка. Ни одного живого сучка после пожара  на ней не осталось. Я подошел ближе и застыл. На ее верхушке, с гнутыми от огня иглами, торчал пучок зеленой живой хвои – пятерка свежих ростков. Деревце выглядело совсем мертвым, и откуда эти зачатки новой жизни взялись, представить я не мог. Как?.. откуда силы? Я немо ходил между десятков сгоревших сосен, в каждой из которых откуда-то из глубины забила жизнь, смотрел, как на каждом деревце, на конце ветки, появились свежие ростки, и не мог понять, где эти толщиной с карандаш веточки взяли силы преодолеть уничтожение и пробиться к свету.
Из всего сосняка не выжили только те, у которых еще в прошлый набег беды порубили верхушки.
Остальной погоревший сосняк выжил. Я вернулся к маленькой сосенке, на сгоревшей верхушке которой вылез пятипалый пучок хвои, и завороженный силой жизни, достал фотоаппарат.
Эта фотография висит у меня в комнате в рамке на стене. Каждый раз, при взгляде на нее, я улыбаюсь.

23 - 25 июля 2009г. Узловая         

 


Рецензии