Рассвет эры ведьм. Глава 2

В подземелье пахло сыростью и еще чем-то, чего он не мог определить, да собственно и не хотел. Он и его спутники спускались в подвалы монастыря под предлогом проверки, нет ли там каких-нибудь языческих, или магических алтарей. Впереди агентов инквизиции шел один из послушников, зажигавший по пути факелы, приделанные к стенам. Когда они, наконец, оказались под низкими сводами катакомб монастыря, старший из агентов, по имени Франсуа Лекор, предложил послушнику возвращаться назад и что они сами все осмотрят. Сначала парень отказывался, утверждая, что гости не знают подземелий, но брат Франсуа его убедил, сказав, что, во-первых, в своей работе они и не в такие норы залезали, а во-вторых, если они обнаружат здесь что-нибудь, что имеет отношение к их делу, то послушнику этого видеть не надо. Разве что потом, во время допроса. Послушник побледнел и быстро удалился.
-Полагаю, подвалы эти нам вполне подойдут, – сказал Рамон, осмотрев несколько помещений.
-Да. В дальних залах, я думаю, мы разместим все приборы и артефакты. А в некоторых комнатах соорудим камеры для допросов. Наверно, оборудование можно переносить уже сегодня.
-Я согласен с вами, - произнес Рамон. – Только как мы объясним назначение всех этих предметов?
-Ты же говорил сам, как они относятся к инквизиции. Они не будут задавать лишних вопросов. К тому же, они скорее решат, что здесь у нас будут пыточные камеры, что вряд ли их удивит. Про инквизицию везде ходят страшные слухи, и в данном случае, это нам на руку. Но вернемся к другим делам. Как твой выход в город?
-Ничего особенного я в нем не обнаружил. Когда-то я жил в нем, и с тех пор он почти не изменился. Такой же обыкновенный грязный провинциальный городишко. Никто не слышал ни о каких ведьмах, да и приборы ничего не показали.
-Что-то должно быть, наши осведомители не могли ошибиться. И лучше будет, если мы найдем их раньше, чем об этом будут знать в самом ордене. Они пришлют сюда карателей, которые просто начнут все крушить вокруг, искореняя ересь и дьявольщину. Лучше мы сделаем все быстро и тихо и без лишних жертв.
-Я с вами согласен полностью. Цель инквизиции – запугивать малограмотных и заставлять их подчиняться Церкви. Они мешают нам выполнять нашу работу.
-Не стоит так резко говорить, ибо мы тоже служим интересам Церкви.
-Я никогда и не сомневался в этом. Но я думал, что с Божьего благословения, мы прежде служим всему человечеству.
-В данном случае это одно и то же.
-Хорошо, пусть так. Но вы уверены в ваших осведомителях? Не могли ли они ошибиться? Ведь здесь нет и намека на магию либо даже на какую-либо ересь, которая, собственно и является официальным предметом нашего расследования в этом городе.
-Пока что у меня не было причин сомневаться, не смотря на то,… хотя, это и не имеет отношения к делу.  Да, кстати, Рене, ты случайно ничего не обнаружил странного в городе? – спросил Франсуа молодого человека с черными блестящими глазами, внимательно рассматривавшего череп какого-то бедняги. Он встрепенулся, взглянул на Франсуа и коротко ответил: «Нет». Как заметил Рамон, этот парень вообще был неразговорчив, и ему очень не нравился, по неизвестной ему самому причине.
-Ну, тогда ладно, – сказал Франсуа. – Пожалуй, можно приказать монахам начать переносить оборудование. А вам, двоим, все же следует поспрашивать здешних обитателей по поводу нашей легенды, дабы они не сомневались в причине нашего присутствия здесь.

Главное, что Рамон знал о сектах катар-альбигойцев, так это то, что в начале тринадцатого столетия на юге Франции они плодились в огромных количествах, набирая своих адептов в основном из среды горожан, и в частности из ремесленной среды. После Альбигойского или Катарского крестового похода в 1209—1229 годах большая часть их была уничтожена, остальные рассеялись по Европе, укрывшись даже в монашеских орденах. Именно для того, чтобы окончательно с ними покончить, и была создана инквизиция, с передачей следственных полномочий доминиканцам. Они не должны были быть связаны с жителями местности, где проводился поиск еретиков, что гарантировало беспристрастность и справедливое разрешение дела. Появление Рамона здесь было уловкой Братства.

Манихеи-катары считали недопустимым воздействие на природу, не позволяли рвать растения, поскольку в них якобы заключены души, обладающие интеллектом и, следовательно, святые, они поклонялись деревьям. По этой причине они осуждали земледелие, видя в нем «как бы убийство», и не ели мясо – нечистое порождение плотского соития. Но хуже всего было то, что они отрицали крещенье и причащение телом и кровью Христа, равно как и воскресение во плоти. Чистилище, утверждали они, существует только в настоящее время, в этом мире. Всю землю они считали равно священной и пренебрегали кладбищами. По их мнению, исповедаться надлежало не перед человеком, а только перед Богом. Потому молитвы в церквях не имеют никакой силы. Исходя из всего этого, они заключали, что сама  Церковь излишня, почему она и считала их вреднее иудеев и язычников.

Рамон и Рене в своих допросах монахов обители Святой Девы Марии спрашивали, не сомневаются ли те, что Папа Римский – помазанник божий, земной мир – божье творение, церковь – единственное средство спасения души, что сакрамента заключает в себе тело Христа. Хотя в действительности для них ответы и не были важны, но вести себя инквизиторы должны были в полном соответствии со своей легендой. Поэтому, как опытные следователи, они старались запутать допрашиваемых, сбить их с толку неожиданными вопросами, например, верят ли они, что Папа – Антихрист, что души после смерти не отправляются на тот свет, а переселяются в другие тела, и если не верят, то почему. Последний вопрос они задавали исходя из веры альбигойцев в переселение душ. Это было связано с их утверждением, что тела суть творение злого Бога, дьявола. Также они применяли и другие приемы.

Пригласив одного из братьев в келью и усадив его на постель, Рамон садился напротив него на табурете и начинал пристально вглядываться в лицо монаха, при этом ничего не говоря. Несчастный боялся отвести глаза, и только глядел на него снизу, боясь пошевелиться, несмотря на то, что сидел в неудобной позе, и тело его наверняка затекло. Спустя полчаса, когда на лице у брата выступал пот, и его начинала сотрясать мелкая дрожь, Рамон резко спрашивал: «Ну, что?». Монах чуть не падал в обморок и начинал лепетать что-то бессвязное. Инквизитор слушал с видимым вниманием, потом внезапно останавливал, благодарил за помощь, и просил позвать следующего брата, ожидающего за дверью. Несчастный, весь бледный, выходил и кельи, и усиливал психическое напряжение среди остальных братьев.

К концу дня подземные помещения монастыря были полностью оборудованы, но монахам было строго запрещено спускаться в катакомбы. С этого момента их стал терзать страх, что рано или поздно кого-нибудь из них пригласят в подземелье, после чего он обратно уже не выйдет, хотя сами инквизиторы пыток не применяли, оставляя эту прерогативу за светскими властями.

На следующий день Рамон снова отправился в город, чтобы навестить шпионов инквизиции. Потом исследовать пару подозрительных строений в городских окрестностях. Рене продолжал работу с монахами, а Франсуа решил пообщаться с членами городского совета. Рамон решил зайти в лавку отца Изабеллы. Вчера, во вспышке гнева, он забыл выяснить адрес, и пришлось зайти в канцелярию магистрата, где хранились записи обо все торговцах и ремесленных цехах города. Выяснив нужную информацию, а ему ее дали сразу, едва намекнул, что имеет отношение к инквизиции, он направился к дому, где располагалась лавка обувных дел мастера Луи Парсье, который, по совместительству, являлся и жилищем самого Луи и его дочери Изабеллы. Лавка, с соответствующей вывеской в виде сапога, была низким двухэтажным кирпичным строением красного цвета. Когда Рамон открыл дверь, зазвонившие колокольчики возвестили о приходе гостя. В сумрачном помещении пахло смолами и кожей, возле низкой коричневой стойки никого не было. Но тут, из боковой комнате, судя по звукам, являвшейся мастерской, выскочил маленький лысый человечек, в грязном кожаном фартуке. Он с некоторым удивлением посмотрел на человека в рясе, но все же спросил:
-Чем могу служить, преподобный отец? – Рамон улыбнулся:
-Ну, какой я вам отец? Вы не узнаете меня? Я – Рамон Гуатон, друг вашей дочери. Правда, я давно не был в вашем городе. Точнее десять лет.
-Рамон! – радостно вскричал мастер, – рад видеть тебя! Да, сильно ты изменился. Я и не узнал тебя. Тебе нужна новая обувь, или пришел увидеться с дочерью?
-Скорее второе. Вчера я  встретился с ней, а потом мы нехорошо расстались. Наверно, я был вчера слишком груб, вот и решил прийти и извиниться. Скажите, она дома?
-Нет, я отправил ее к одному заказчику, члену городского совета, отнести его заказ. Он очень богат и всегда заказывает обувь только у нас.
-И всегда Изабелла относит ему заказ? – стараясь казаться равнодушным, спросил Рамон.
-Ну, он человек высокого положения, неудобно ему ездить за сапогами к какому-то обувщику. Но он часто присылает за Изабеллой карету.
-Даже так? Видимо, он очень ценит ваше мастерство.
-Еще бы, полгорода ходят в обуви, починенной мной, либо сшитой. И заметь, ни разу не было жалоб, – с гордостью заявил хозяин лавки.
-Очень рад за вас. А когда она возвращается… от этого богатого человека?
-Ну, точно этого я тебе сказать не могу. Она может и вечером вернуться. Ты же знаешь, эти богатеи такие привередливые. Из-за него у меня порой значительное количество не доставленных заказов может накопиться. Но хорошо, что многие заказчики сами приходят за работой, да и этот граф прилично платит.
-Понятно, а не могли бы вы дать мне адрес этого вашего богатого покупателя? Я съезжу к нему и привезу вашу дочь домой, если она еще там.
-Да конечно, – сказал Луи, и сообщил адрес покупателя. В этот момент дверь отворилась и колокольчики зазвенели. Это прибыл очередной клиент. Рамон попрощался с обувным мастером и вышел из лавки. Поведение Изабеллы было вызывающе неприличным, и он, как служитель церкви обязан был вмешаться и наставить ее на путь истинный. Он направился к монастырю и приказал срочно готовить карету.

Поместье графа де Буси находилось недалеко от городских крепостных стен, как и дома других знатные людей с их землями и угодьями, чтобы укрыться за ними в случае нападения. Карета добралась до пригородов, находящихся внутри городских укреплений. Глиняные жилища бедняков с соломенными крышами от стен отделяло небольшое пространство, кое-где заполненное огородами. Если ближе к городскому центру, вдоль улиц можно было увидеть сливные канавы, булыжники и доски, предназначенные для преодоления глубоких луж во время дождя, да и главная улица была хорошо утрамбована, то здесь, случись серьезный ливень, земля превращалась в непролазную топь, в которой вязли повозки. А пришлый человек и вовсе мог бы заблудиться в лабиринте тесных улочек, с нависающими верхними этажами, если бы ему не подсказывали ориентироваться по именам домов, нацарапанных на стенах или написанных на гербах. У города было две пары ворот – у обоих концов главной улицы, запиравшиеся на закате, и отворявшиеся на рассвете. Стенами город обзавелся сравнительно недавно, и уже грозил выплеснуться за их пределы. Короли охотно разрешали городам возводить за их счет, путем особого побора – munagium, новые стены или ремонтировать старые. Ведь они могли использовать укрепленные города своего домена как опорные пункты в своих внутренних и внешних войнах, и стремились использовать для этой цели и сеньориальные города, взамен поддержки их в борьбе с  их сеньорами. Рамон еще помнил, как они возводились.

Несмотря на кровь, пот и боль, работу до изнеможения, это дело объединило всех людей, превратив их в величайшую на земле силу, способную и горы сдвинуть с места, и реки повернуть вспять. «… Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажите горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас»[4].  Руководили процессом зодчие, нанятые герцогом в Париже, наблюдавшие за строительством с одной из недавно построенных башен, сверяясь со свитками у себя в руках. Его отец обтесывал камни прямо возле деревянного пандуса, ведшего на первый уровень лесов используя измерительные приборы - угольник и отвес, чтобы блоки были ровными и гладкими. В случае нападения противнику будет трудно карабкаться по ним. Камни складывались в тележку и увозились наверх. Рамон вертелся рядом, чтобы подавать инструменты, и заодно наблюдая за работой отца. Его сильные руки методично и точно совершали один удар за другим, придавая глыбе форму, отшлифовывая ее грани. Таким отец и запомнился Рамону – мастером своего дела, властелином камня, который мял булыжник как хлебный мякиш. Мать он запомнил хуже, но она всегда была для него подобием Девы Марии – непостижимой, нежной, любящей, центром чувств и эмоций, почти религиозного поклонения.

В тот день мать вместе с другими женщинами принесла еду для мужчин. Она попросила Рамона отнести еду строителям на верхние уровни. Он собирался подняться по пандусу, когда заметил Бесенка, стоявшую возле связки бревен. Он подбежал к ней.
-Ты что здесь делаешь? Отцу еду принесла? Здесь стоять опасно.
Она не ответила, и только смотрела на него своими глазищами. Сзади раздался грохот. Рамон резко обернулся. Часть верхних секций обрушилась и лавина бревен, досок, камней и тел скатилась вниз по пандусу, накрыв всех, кто там стоял. Клубы пыли скрыли место трагедии, медленно приближаясь к парню, словно превратившемуся в статую. Вокруг него суетились, кричали, но он ничего не слышал. Осознание пришло потом, вместе с сокрушающей болью. Глупо было спрашивать, почему так случилось, как Господь допустил смерть близких. Ведь неисповедимы пути его. После похорон мальчик решил стать священником, чтобы хоть немного приблизиться к их пониманию.

Карета подъехала к особняку. У ворот стояло двое стражников. Даже священника они не хотели пропустить на территорию особняка. Ему пришлось злоупотребить служебным положением и показать им удостоверяющую грамоту. Стражники сразу подтянулись и открыли ворота. Аллея, выложенная каменными плитами, была окружена огромными раскидистыми тополями, среди которых гуляли какие-то люди, видимо гости дворянина. Дамы в строгих длинных платьях, с головными уборами, тихо разговаривали друг с другом и держались в отдалении от мужчин, о чем-то шутивших и громко хохотавших. Какое-то несоответствие привлекло внимание Рамона. Одна из молодых девушек звонко смеялась, беседуя с каким-то высоким рыжебородым мужчиной. Черные распущенные волосы, широкая улыбка без сомнения принадлежали Изабелле. Дамы с неодобрением поглядывали на нее, мужчины смотрели с явным интересом. Он сразу направился к ним. Люди сразу замолкали, когда он проходил мимо, и пристально смотрели ему в след. Он подошел к  мужчине и Изабелле.
-Здравствуй, Изабелла, – сказал он, – я бы хотел поговорить с тобой.
-А кто вы такой? – спросил мужчина, его насмешливый взгляд прищуренных серых глаз сразу не понравился Рамону. Он представился и повторил, что хотел бы поговорить с Изабеллой. Мужчина взглянул на Изабеллу, та кивнула. Он пожал плечами и отошел в сторону.
-Это и есть главный покупатель твоего отца?
-Да, это он. Что ты здесь делаешь?
-Я искал тебя, чтобы извиниться за вчерашнее. Я был тогда слишком груб.
-Мне так не показалось.
-Но я так считаю. И еще, Изабелла, меня беспокоит твое поведение. Ты ведешь себя неприлично.
-Я понимаю, ты – священник, но не можешь указывать мне, что делать, – она стояла, прислонившись к дереву и заложив руки за спину, и внимательно смотрела на него. - Слушай, может, не за душу ты мою грешную беспокоишься, а просто ревнуешь?
-Изабелла, прекрати, да что с тобой такое? Ты как одержимая! – видимо он сказал это слишком громко, и все разговоры вокруг сразу смолкли. Когда такое говорил служитель церкви, это могло означать большие неприятности. Все знали, хотя и по слухам, что происходит в застенках инквизиции.
-Изабелла, – произнес он тихо и вкрадчиво, – не понимаешь разве ты, что можешь поведением своим навлечь неприятности на своего отца? К тому же дело каждого христианина, наставлять души заблудшие на путь истинный. Именно это я и пытаюсь сделать.
-Послушай, – жёстко сказала она, подойдя к нему поближе.– Я живу, как хочу, и я не боюсь ничего.
-Что у вас происходит? – спросил мужчина, очевидно хозяин особняка, возвращаясь к ним.– Святой отец, вы что же, пристаете к барышням?
-Я вам не  отец, ­ агрессивно ответил Рамон,– но служитель Церкви. И я намерен увести эту девушку из этого гнезда разврата.
-Ну-ну, зачем же так. Где же здесь разврат? Все очень даже пристойно. Все гости мои очень уважаемые люди, и все истинные христиане. Если вы хотите, я могу угостить вас вином. Только не надо делать такое лицо, я же знаю, что вы – монахи любите и поесть и выпить. Не надо стесняться.
-Послушайте. Вы,– сказал Рамон, подойдя вплотную к мужчине.– Я не позволю вам так обращаться со мной, тем более оскорблять моих братьев. И эту девочку развращать я тоже вам не дам.
-Я никого не развращаю,– произнес хозяин. – Что касается девушки этой, то она нравится мне, может быть, я даже женюсь на ней,– это признание поразило инквизитора.
-То есть как, женитесь? Она же из другого сословия!
-И что? Я могу жениться на ком пожелаю. К тому же, что вам за дело?
-А как же то, что ты мне говорила вчера? – спросил он Изабеллу.
-Да, ты мне нравился, но это было давно, к тому же, ты теперь – монах, а вам запрещено иметь связь с женщинами.
Он разозлился, хотел сказать еще что-то, но передумал, развернулся и пошел прочь. Он слышал, как Изабелла смеялась над ним. И ее смех, как будто резал его ножом.


4. -   Евангелие от Матфея. 17, 20.