Из окна...

Памяти всех жертв террора…
Она была необычайно худой, необычайно маленького роста,  необычайно бледной с необычайно чёрными, смоляными глазами и волосами. Она не была избита, ниоткуда не падала. Она такой родилась. Она родилась калекой, парализованной, почти  безногой инвалидкой. Она всю свою сознательную жизнь чувствовала себя тяжелейшим грузом на родительской шее. А больше она ни для кого себя никем не чувствовала, она видела только папу и маму и доктора, приходившего периодически ее посмотреть. Хотя это не было правдой: видела она как раз очень многих, это ее никто не видел. Начиная с трех с половиной лет, она постоянно, каждое утро  наблюдала, как соседа блондина Ванечку водили в детский сад. Их родители дружили между собой, и однажды, когда Ванечка с мамой гостил  у ее мамы, он случайно толкнул всегда плотно прикрытую дверь в ее комнату, испугался странной девочки со странными глазами в странной коляске и бросился прочь, громко хлопнув дверью. Потом он забыл об этой жутковатой встрече, а она…  Она помнила его – единственного человека, кроме родителей и доктора, стоявшего на пороге ее комнаты. С тех пор она постоянно провожала его из окна в детский сад, читала по слогам книги про детей и думала, что все это глупости – воспитываться в общественном месте, среди глупых, шумных и дурно воспитанных детей. Так это было описано в книгах.
Она и встречала его из детского сада, и наблюдала, как он играл в песочнице, читала книги про дворовых детей, и думала, что все это глупости – ссориться из-за того, что не поделили лопатку. Так это было описано в книгах.
Потом она стала наблюдать, как Ванечка учился кататься на велосипеде: сначала на трёхколесном, потом на         двух, на четырех… Она смотрела в окно и читала книги про свободолюбивых детей и думала, что все это глупости – терпеть физическую боль при падении, и продолжать кататься. Так это было описано в книгах.
Потом ей пришлось наблюдать, как нарядного Ванечку с огромным букетом гладиолусов провожали папа и мама в первый класс. И как он постоянно стал уходить в школу и возвращаться оттуда с новыми друзьями и подругами. Она читала книжки про проблемных детей и думала, что все это глупости – внутриклассные драки и споры. Так это было описано в книгах.
А у нее в жизни тоже произошли изменения: на пороге ее комнаты стал появляться наемный учитель. Он, как и доктор, приходил  с каменным, бесчувственным лицом, выполнял свои скучные обязанности и уходил. Он и не думал заговорить с ней о чём-то, кроме примеров и падежей, с него было достаточно общения с её матерью: она отсчитывала ему деньги за проведенные уроки. После занятий она читала книги про людей, выбравших делом своей жизни принесение знаний, и думала, что всё это глупости – сказки про их отзывчивость и доброту. Ведь так это было описано в книгах.
В свободное время она продолжала любоваться из окна Ванечкой. Он ничуть не изменился с тех пор, как стоял маленький, испуганный, но такой красивый на расстоянии метра от неё! Она знала его школьных друзей и подруг, она знала его расписание уроков и встречала его из окна со школы. Она первая увидела его возвращавшимся со школы с красивой девочкой Аней. Он нес её портфель, говорил ей что-то нежно и смотрел своими голубыми, влюбленными глазами. Через три недели он нес портфель и смотрел влюбленными глазами на красивую девочку Машу, через месяц – Лену. А ОНА в это время читала книжки про влюбленных подростков и думала, что всё это глупости – не есть, не спать из-за какого-то мальчишки или девчонки. Так это было описано в книжках.
Её мама в это время жаловалась всё тому же доктору на отсутствие у дочери аппетита и бессонницу.
Шестого февраля этого года Ванечке исполнялось 14 лет. Он с другом Глебом и красивой девочкой Светой собирался поехать в центр Москвы в кинотеатр. Об этом его мама сказала её маме, они все еще дружили, но Ванечку в гости ни разу не приводили: что бы не травмировать еще одной встречей с давно забытым детским кошмаром: девочкой со странными глазами на странном кресле. А ОНА читала книжки про молодёжные компании и думала, что всё это глупости – веселые гулянки с пивом, водкой и сигаретами. Так это было описано в книгах.
В ту пятницу она встала его проводить. Он уезжал рано: в восемь утра. Её молчаливый отец уже ушел на работу, мать красилась перед зеркалом. ОНА снисходительно смотрела на веселого Глеба, ненавидяще взглянула на красивую девочку Свету и с тоской и любовью провожала счастливого Ванечку. Они должны были ехать в метро.
Сердце её охватила непередаваемая тревога и грусть. Ей не хотелось читать книг, не хотелось есть. Ей хотелось думать только о НЁМ. Ей, окруженной нелюбовью родителей, равнодушием людей и книгами, ей хотелось жить. Ей хотелось любить мамочку и папочку, как любил их Ванечка. Они любили его, здорового и красивого, он платил им тем же. Она для родителей была лишь докука и денежная проблема, своей позорной инвалидностью клеймящая положительную семью, они для дочери были лишь угнетателями, кормильцами, отсчитывающими деньги на абсолютно не нужное ей образование и одежду.
Книги, которым раньше она верила безоговорочно, которые раньше были для неё единственными источниками информации и положительных эмоций перестали её удовлетворять. Они перестали правдиво отображать действительность, она перестала с ними во всем соглашаться. Они говорили штампами. Они утверждали, что все учителя добры, открыты и заботливы. Её учитель был вечно чем-то недоволен, молчалив и безразличен. Ей казалось, что если бы она умерла, он сожалел бы только о потерянном заработке, да и то недолго, а потом никогда бы не вспоминал её. А книги рассказывали о необычайно добрых преподавателях, которые переживают за учеников как за родных детей, которые всегда готовы помочь и всегда помнят и любят своих ребят. Так это было описано в книгах, но такого она в своей жизни не видела.
Книги говорили о том, что инвалидность – ещё не приговор. Что мир полон добротой, пониманием и состраданием, и о том что любой больной человек может найти себе настоящих здоровых друзей. Интересно как, как сделать это, как познакомиться с кем-нибудь, не выходя из комнаты?!?! А ещё в книгах были написаны абсолютно фантастические истории про зарождающуюся любовь между больной девушкой и заботливым небольным юношей. Она как никто иной понимала глубину вопроса и её ранила эта литературная неискренность. Все это: любовь и сострадание - должно было быть в её жизни, ведь это было в книгах, но этого не было и она понимала, что уже не будет. Компания инвалидки – кресло, мир инвалидки – окно, окно в оскорбительно больные иллюзии и нереальные мечты.
Ах, до чего же тревожно на сердце! Как будто что-то ужасное должно было произойти! Она взяла было книгу, но почему-то слова не желали складываться в предложения, не несли никакого смысла, не воспринимались. Она подъехала к окну, но двор был пуст и безынтересен: Ванечка уехал и вернётся лишь вечером. Не зная, чем заняться она включила радио. Зазвучала какая-то незнакомая грустная песня, но вдруг прервалась: «Внимание! Экстренное сообщение! Сегодня в восемь часов сорок пять минут террористами был произведен взрыв в метро в перегоне между станциями Автозаводская и Павелецкая Замоскворецкой линии. Точное число погибших пока неизвестно».
Впервые она почувствовала свои ноги. От колен и выше, и по локтям, и по всему телу прошла дрожь, стало холодно, кожа покрылась мурашками, а мысли все как-то разом вылетели из головы. Пришло какое-то отупление и какой-то страшный ужас, перекрывающий кислород. Если б она могла, она бы вскочила и побежала бы в подъезд, и стучалась бы во все двери, и конечно бы закричала. Но она сидела, словно оглушённая и тяжело дышала. Ей казалось, что всего несколько секунд, а на самом деле около сорока минут она сидела, не слыша ничего и ни о чём не думая.
Потом она поехала в коридор, где на тумбочке стоял телефон. Возле лежала аккуратная красивая телефонная книга. Вот он, нужный номер. «Здравствуйте, позовите, пожалуйста, к телефону Ольгу Петровну. Я соседка, звоню  по важному вопросу. Ах, она отпросилась? Ах, ей сообщили об ужасном событии? О каком, скажите, о каком событии? О ранении? Или о смерти? Её сын, он ранен? он жив? Вы не знаете? Скажите номер её мобильного. Я требую! Ну пожалуйста! Скажите её номер, по-жа-луйста!!!»
И через минуту: «Ольга Петровна! Что с Ванечкой? Вы плачете?

Его. Имя. В списке. Погибших??!»
Она бросила трубку.
В её любимых книгах написали бы: мир для неё рухнул, свес погас. А как, как найти слова, чтобы объяснить, чтобы рассказать, что чувствует человек, потерявший  всё: надежды; смысл жизни; то самое главное, что заставляло дышать; что единственное было важным; что давало энергию и позволяло каждый день о чём-то думать,( а ведь когда совсем не о чем и не о ком думать легко сойти с ума!), что вынуждало интересоваться окружающим миром; что было источником живых, здоровых человеческих эмоций… Часто говорят: он – главный человек моей жизни. Для неё Ванечка – это была сама жизнь.
Другого решения не могло быть. Зачем оставаться, зачем разорять родителей на еде, одежде и обучении. Раньше она жила наблюдениями, чем ей остаётся жить сейчас? Воспоминаниями наблюдений? Нет, она достаточно пожила своей убогой жизнью! Не было бы Ванечки, она сделала бы это, как только научилась мыслить. Записка? Кому? Зачем? Ей некому писать, не с кем прощаться. Да и что она скажет? «Я любила Ванечку»? Унизительнейшее признание калеки. Нет, ей нечего и некому сказать на прощанье.
Она подъехала к окну и приготовилась уже было подтянуться на руках к подоконнику, как вдруг словно молния ударила ей в лицо. У подъезда стоял и разговаривал с девушкой сосед - ингуш Аслан. В ушах загрохотало: «Террористами произведен взрыв» «Террористами произведен взрыв» «Террористами»… Террористы – чеченцы! Она была слаба в народностях: чечены, ингуши, азербайджанцы – они все ей казались на одно лицо. Мозг помутился, всё смешалось: «он чеченец, - думала она.- Он врёт, что не чеченец, я знаю, он врёт, он чеченец, он террорист! Ааа! Террорист! Он! Это он, он, он убил моего Ванечку! Он подложил бомбу, я знаю, я чувствую! И пришёл домой! Скрылся, скрылся с места преступления! А Ванечка…уже не вернётся… не вернётся домой под моё окно! Негодяй! Убийца! Убийца!»
Она должна отомстить, нет, она не умрёт, пока не отомстит! Негодяй! Убийца Ванечки! Что же делать? Что же сделать ему такое, не вставая с кресла?!! Проклятое кресло, проклятая инвалидность! Не то что любить, она отомстить за любовь не может! МОЖЕТ!! Может! В больном мозгу стрельнула искра: ружьё! Отцовское коллекционное ружьё! Она не умела стрелять, но ненависть двигала ею и обучала её. Она поехала в гостиную и сняла с крюка ружьё. Сняла красивый патронаж и достала патрон. Несколько секунд помучила ружье, случайно что-то нажала и сумела согнуть его пополам, обнажив дупла. Вставила патрон и распрямила ружьё, услышав звонкий щелчок. А дальше передёрнула затвор, (видела, как показывал отец), и с ружьём спешно подъехала к  окну. Аслан ещё разговаривал, добродушно улыбался девушке.
«Улыбаешься, убийца? Улыбайся! Недолго тебе осталось!» Она стала целиться и конечно бы не попала, если б Аслан вдруг резко не развернулся. Пуля вошла ему в шею. Полилась потоком кровь, Аслан захрипел, повалился, выпучив глаза. Девушка пронзительно завизжала. «Негодяй! Это тебе за Ванечку!» - закричала она, отбросила в сторону ружьё и, не глядя на корчащегося в ужасных предсмертных муках ингуша, ничего не чувствуя, словно под наркотиками, она с трудом подтянулась на руках. Ноги так и не удалось закинуть на подоконник, она потянулась через окно головой, плечами, корпусом и перевесила свои слабые безвольные колени. Через секунды она уже лежала распластанная на асфальте, она уже ничего не чувствовала, но была ещё жива. Соседи вызвали скорую, и она умерла уже в машине.
Прости её Господи, не ведала, что творила…
Упокой, Господи, её несчастную грешную душу…
Упокой душу, Господи, убиенного православного Аслана…
Упокой душу, Господи, невинно убиенного Ивана…
Упокой душу, Господи, невинно убиенного Глеба…
Упокой душу, Господи, невинно убиенной Светланы…
Упокой души, Господи, всех невинных жертв ужаснейшего явления на земле – террора…