Монолог феминистки

               

      Сегодня на работе мой непосредственный начальник с утра и до позднего вечера (да, он задержался сегодня на работе почти до ночи) всё время находился в возбуждённо злом состоянии. Я было подумала, что жена заставила его с утра вынести  мусорное ведро, но оказалось, что у него в компьютере пропали важные документы, и он никак не мог их найти.

      Я, конечно, его очень сильно раздражала своей болтовнёй, и он мне об этом несколько раз вежливо сказал: типа, что не может сосредоточиться. Но меня, как заклинило: чем больше он на меня злился, тем больше я ему мешала. Мне совсем не хотелось этого делать. Я даже хотела ему сказать: это не я, это какая-то потусторонняя сила, конкретно через меня, мешает ему сосредоточиться. Но побоялась, что он от такого признания заведётся ещё больше.

      После обеда пришёл заказчик, который своими дурацкими вопросами подлил масло на уже раскалённую сковородку. Начальник тут же принял решение отправить меня вместе с ним на объект.

      Заказчик, молодой мужчина, которому не больше тридцати лет, был при машине и с личным шофёром. Пока мы ехали на объект, он пытался произвести на меня впечатление. Но я сразу раскусила его: лично я была ему по барабану, он распустил свой павлиний хвост и любовался сам собой, как та обезьяна с очками  перед зеркалом. Делал мне комплименты, но я понимала, что эти комплименты входят в список добрых дел по обслуживанию клиентов.

       Он завёл со мной умный разговор. Но так казалось только ему. Мне было по барабану, о чём он вещал. А вещал он о том, что вчера в интернете вычитал статистические данные о стоимости жилья и о своих выводах по этому поводу. Я слушала его с вежливо улыбающимся выражением лица Монны Лизы, и боялась лишь одного, что невпопад зевну. А заказчик всё больше распалялся и всё больше тащился сам от себя.

        Я окинула его своим женским взглядом с ног до головы. Выводы были не в пользу мужчины, хотя одет с иголочки, гладко выбрит, дорогой одеколон, хорошо поставленная речь. И всё. Этого мало, чтобы произвести впечатление на женщину. Уверена, что он не женат, и до сих пор живёт с любящей мамочкой, которая с благоговением гладит ему брюки через тряпочку, стирает рубашки и носки, покупает галстуки и контролирует карманные деньги. Он не тратит свои деньги на рестораны и девочек, он тратит их на порнофильмы, и ждёт не дождётся, когда мамочка пойдёт на рынок или поболтать с соседкой, чтобы достать из тайника очередное порно и оттянуться по полной. Короче, великовозрастный маменькин сынок.

        Он задолбал меня своими статистическими данными о стоимости жилья, и я попыталась перевести разговор в другое русло: стала рассказывать, какое неизгладимое впечатление на меня произвёл роман афганского писателя Хоссейни «Бегущий за ветром». Он, считающий себя воспитанным, попытался изобразить, что ему интересно то, о чём я рассказываю. Я заметила, что он приуныл, хотя усиленно скрывал это. Уже наступила его очередь маскировать зевки. Но я решила его додолбать: после Хоссейни я перешла на творчество самой известной современной писательницы Европы, скандально знаменитой нобелевской лауреатки Эльфриды Елинек.

         Когда приехали на место, вышли из машины и пошли осматривать объект в разные стороны, тихо презирая друг друга и прикрывая зевки рукой. В конце осмотра объекта, обговорив детали, маменькин сынок предложил подвезти меня домой, продолжая играть роль воспитанного. Был уже конец рабочего дня. Я вежливо отказалась. Он быстренько сел в машину и, помахал мне рукой в открытую дверцу машины, типа пока, с нескрываемой улыбкой облегчения: баба с возу – кобыле легче, как Шумахер газанул с места.

        Я стояла на остановке автобуса и нервничала. Общественный транспорт ходил редко, а на дорогах пробки большие и основательные. Пришлось тормознуть такси. Мужик-таксист всё время о чём-то весело бубнил, пытаясь произвести на меня впечатление, чем очень меня раздражал. Этакий рубаха-парень. Может, ему в отместку, чтобы замолчал, рассказать о статистических данных стоимости жилья в ближайшую пятилетку? Не люблю болтливых мужиков. Но я сразу раскусила его: лично я ему была по барабану, я поняла, что он сдерёт с меня больше, чем настукает счётчик. Именно такие болтливые и обходительные хотят урвать больше. Так и оказалось.

         Когда подъехали к подъезду, счётчик показывал восемь условных единиц. Я протянула «десять» одной бумажкой. Он взял бумажку и весело сказал: «Сдачи нет». Вложив металл и презрение в тембр своего голоса, я тихо сказала: «Очень плохо, что сдачи нет». Таксист разнервничался: «Вы это произнесли таким тоном, что мне сразу захотелось отдать вам сдачу». Я молча смотрела на него невидящим взглядом. Покопавшись в видавшем виды кошельке, он протянул мне помятую однодолларовую купюру: «Больше нет». Я брезгливо взяла бумажку, поняв, что он скорее удавится, чем рассчитается со мной по счётчику, и вышла из такси.

         Подойдя к подъезду,  я протянула мятый доллар мальчугану лет семи, который стоял на крыльце и пытался надуть из жвачки шарик: «Купи себе мороженое». Воспитанный мальчик, взял бумажку, и, не вынимая жвачку изо рта, хорошо поставленным голосом ответил: «Спасибо, тётя». Я улыбнулась ему, подумав: «Растёт достойная смена».

          Пока я крутила во все стороны таблетку-ключ, чтобы открыть дверь в подъезд, мальчуган подбежал к другу, который вышел из соседнего подъезда, и они, заливаясь смехом, стали что-то друг другу рассказывать. Наконец дверь издала писк и я, взявшись за ручку, потянула её на себя. Прежде, чем перешагнуть порог, я обернулась. Оба мальчугана, смотрели на меня и хохотали. Когда они увидели, что я на них смотрю, то, не сговариваясь, одновременно сначала покрутили указательным пальцем у виска, а потом показали мне язык. Завершающим аккордом был брошенный на землю и подхваченный ветром мятый доллар.