Крысинной тропой короткими перебежками

               

 Если не смотреть  вниз на убитый солдатскими сапогами  плац и на серые боксы парка, а чуть поверх и вдаль, то с крыши казармы открывается замечательный вид. За ярко желтым  горчичным полем и  зеленеющей за ним молочно-спелой пшеницей  так уютно смотрятся  черепичные крыши пряничных домиков деревни Рёперсдорф. Bсего-то 5 км, пол часа ходу. И чего люди находят в этих крышах, почему они так манят под свою сень неприкаянных странников?

После больницы обычно тянет на воздух, на простор. Госпиталь та же больница с той лишь разницей, что попасть туда, случается, люди мечтают. А чего такого, организмы молодые, здоровые и, если приключилась какая-нибудь несерьезная болячка, то это только повод сачкануть  в условиях приближенных к гражданке. Зато, когда после выписки тебя снова накрывает удушливая волна  родной казармы, моментально возникает желание нырнуть обратно и, вынырнув  где-то в сторонке, глотнуть свежего воздуха.

Интересные мысли, бывает,  приходят в голову в самый неподходящий момент.
Ну, казалось бы, сеанс тренировочной радиосвязи  между крышами казарм реактивного дивизиона и соседнего разведбата  в режиме «вижу тебя хорошо, но не слышу» не самое подходящее место и время  для мыслей о временном и вечном.

«Ладно, рвану я в самоход, ну, допустим припрусь в этот Рёперсдорф...И что?
Здравствуйте, я ваша тетя?  Денег ни шиша, даже пива в гаштете не выпить. За время болезни подкожный жирок в двадцать марок рассосался на банальные лакомства от чипка типа халвы и печенья, а получка только через пару недель. Все, что можно продать уже продано…Хотя стоп, завтра замена сапог.

 А, что, если получить сапоги? Хрена с два, сапоги положены только через пол года. Обана, а Ходя! На фиг ему новые сапоги перед дембелем?»
Ходаков хоть и дед, но ленивый и покладистый. Салабонов не дрючит, считает это делом черпаков. Да и весь их немногочисленный призыв, еще Урманов и Дроздых  на дедов не очень похожи, если сравнивать их с предыдущими.

Отказаться от новых сапог, такое мог отчебучить только непредприимчивый сержант Ходаков.
-Мне до приказа с гулькин хрен осталось, и нафиг мне новые мозоли? У меня и старые почти, как новые, только каблуки заменил и набойки набил.
-От ты ловкач, Ходя, прям, как тульский кузнец Левша, это ж надо мозоли подкаблучил и подковал,- Хохлов цеплял Ходакова, вроде, как за мозоли, но норовил ухватиться за берцы.
-Чайник ты с нечищеными ушами, я сапоги подковал!

-Ходаков, ты че в натуре хочешь отказаться? Даже не думай, у меня сапогам скоро полный абзац, а ждать еще пол года. Махнем, сапоги на чипок?
-У меня же сорок пятый растоптанный, а у тебя сорок второй с зимними портянками.
-Обменяю с кем-нибудь.
-С кем обменяешь? Сорок пятый у меня и у  Касторного, еще у Пентагона из второй батареи и у Дрёмы из третьей.

-Это уже не твоя забота, Ходя...В разведбате хотя бы,  да мало ли где,  у танкистов, например.
-Ладно, не вопрос, с меня сапоги, с тебя чипок.
Новенькие юфтевые сапоги младший сержант Хохлов спрятал в радиомастерской, в ящик из-под оборудования и завалил сверху ветошью и бухтами кабеля.

Зачем Витя пошел в штаб, он потом так и не вспомнил. В штабе писарь Гафуров выстукивал на машинке какой-то не шибко секретный документ.
-Привет сачкам-уклонистам, как здоровье, поправил?
-Эх, еще бы месяц-другой тогда бы точно поправил.
-Ну, ты и борзота, и так больше месяца кантовался...

В этот момент, очевидно не совсем еще здоровый и, потому блуждающий взгляд младшего сержанта Хохлова зачем-то скользнул под топчан у стены и выхватил под ним чьи-то сапоги. Чьи-то, не в том смысле, что под штабным топчаном прятался  шпион, а в том, что они лежали сами по себе хотя   всем известно – сапоги, как только покидают вещевой склад, начинают принадлежать кому-то персонально.

-Рашид, твои сапоги?
-Какие сапоги?
-Да хрен их знает, наверно, юфтевые или ты уже хромачи себе оторвал?
-Ты о чем, зёма?
-Лежат под топчаном.
-Харе прикалываться, меня  на сапоги не склеишь.

-Значит, не твои,- задумчиво произнес Хохлов и, нырнув под топчан, извлек оттуда пару новеньких юфтевых сапог.
- Твою дивизию, сорок пятый! Во всей части три  пары таких говнодавов и надо же мне уже вторые попались.

-Эт, наверно, Меньшикова, у Богданова нога ваще женская,- предположил писарь,- на охоту видать приготовил солдатские повышенного размера.
-Ага, чтобы запутать и сбить со следа немецких егерей. Не положены офицерью солдатские сапоги, пусть в хромачах петляют. Рашид, ты ничего не видел и ничего не слышал, понял?
-А я и так без понятия.

«Вот это пруха,- Радовался Витя удаче, поднимаясь на мансарду, в радиомастерскую,- не было ни гроша, да вдруг алтын. Целых две пары новеньких сапог, да еще наших советских, прошитых, плюс на медных шпильках, а не немецкое эрзац барахло на клею»
В ящике, под кучей ветоши и мотками кабелей тех первых  сапог от Ходакова, однако, не  обнаруживалось.

 И как Витя не разматывал, и не сматывал бухты обратно, берцы не появлялись, то-есть, всё говорило за то, что ушли они бесследно. Вторые ключи были  только у начальника связи лейтенанта Коренева.
«Вот падла, значит, эти из-под топчана и есть те самые. Это Корнюха их под топчаном в штабе заначил.

Круговорьё сапог в природе»,- раздумывал Витя о печальной склонности  человеческой натуры,  способной запросто присвоить чужое и вот так походя перешагнуть через заповедь.
В радиомастерской был еще один тайник  в нише за шкафом. Корнюха о нем пока не пронюхал, иначе бы давно наладился приходовать пиво, периодически похищаемое жаждущими солдатиками  в ночных вылазках на местный пивзавод.

В Рёперсдорф  порыли напару с Горобцовым. Тому надо было срочно реализовать часы.
Золотые,  именные часы принадлежали Хасимову, тот получил их за ударный труд в хлопкоуборочную кампанию. Глядя на Хасимова, никак не верилось, что этот патологический сачок и симулянт способен ударно трудится,  окромя, как ложкой.

Сам ли Хасимов обратился к Горобцову с просьбой о реализации хронометра или Горобцов сделал ударнику хлопкоробу опережающее предложение...?  Второе предположение было  вероятнее, но тут уж, как говорится, шо уж.
Чтобы не спалиться шли полями, и хотя горчица с пшеницей не кукуруза все же при крайнем шухере они позволяли схорониться в положении лежа. Песни жаворонков ласкали душу и вселяли надежду на  успех предприятия.

-Давай, че продадим, бабки пополам,- предложил Горобцов.
 При удачном раскладе сапоги можно было загнать марок за сорок. Часы тянули много дороже, и предложение делить весь табаш пополам в любом другом случае выглядело бы заманчивым. В любом другом, кроме Горобцова. Цыган-полукровка с репутацией  прожженного афериста и жулика, тянувшейся за ним из Шёнвальде. Он служил там кодировщиком и был переведен в Пренцлау за какой-то мухлеж.  В чем скрывался подвох, Витя, как ни силился, понять не мог.

Лицом к лицу деревня Рёперсдорф не выглядела такой сказочно привлекательной, как  с крыши казармы. Обычная немецкая деревня.  Чисто, опрятно, всё на своих местах. Вот кирха, значит, рядом должен быть гаштет. Так и есть, вот он в пятидесяти метрах.  Народу практически никого, рабочий день еще не кончился, наверное,  трудятся в поле или на фермах. В одном из дворов над кучей навоза, у сарая или коровника чего-то мудровали парень и женщина.

- Во, давай хоть этим предложим, а то нет никого.
-Камрад, ур кауфен?- Озвучил Хохлов бизнес предложение Горобцова достаточно громко.
Немецкие крестьяне прекратили интересоваться навозом и заинтересовались предложением. Женщина сделала  жест рукой, означавший приглашение войти  во двор и подойти на приличествующее переговорному процессу расстояние.

 
-Здравствуйте, камрады, вот часы у нас имеются золотые,- попытался сразу взять быка за рога Горобцов.
-Вас?- Переспросила женщина.
-Не понимаешь? Никс фирштейн, что ли по русски?- удивился экскодировщик.
-Нихт фирштейн ауф русиш нихт фирштейн.

-Ур, гольд ур кауфен?-уточнил Хохлов.
-Гольд?-недоверчиво переспросила немка и жестом попросила показать.
Горобцов вытащил из кармана маленький сверток и размотал кусок новой портянки. Часы засияли на солнце.
-Вот смотри, тут проба даже есть, чистое золото.

Женщина повертела часы в руках, послушала их тиканье и, показывая пальцем на гравировку  на крышке часов,где по-узбекски был увековечен трудовой подвиг Хасимова,  спросила
-Вас ист дас?
Немецкий не узбекский, понять не сложно.
-Ну это специальный сертификат. На золотых часах  так положено.
Словосочетание "специальный сертификат" из международного эсперанто прозвучало убедительно и успокоило бы, куда более строгого эксперта, чем простую крестьянку, пусть даже немецкую.

-Вас  костет дас?
-Че она говорит?
-Спрашивает, сколько стоят...
-Как думаешь, сколько ей зарядить, может, сотню?- зажадничал Горобцов.
-А чего там мелочиться,  хундертфюнфциг марк(сто пятьдесят),- рубанул Витя.

-Найн,- быстро сказала немка, возвращая часы.
-Чего найн, чего найн, курица несчастная, да ты хоть раз в жизни золото видела? В Союзе такие рубликов двести стоят. Это, по-вашему, на восемьсот марок потянет, а ты тут еще торгуешься. Гольд, фирштейн, червонное  золото, проба на пробе же стоит...
-Вифель ду хочешь?-перебил Хохлов мутноватый поток цыганского промоушена.
-Хундертцванциг марк. Енде унд алле!

-Сколько дает?- Заволновался Горобцов.
-Сто двадцать и точка.
-Ни хрена себе, давай, пусть берет.
-Гут, зер гут. Битте, нехмен гольд, гиб мир гельд... Бери золото, гони деньги,-вольно продублировал Витя для Горобцова.
Немка отдала сотенную купюру, приложила к ней две десятки и нацепила часы на руку.
-Данке шён...А вот сапоги, фрау, классные сапоги, сам бы носил и радовался, да бабки нужны,- Витя достал из вещмешка сапоги.
Хозяйка взглянула на сапоги и крикнула,- Кугхт, зу мир коммен!
Парень бросил месить навоз, воткнул в него вилы и стал выдвигаться к основной группе, с целью включиться в процесс международной торговли. Здоровый и розовощекий он был, судя по блаженной улыбке, не вполне нормальный в душевном плане.

При виде сапог глаза его  загорелись, а руки потянулись к обувке. Он тут же скинул свои коротенькие опорки и натянул сапоги.
По-видимому, они ему были чуть великоваты.
-Портянки надо, тогда будут в самый раз.
-Вас?- Опять переспросила непонятливая хозяйка

-Вот дикарьё, портянок никогда не видели,-  Витя скинул один сапог и показал портянку. Он быстро размотал и снова намотал её на ногу и надел сапог.
-Портянки надо, и все будет зер гут.
-Найн погхтянки,- сказала немка.
-Че не берут?- опять заволновался Горобцов.
-Хрен их знает, похоже, портянки не берут.

-Ты че с портянками продаешь? Ну ты даешь, офигеть. А назад, как пойдешь, ногам точно амбец.
-Ничего, босиком по травке, а перед самой казармой сапоги надену.
-Ты бы еще в исподнем, в кальсонах...
-Летом кальсоны не положены, кстати, по-польски исподнее это джинсы.
-Не звизди.

-Спроси у  Касторного, ему поляк джинсы привез и говорит: « вот вам исподне, пана проше...»
Хозяйка что-то сказала парню, судя по всему, он был её сыном, но тот замотал головой и выдал что-то нечленораздельное. Но основа звукоряда  была немецкая и мать его понимала потому, что повысила голос. И тут парень заплакал. На вид ему  было лет двадцать пять, но слезы лились младенческие, как положено, с соплями и всхлипами.

-Вифель?,- отрывисто выплеснуло материнское сердце про сапоги, которые не хотел снимать Курт.
Вот он момент,- понял Витя и борзонул на выдохе,-  фюнфциг ( пятьдесят).
-Найн,- ответил  рачительный, но скуповатый женский миокард.
«А хрена я тебе уступлю»,-мысленно закусил удила Витя и снова скинул свой сапог, повернув подошвой вверх,  будто, собрался показать подкову.

-Найн погхтянки,- голосом  робота-автомат выдала фрау.
-Придурки вы все до одного, вместе с Горобцовым…Портянки не продаются, им цены нет. Я их  меняю, но только на твердую валюту, на бундес марки.
-Найн бундес магхк,- похоже, робота зациклило.

-Смотри сюда, курица,- Витя демонстрировал свой сапог,- видишь, немецкий, дойче сапог, говно, шлехт. Все же - на клею, подметки отваливаются. А наш,- он жестом приказал  Курту поднять копыта потому, что стянуть с него сапоги было не под силу  даже трактору,- наш-то, русиш сапог гут. Прошит - шнайда по–вашему,  значит, прострочен. Шпильки медные, сам  юфтевый, сносу ему нет. Нихт капут сапог, зер гут сапог.

-Вас ист курица?-спросила немка.
-Бляха муха, она, кажись, понимает,- зашипел Горобцов.
-Да ни хрена она не понимает, может, пару  слов и сообщил ей  папашка  героический, который по нашим сараям в войнушку шарился да яйки с курками тырил.
Тут Витя вдруг скумекал к чему клонит поднаторевшая в грабеже русских солдат  скопидомная фрау.

-Нет, сапоги на курицу не пойдет, даже не думай. Найн курица, сами жрите. Деньги, марки давай!
Курт опять захныкал и материнский Орган, ответственный за ублажение капризов великовозрастного дитяти, не выдержав, сдался
-Гут, фюнфциг, -вздохнула она и достала из кошелька купюру в пятьдесят марок ГДР.
Курт заулыбался и пустил носом пузырь.
 
-Молодец, сынок, мамкина радость на старости лет. Месить тебе говно в этих сапогах не перемесить. Данкишон, как говорится, и аухфидерзеен нахаузе, а то нас там уже с  немецкими овчарками ищут,- в завершающей стадии торговой сделки у Горобцова прорезалось чувство юмора одновременно с немецким.

Кто никогда не вел напряженных переговоров с иностранными контрагентами и не испытывал чувства глубокого удовлетворения от того, что удалось в последний момент ловким приемом  выкрутить буржуям руки и дожать их чисто по-партнерски, понять коммерсантов от реактивной артиллерии врядли бы смог.

А как пели жаворонки! Нет, это были уже не жаворонки  а, скорее, соловьи, но пели они как бы  внутриутробно, в предсердиях и желудочках  да и в самом желудке, печенках, селезенках кишках и прочем ливере. Словом, пело все нутро разом  Мир и деньги, возьми хоть Союз, хоть ту же Германию любят удачливых и напористых, дерзких и находчивых, оборотистых и расчетливых.

-Ни хрена себе мы раскрутились, на сто семьдесят марок. Это же по восемьдесят пять на рыло,- радостно подсчитывал Хохлов.
-Ты че-то насчитал многовато... Так не получается. Часы ведь Хасимова, нужно ему сто марок отдать.
-Постой, ты же, когда про сотню хотел заикнуться, чуть с перепугу в штаны не наложил.
Не жирно ли будет, чтобы дед и черпак салагины часы за что купили, за то и продали? А в чем навар?

-Понимаешь, часы-то золотые, а мы все-таки продешевили, да и заныл он, мол, это подарок колхоза.
-Самый обыкновенный позолоченный «Полет», мне такие на шестнадцать лет родители подарили…
-А проба?
-Ну да, проба, вроде, стояла.
-Вот, Хасимов говорит триста рублей стоят.

-Ты же говорил двести.
-Я двести, а Хасимов считает триста стоят.
-Стоили.
-А? Ну да, стоили.
Хасимову, как ни крути, а стольник отдай. Остается - двадцать пополам, это по десять и пятьдесят на два, выходит - двадцать пять. Итого на круг по тридцать пять,- подбил итог Горобцов.

«Вот морда цыганская  и нахрена я с ним поперся и все пополам делить уговорился. Ведь чуяло же сердце, что наколет гадский конокрад. Целых пятнадцать марок потерял, месячное жалование. Да и ладно хрен с ним,-успокаивал себя Хохлов, -сапоги за полтинник это через край, за сорок был бы рад до смерти, да и за тридцать пять бы отдал, а, положа руку на сердце, и за тридцать бы согласился. Ну так, о чем тогда тужить?»

Через пару дней Хохлов спросил у Хасимова, сколько денег  ему отдал Горобцов?
Тот поначалу испугался и пошел в отказ, но Витя дожал хлопкороба.
-Питнадцат марки мине он даваль
-А часы эти золотые или простые?
-Прастой, толка чут-чут тонкий золата наверху ест.
-И сколько они в Союзе стоили?

-Я ни зинаю, дисятий класси калхози падариль, можит, сорык или сорык пят, вот так, рублей.
-Деньги уже пропил?
-Зачем прапиль? Чипок зимляками хадиль.
-Ладно,басмач, гуляй пока.
-Я ни басмачи, эта Рузибоев басмачи, дедущка афханистан хадиль…
Ды слышал я уже про дедушку Рузибоева, иди уже, дятел.

«Вот падла, наколол таки ромал, Ну я тебе, Лойко Зобар, покажу, куда Макар Чудра табор  не гонял» досадовал Хохлов на цыгана полукровку, а заодно и на полнокровных и натуральных  литературных героев и даже на весь цыганский ансамбль Ромэн.  Вечером Витя  пригласил Горобцова потолковать в бытовку.

-Ну ты и крыса, отдал Хасимову пятнадцать марок и думал, я не узнаю?.
-Да не думал я, украли бабки в тот же день. Вечером были в кармане, а утром проснулся, нету ни пфенижки, все выгребли суки, свои пришлось отдавать.
-А где ж ты свои взял, если все выгребли?
-Занял у земляка, а то чурбан разнылся. Я подумал, как бы замполиту не стуканул, пришлось вот в долги влезать.

-А че ты ему сразу не отдал, как пришли тогда?
-Да сам не знаю, закрутился че-то, потом этот тоже, где-то блондил, найти его не мог.
-Ну ладно, днем блондил, вечером тоже блондил, но на вечерней поверке-то он не блондил и по отбою отбился, как положено, в свою коечку. Или ты адреса кроватки Хасимова не знаешь, так я тебе черкну?

-Сказал же, закрутился я, потом подумал, завтра отдам, какая разница?
-А разница, такая, что завтра у тебя денег уже не было.
-И что, я виноват, что суки спернули?
-Сам ты сука еще та, клеймо на часах, откуда взялось?
-Так и было, за что купил, за то продал.

-Врешь, ромалэ, купил за пятнадцать без клейма а продал за сто двадцать с клеймом. Ну, мне десяточку накинул за коммерческую хватку и знание иностранного. А клеймо это ваше родное, только на тебе его ставить уже негде.  Немку наколол, Хасимова до кучи и меня по дружбе, ну ты и крыса. С тобой больше никаких дел, ко мне теперь даже не суйся.

На летние стрельбы дивизион выехал примерно через месяц. За пол часа до отбоя в палатке внезапно погас свет - заглох движок. Через пол минуты свет снова загорелся, но за тридцать секунд темноты что-то в мире изменилось.

-Вот же, падла! Суки! Кто? Убью!- Орал Горобцов, сидя на своей постели в трусах и майке.
-Сто марок пропали. Только, что были. Вот, в военном билете. Никого не было, я ж его в руках держал, когда свет погас. Включили, билет вот он, а бабок нет.

Сто марок были те самые, из Рёперсдорфа, ведь солдатам и даже сержантам таких купюр в получку не выдают, большинство таких  даже в глаза не видело.  А деньги украл  Гусейнов. Случайно выяснилось уже после дембеля  Горобцова. Но тогда  Витя только и смог подумать, а Боженька ведь и, правда, не фраер.