Ёб де пис, ёб де пндайсис!

                Ёб де пис, ёб де пндайсис!

     Репино под Ленинградом – мне двенадцать лет. Мы отдыхаем. Почему – Репино, почему из Еревана мы поехали, именно, туда отдыхать – просто: отец совмещал командировку с отпуском. Сестрорецкий инструментальный – основная цель поездки, мы в довесок и не в самые солнечные края: погода в Репино, мягко говоря, не баловала. Сосновый бор, за ним песочный пляж пансионата “старпёров”, – старых большевиков, – всё вроде бы не плохо, но холодновато: солнце ласкало Финский слабо. Из всех достопримечательностей – подвыпивший Ролан Быков под зонтиком в кафе с какой-то дамой, неудачно пытавшейся накинуть на него пиджак и куда-то увести. 1973 год.
 Остановились мы у Пети-Пети – так отец окрестил отставного офицера Петра Петровича, сдавшего нам свою квартиру.
  Контрастное зрелище: отец невысокого роста, с смольными усами, горящими чёрными глазами, – подвижен и энергичен; Пётр Петрович высок, рыхловато-грузен, круглолиц, белобрыс, медлителен, я бы даже сказал, потухший, угасший. Пётр Петрович был списан на берег с атомной подводной лодки. Облучён и списан. На берегу он лечился. Пожухлая форма с пилоткой, немного грузная походка, водянистый, потускневший взгляд – это Петя-Петя.
  Своей семьи у Пети-Пети не было – уже не помню по какой причине, – и сожительствовал он c Любой – местным библиотекарем, к которой и переехал на время. Оба они пережили ленинградскую блокаду.
  Как-то Петя-Петя пошёл по грибы, сварил из основательного Белого мировой супец. Посуды на всех не хватило и он с Любой хлебали из одной тарелки, поочерёдно опуская ложки. Делали это они весьма интеллигентно: медленно, слаженно, поочерёдно, не мешая друг другу, держа ложечки над кусочками хлебушка. Так учили их в детстве.
 Петя-Петя был бодр, непривычно радостен и возбуждён, – сегодня праздник в Кронштадте. Он и нам достал пригласительные на всю семью - я; мама; папа; брат. С отцом у нас всегда был праздник. Его энергии хватало и на  семью, и на многотысячный коллектив, которым он руководил. Белая сорочка; строгий галстук; чёрные волосы, зачёсанные назад; взгляд, устремлённый за горизонт...
  Кронштадт звенел военным оркестром, бескозырками, тельняшками, казалось бы, беспорядочной суетой. Нептун; Русалка, Черти … Петя-Петя суетился в поисках тельняшек малого размера. Он нам с братом обещал. Обещали и ему, но не приносили и он, явно, был раздосадован.  Беспокоился.
  Матроса отличали большие, чёрные глаза. Армянские глаза. Их отряд, взвод, – не знаю что, - остановили около нас. Отец его сразу заприметил. Окликнул. “Ты откуда? “. “Из Армении.”. “Взвоод …” Отец быстро достал из кармана пачку десятирублёвых – командировочные; отпускные, – отсчитал достаточно и сунул парню в ладонь. “Дядь, это много …”. “ С ребятами погуляешь!”. Они ушли.

  1979 год. Полтава. Лето. Чудесно летом в Полтаве. Мне восемнадцать. Я спортсмен. ЦС “Буревестника” по борьбе дзюдо. Новая гостиница в центре города. Мы с Лёвиком по прозвищу Блеф проживаем в одном номере. Лёвик старше и мастистей, – многократный чемпион Армении и того же Центрального Совета в лёгком весе. Прозвище, кличку он заработал не зря, – Лёвик не обладал силой: скорость и масса обманных, ложных финтов – в этом сила Лёвика, пятидесяти семи килограмм. Небольшого роста, черняв и кучеряв. Я же – метр восемьдесят, семьдесят один килограмм. Шор и Шоршор.
  В Ереване Бяша сшил мне из брезента костюм “сафари”. Кнопки, заворачиваемые на них рукава; строчки; непонятные лейблы …. Класс! Через много лет я купил себе французский, но Бяшин был лучше. Девочки не оставили без внимания. Ресторан “Театральный” – какая там борьба? Борьба велась на другом “татами”. Всё оплачивало государство: поездку, питание, – кроме ресторана “Театральный”.  От восьмидесяти рублей, выданных дома, осталось немного – рублей десять. У Лёвика не гуще.  Решение приняли вместе. Брат у меня проходил студенческую. практику в Харькове, – мы туда и направились. Команда улетела в Ереван.
  По десять рублей на кармане. На что мы рассчитывали? Не знаю! Брат с товарищами жил на окраине Харькова в частном доме. Денег не было! Ездили куда-то за город, на реку: там запруда и много раков. Рубль за ведро. За рубль купили снасть и сами ловили: хочешь, ведро; хочешь, два. Пиво; раки – завтрак; обед; ужин.
  За пивом ходили мы с Лёвиком. Очередь была несусветная. Лёвик начисто брился, совершенно укоротив баки, одевал импортную многоцветную сорочку, купленную у поляков на международном турнире, и шёл в бой – в смысле, без очереди. Он, якобы, изображал иностранца. Конкретней, как он думал, - грека. Был похож. Очередь негодовала: “Куда прёшь!? “. Лёвик оживлялся. “Ёб де пис – ёб де пндайсис!” – кричал он, угрожающе сотрясая указательным пальцем. Затем более примирительно, где-то жалостливо, мол, понимаешь: “Кяп де пис, кяп де пндайсис.”, - и нам, иностранцам, пиво также хочется. Я со своим “сафари” тушевался: “счас” побьют! Глупо всё это! Прокатывало! Лёвик был большой артист! “А, грек, что-ли!? Ну, давай, ладно! Только быстро!”. Мы так каждый день ходили. “Мурмурки!” – спасибо “по-гречески”. Завсегдатаи уже знали.
  Осталось по три рубля на брата и нас потянуло домой в Ереван. Мы с Лёвиком поехали на вокзал. Солнечно было и на вокзале в Харькове. Только брать нас “зайцем” до Еревана за такую цену, – билеты стоили намного дороже; полторы сутки пути, – никто не хотел.
  “Даём по три рубля на брата – едем в Ереван!” – нагло заявлял Лёвик. Проводники от этой наглости только отмахивались. Так до последнего вагона. Перспектива остаться в Харькове и питаться раками до скончания, не радовала. “Костлявая рука голода …”. Очень есть хотелось.
  Поезд уже набирал обороты … Ту-ту! Сердобольная проводница третьего с конца вагона окликнула: “Эй, трёхрублёвые, шевелитесь!” Мы ей отдали по три рубля и с надеждой уставились на гранёный стаканчик из под краника с водичкой в тамбуре. Единственно доступная “пища” на полторы сутки. Да, погуляли!
  Она проводила нас в купе.
  Отец вёз демобилизованного сына-солдата домой, в Армению, в деревню. Отец был небрит и от синтетических носок немного попахивало, но как он нас кормил эти полторы сутки …. Этоо что за кушанья; этоо что за самогон …. Я приехал домой и сыт и пьян. Лёвик вышел в Армавире, - к родственникам.
   Меня же ещё взяли в деревню, там мы плясали, кутили, а затем сытого и пьяного привезли домой. Отец солдата!
  Вот такой вот “Ёб де пис – ёб де пндайсис!”. Что по-гречески означает: “Что посеешь – то и пожнёшь!”. Он всё видит!