Метель

Третьи сутки завывала метель. Все дороги к замку безнадежно завалило. В саду из-под снега с потрясенным видом торчали макушки рододендронов.
В мрачной замковой зале пылал камин, изо всех сил пытаясь хоть чуточку согреть мужчину, сидящего рядом в кресле. Но тщетно... Барон фон Кольбаум мерз не меньше своих любимых цветов.
…И как это зима всегда ухитряется прийти не вовремя!
Сквозняки носились по покоям замка, злобно хихикая и шевеля на стенах пыльные гобелены с родовым гербом фон Кольбаумов – лиловым капустным деревом на розовом поле. На чердаке чихали простуженные крысы.
– Ганс, скоро ли будет готов бульон? – насморочно прогундосил барон.
Слуга только отрыл рот, чтобы сказать: "Ваш капустный бульон готов…", как... раздался робкий, но оглушительный стук в дверь.
Барон знал, кто это может быть... Снова они – извечные враги его рода! Это "Трра-та-та-та!" невозможно ни спутать ни с чем, ни забыть...
Во мгновение ока мушкет оказался в руках у барона, и пуля, которую Кольбаум по многолетней привычке с самого утра носил за щекой, была сплюнута в ствол.
Подкравшись к окну, барон с мушкетом выглянули наружу. Так и есть! Но... кто это с ними? Маленькая, дрожащая от холода фигурка в изысканном золотистом плаще, отороченном лиловым мехом...
- О, майн готт, это она! Графиня фон Канинхен!
Сердце барона съёкнуло вниз и вправо, ударилось о печень и вернулось на место. Сама графиня – в сопровождении своих монстров! Кольбаум не видел ее с тех пор, как они вместе учились в кирхшуле, еще детьми. Но не забыл... Хотя старался.
Раздался грохот - это сработала бомбарда Ганса. Заряд пролетел высоко над головами пришедших и попал, по традиции, в воронье пугало в саду. Натренированное пугало даже не почесалось. Вспышка выстрела на миг отразилась бликами от жемчужных зубок графини и от желтых резцов ее свиты.
– Отставить, Ганс! Ты только расщекочешь нервы этим тварям, и они начнут жрать все, что видят! А видят они мои любимые рододендроны... Нет уж! Я открываю им, и будь что будет!
И барон решительно направился к двери, не выпуская, впрочем, мушкет из своих могучих волосатых объятий.
Крысы прочувствованно чихали в такт его шагам.
Пинком распахнув дверь, барон отступил на шаг, приготовившись к худшему. Но кролики не напали.
– Барон! – раздался нежный голосок графини, – Взываю к вашему милосердию! Мы сбились с пути и вышли к вашему замку. Позвольте нам обогреться, наш малыш совсем замерз!
И графиня протянула к барону руки. На руках у нее дрожал крохотный крольчонок – всего нескольких дней от роду.
Крольчонок жалобно взмахнул ресницами, взглянул на барона и… буквально пронзил взглядом его сердце.
– Да-да, конечно, входите, графиня. Ганс, неси побольше перин, горячего бульону и морковного шнапсу! Переступив порог и оглядевшись, нежданная гостья произнесла томным голосом:
– Ах, барон... Как Вам здесь, должно быть, одиноко...
...А ее желтозубая свита в это время ринулась прямиком к фамильным гобеленам. Сквозняки в ужасе шарахнулись и с воем вылетели в каминную трубу.
…Но ничего этого барон не видел. Его крепкие теплые руки обхватили прозрачные от холода пальчики графини, его маленькие желтые глаза утонули в ее бездонных зеленых озерах...
Крольчонок понюхал толстый волосатый палец барона и укусил его.
Ну и пусть – укусил! Даже – ну и пусть, что графинина свита уже практически сгрызла гобелены с родовым гербом!
…В этот миг соединились два любящих сердца...
Доннерветтер!