Одесские истории. 12. Гочин червонец

Я всегда хотела учиться только в Одессе. Хотелось, чтобы было где-то рядом море и много солнца. И вообще, хотелось  туда, где в своё время учились родители. Эта мысль крепко засела в моей голове - с момента, когда я впервые в четвёртом классе побывала в Одессе. После выпускных экзаменов, которые я сдала вполне успешно, если не считать химии, на которой я устроила маленький взрыв, я уехала в город у моря.
Это был 1970 год. Холера в Одессе. Мы ещё успели приехать, а через короткое время город закрыли. И экзамены я сдавала уже в «осаждённом» городе. Была объявлена эпидемия. 14 человек то ли заболело, то ли умерло от холеры, никто толком не знал. Во всех учреждениях стояли бачки с привязанными на цепь кружками – в бачках был раствор хлорамина, для дезинфекции. Везде пахло хлоркой.
Тем не менее, было приятно ходить по чистым, вымытым улицам, заходить в кафе без очередей (и это - в Одессе!), есть пирожные “картошка”, “эклер”, “наполеон”, запивая густым и вкусным кофе со сгущённым молоком... Вкуснее тогдашнего одесского кофе я больше не пробовала нигде и никогда. Идя на экзамен, я всегда заходила в крохотное кафе на Садовой угол Петра Великого: там было уютно и пахло необыкновенно - кофе и ванильной выпечкой...
  Город резко опустел. Купаться в море было нельзя, пляжи закрыты. Конечно, какие-то вылазки мы делали, но опасность быть пойманным отнюдь  не увеличивала удовольствие, тем более что все понимали: холера – не шутка.
Между тем, шутки всё-таки были. Через несколько дней после начала эпидемии в городе запели песню  на мотив «На Дерибасовской открылася пивная…» - «На Дерибасовской открылася холера…»

На Дерибасовской открылася холера,
Её схватила одна б… от кавалера.
Хоть Бога нет, но он накажет эту бабу,
Что в подворотне где-то выдала арабу!

Народ вовсю распевал новую песню и постепенно привыкал к опасному положению. Понемногу начинал есть немытые фрукты, всё реже мыл руки после туалета и менее пристально присматривался к собственным фекалиям. А в нашем общежитии на улице Комсомольской (Старопортофранковской) собралась тёплая компания.
Это был август. Уже было ясно, кто поступил, а кто нет. Я не поступила, чем была весьма довольна. Девчонки, в основном, плакали. У меня было семнадцать баллов (две пятёрки по языку и литературе, четвёрка по английскому и совершенно незаслуженная, обидная тройка по истории). Проходными были 18 баллов. Нас вот-вот должны были отправить на станцию Раздельная – там уже, считалось, холеры нет.
Абитуриентки были голодные. Денег не было ни у кого. Вообще, родители почему-то не присылали нам на дорогу. Мы печалились и не знали, что делать. Вечерами небольшой компанией мы сидели на вахте вместе со старшекурсниками, которые оставались в городе, и сочиняли всякие небылицы. «Ну что там у вас, в Одессе?» - с дрожью в голосе спрашивали по телефону мамы из разных городов и деревень. «Да вы знаете, - убедительно-тревожным голосом отвечал один из старшекурсников, - тут такое делается… Трупы на улице валяются, каждый день собирают…»  На той стороне провода в ужасе вешали трубку…
Старшекурсники были грузины – красивые, уверенные и богатые мальчики. В Грузию их не пускали - тоже из-за холеры. Они встречались с балеринами из Оперного – девушками взрослыми, с вывернутыми ногами, стройными до безобразия, но отнюдь не худыми. А мы были так, деревенско-провинциальная абитура, к тому же ещё и неимущая. Однажды, когда на всех осталась одна копейка, меня, как самую интеллигентную (в очках!) и городскую, отправили одалживать деньги у Гочи – высокого надменного красавца. Я попросила десять рублей - приличные деньги! Гоча молча достал нехилую пачечку красненьких десяток и выдал мне одну. Девчонки были счастливы и ругали меня, что я не попросила больше!
В конце августа нас перевели в «обсервацию», или, проще говоря, карантин. Закрыли в одном из университетских общежитий шестьсот человек и наблюдали, не заболеет ли кто-нибудь из нас. Кормили, развлекали как-то, брали анализы… Телевизор был – транслировали фестиваль из Сопота. Охраняли нас автоматчики, из студентов. Ещё у них были большие такие то ли ножи, то ли штыки. Зачем – не знаю. Всё было серьёзно.
Никто не заболел, и через неделю нас вывезли через Вторую Заставу – есть такая в Одессе станция – в Раздельную. Там, считалось, холеры уже нет. Но там! Какие-то двадцатые годы! Билетов нет, кругом толпы неотправленных пассажиров, грязь, вонь… Похоже, только чудом холера не дошла до этой станции – там бы ей было раздолье.

…Через тридцать восемь лет я встретила в Интернете на сайте «Одноклассники» человека по имени Гоча! Это был он! Он помнил общежитие на Комсомольской, холерный год… Он превратился в импозантного джентльмена с белоснежной сединой. Я напомнила историю с червонцем, чем немало его позабавила. Но мы так и не вспомнили, вернули ли мы ему деньги или просто уехали…