Юкка. Гл. 1. Юрий Алексеевич. 3, 4

Начало см.http://www.proza.ru/2010/01/12/788

3
Спалось на новом месте нехорошо, беспокойно, и когда она разлепила глаза, на часах было ещё только самое начало седьмого, в широких окнах едва брезжило. Во рту сухо и кисло-противно. Чаю! Горячего сладкого чаю! Чай по утрам Ларисе всегда приносил муж Володя, просыпавшийся раньше и не в пример ей легче. Ох-хо-хо, а тут кто чаю поднесёт? Никто. Вожделенный чай далеко-далеко, где-то там внизу, на первом этаже. Дурацкая западная система – со спальнями наверху, набегаешься туда-сюда по лестнице за любой мелочью. Лариса напялила брюки, вышла из комнаты и стала спускаться, крепко цепляясь за перила – как бы не навернуться спросонок.
 
На повороте лестницы она остановилась как вкопанная: из кухни доносились негромкие звуки, в проём двери виднелась чья-то необъятная спина в белом. Вот ещё! Кого это чёрт принёс в такую рань? А она всклокоченная, с заспанной распухшей неумытой физиономией и в одной ночной майке. Что делать? Не пробираться же по-воровски назад в спальню? Глупо. А, плевать! Чаю хочется. Она решительно спустилась дальше и прошла к кухне.
- Здравствуйте, – поздоровалась она с белой спиной.
- Здравствуйте, – обернулся к ней высоченный здоровяк. На нём был белый двубортный китель с узеньким воротничком-стойкой. А, вспомнила Лариса, так это повар! Раненько же повара за работу принимаются.
- Вы знаете, мне бы чаю вот испить…
- Легко, – невозмутимо ответствовал здоровяк – Вам какого заварить?
- Какого? – растерялась Лариса. – Обыкновенного. Ну, этого… чёрного, байхового.
Он спокойными, плавными, неторопливыми движениями – нам-де нипочём явление ни свет, ни заря встрёпанных тёток за чаем – достал с полки заварочный чайник, но Лариса суетливо замахала руками:
- Ой, нет-нет, мне только одну чашечку, попроще, пакетиком… Это можно?
- Легко, – спокойно согласился здоровяк и, убрав заварочный чайник, стал наливать воду в электрический.

«Легко». Легко ему, раздражённо подумала Лариса. Что за дурацкое новомодное словечко, есть же старые добрые «ради бога», «пожалуйста», «запросто». Или там хотя бы «с превеликим удовольствием», что ли. Сейчас ещё «нет проблем» скажет. Легко ему, видите ли. А ей вот не «легко». Есть «проблема». Никак она не рассчитывала в таком виде на глаза посторонним мужчинам показываться. А тут ещё пока этот чайник гигантский вскипит – что делать? Идти сидеть в столовую, ждать, пока поднесут, как в ресторане? Нелепо как-то. Она присела здесь же в кухне на табурет. Повар молчал, она решила тоже не лезть со «светскими разговорами», и пауза мучительно для неё разрасталась. Проклятый чайник ещё только начинал свою песню. Пока он забурлит, я вся взмокну от неловкости, подумала Лариса. Знать бы, что не одна, сидела бы в своей спальне, обошлась бы без чаёв, водички бы из-под крана попила. Малоприличная ситуация: услышала, что мужик в доме, прибежала чуть не ночью, в одной рубашке, титьки болтаются, «чаю» ей… Небось, так и думает. Надо «расставить точки над i». Лариса откашлялась и с натужным, напускным простодушием сообщила:
- Мне по утрам всегда ужасно чаю хочется – непременно горячего и сладкого. Наверное, какая-то особенность пищеварения.
- Может быть, – скупо и спокойно согласился повар. Затевать разговор он явно не собирался. Ларисе показалось, что в нём промелькнула лёгкая, едва уловимая тень насмешки.
- Дома мне чай всегда по утрам муж приносит, а тут… – она жалобно развела руками и подняла брови домиком, – некому…
Вот, понял? Вот какой у меня муж, и как меня любит, и как обо мне заботится, а ты что подумал? Что я тут бегаю полуголая, ищу, у кого на шее повиснуть? Мимо, сударь! Я мужняя жена, и муж меня обожает!

На её тираду «муж чай приносит» повар и вовсе промолчал, неторопливо возясь с чаем-сахаром и чашкой-блюдцем. Я полная дура, ужаснулась Лариса, уж не подумал ли он, будто я намекаю, чтобы мне здесь кто-нибудь по утрам чай в постель подавал?! Ой, как топорны слова, как просто их не понять, если не знаешь человека. Понять превратно. Извратить. Вывернуть наизнанку… Толкуют, что были времена, и будут-де ещё впереди, когда человеческие существа, обходясь без слов, понимали друг друга эдакими какими-то флюидами, что ли… но это не про нас.
- Ой, нет-нет, – вскочила Лариса с табурета, – мне, пожалуйста, большую чашку! Самую, самую большую… да-да, вот такую будет в самый раз… и блюдечко побольше, чтоб устойчиво было… и ложечку… Я сама, сама налью…
Она схватила чайный прибор и ринулась к лестнице, запоздало спохватившись:
- Можно я наверх возьму? В постели привыкла пить… Я верну чашку.
Что это я плету? Опять какие-то интимности про постель… На первой ступеньке она обернулась:
- Спасибо. Как вас зовут?
- Алексей, – в его нарочито спокойном голосе ей опять почудилась ирония.
- А я Лариса Михайловна.

Она бросилась вверх по лестнице, стараясь не расплескать из огромной кружки обжигающий чай, и представляла, как он пожимает мощными плечами: «дура какая-то заполошная». Очень ему нужно знать, как тебя зовут, птица перелётная, командированная. «Алексей». И этот – без отчества почему-то. Молодой, конечно, мужик, моложе её, но ведь не мальчонка, уже мог бы и с отчеством называться.

Нет, думала она, вваливаясь к себе и запирая дверь, к чёрту эти дурацкие командировки! Сидела бы себе тихохонько дома, просыпалась бы в своей постели, тянула бы жалобно, отхлёбывая Володин чай: «опять сахару мало…» А тут каждые полчаса стресс и конфуз! Есть же люди, которым всё просто, всё нипочём – и командировки, и чужие города, и незнакомые люди; всегда в себе уверены и не зыркают боязливо по сторонам: кто что скажет, кто что подумает? И ещё эта особая атмосфера, свойственная курортам и командировкам, таящая в себе возможность свободных отношений, не связанных кандалами обыденности, и люди рыщут, словно спущенные с цепи псы – с кем бы… Впрочем, не сыграло ли с ней злую шутку обилие на эту тему анекдотов и чужих историй? Собственного командировочного опыта не имеется, а здесь на неё никто ещё, слава богу, не посягал! Всё совершенно пристойно, а она мечется, словно пуганая ворона, и каждого готова подозревать…



Гагарин вручил Ларисе утром её «предварительные предложения» со своими многочисленными закорючками на полях и куда-то отлучился. Ну-ну, посмотрим, что он тут надумал. Сказал, что плохо спал, «долго не мог заснуть» – наверное, её предложения изучал. И скрупулёзно же изучал! – весь текст изрисован его пометами «согласен», «да», «решить в рабочем порядке», «сделано на 95%». И жирные подчёркивания ручкой. Конспектировал. Пытался честно вникнуть. Лариса словно слышала въявь трудный, ржавый скрежет его мозгов в тяжком усилии постичь. Кое-что, видно, так и осталось непонятым – пара-тройка вопросительных знаков. Собственно говоря, ничегошеньки он не понял, иначе первым делом обсудил бы с ней создавшееся положение. «Сделано»! Да ни чёрта не сделано, всё никуда не годится.
Когда он появился, «прибыл», по его терминологии, она попыталась ему это втолковать. Но Гагарин её едва слушал, пребывая в некотором непонятном возбуждении. Она складывала в уме, готовясь к его появлению, дипломатичные фразы, намереваясь серьёзно на него «насесть», но у неё ничего не получалось. Все её «домашние заготовки» пропадали втуне: не она на него, а он на неё каким-то образом «насел», и она  оглянуться не успела, как он уже распоряжался ходом работ, а Лариса покорно плясала под его дудку, хотя её не отпускало сознание того, что они вдвоём верно «заваливают» всё дело. Всё не то, всё не то!
Через пару часов Гагарин подсел к Ларисе поближе. Сейчас что-то скажет, но почему-то не решается. Да что такое, в конце концов?
- Лариса Михайловна, а вы не хотели бы искупаться?
- Искупаться?! – Лариса в изумлении вскинула на него глаза, и вдруг почувствовала лёгкий спиртной дух. Ах, вот оно что! Пропустил рюмашку с соратниками. – Где искупаться? В озере, что ли? В эту-то пору? – Она хихикнула. – Я, знаете, моржевание не практикую.
- А мы здесь и позже в озере плаваем. Даже зимой. Из бани – в прорубь. Замечательные ощущения. Мы с Николай Николаичем очень любим… Но я не про озеро. Здесь бассейн есть, с сауной. Не желаете?
- Н-нет, – растерялась Лариса, – как-то я, знаете ли, лет десять, если не больше, в бассейне не была.
В былые годы Лариса хаживала в бассейн по абонементу, с Тамарой Архиповой на пару, но прочно разочаровалась в этом времяпрепровождении. Скучно – плавай туда-сюда по дорожке, пока время оплаченное не выйдет, словно арестант в камере от стены до стены. То ли дело в реке, озере, море, на приволье; там она могла плескаться, часами не вылезая из воды. Прекрасно держась на плаву, храбро наведывалась далеко за буйки и переплывала стремнину серьёзной судоходной речки. Но это было в далёкой юности.
- Вот и воспользуйтесь возможностью. У нас прекрасный бассейн. Я вам покажу, – соблазнял Гагарин.
- Да нет, что вы, какой бассейн… У меня же купальника нет! – вспомнила она.
- Ну, это не важно. Можно и без купальника.
- То есть как… без купальника?!
- Там никого не будет. Будете одна плавать.
Что он несёт? Она себе представила, как он ведёт её в бассейн, предлагает обнажиться, а сам уходит, что ли? Ему-то зачем это? Что он хлопочет? Гагарин продолжал настойчиво напирать, но Лариса уже не подбирала аргументов, а твердила, опустив голову: нет, нет, нет, не хочу, спасибо.
Некоторое время они работали молча, в воздухе висела неловкость и напряжение. Лариса поднялась:
- Юрий Алексеевич, я на балкончик выйду, на перекур.
Через пару минут он вышел вслед за ней, молча облокотился на перила. Ну что, ну что тебе ещё нужно? Надо бы сказать что-нибудь нейтральное, обычненькое. Сделать вид, что ничего не случилось.
- Тишина здесь райская… в лесу… – пролепетала Лариса. – А вы тут постоянно живёте, как и Николай Николаевич?
- Каждый месяц – неделю-другую. А в городе у меня квартира, – веско, как-то многозначительно ответил Гагарин.
Намекает, что живёт один? – подумала Лариса. Вдовец, что ли, как Ник Ник? Или старый холостяк, завидный жених? Нет уж, про его квартиру и семейные обстоятельства расспрашивать не стоит. Что мне до этого? Чего он вообще сюда притащился, некурящий?
- Лариса Михайловна, а по грибы в лес не желаете сходить? – Он смотрел вдаль, на верхушки сосен.
В глаза боится поглядеть. Ну сейчас, работу вот брошу и в лес с тобой побегу. Вот прицепился, «дитя войны»! Есть ещё порох в пороховницах…
- Нет, Юрий Алексеевич, грибы я предпочитаю есть, а собирать их не умею. Не чую грибов, не знаю, где искать, да и не вижу их – близорукая.
- Ни на что вас не уговорить. Ну не хотите в бассейн, может быть, в сауну сходите? Зинаида вам соберёт всё, что нужно.
Ага, баня с девочками, и Лариса Михайловна в роли «девочки». Придумал! Хватит уже. Неужели не ясно? Лариса, наконец, рассердилась.
- Нет, – сказала она холодно, – я не люблю сауну. Мне вполне достаточно душа в номере.
Она погасила окурок и решительно вернулась к бумагам. Гагарин покружил вокруг неё и вскоре откланялся. Лариса перевела дух. Понятно, бутылка недопита, собутыльники ждут, предполагаемая «девочка» сорвалась с крючка, пошёл искать замену. Скатертью дорога. Без тебя дело быстрее пойдёт. Лариса засиделась допоздна – возвращаться в коттедж слишком рано не хотелось: ещё наткнёшься на каких-нибудь гагариных. Поспешила она успокоиться, что здесь на неё никто не посягает. И так прямо всё, незамысловато – на второй же день предложить купание в голом виде, как распоследней… Солдафон.

Она рассчитала правильно: если кто-то и был в доме, то где-то в его недрах мирно спал. Свет и в большой, и в малой столовой был погашен. Лариса обосновалась тут опять, как и вчера, с документацией, и опять на её голову свалилась речистая Зинаида Павловна, явившаяся похлопотать по хозяйству.
- Лариса Михайловна, да что ж вы на ужин-то не пришли? Оголодаете тут у меня совсем. Чаю-то хоть выпейте, сами берите в холодильнике, что найдёте – нарезка вот, салаты, форель запечёная, в микроволновке разогрейте, если хочется. Все свои, у нас тут по-домашнему.
- Спасибо, Зинаида Павловна, вы не беспокойтесь, мне много не надо, чего-нибудь поклюю, – стеснялась Лариса.
- Чего «клевать», надо поесть нормально, горячего, по-людски, – наставительно приговаривала Зинаида Павловна, безостановочно крутясь по кухне с мелкой приборкой.
- Знаете, Зинаида Павловна, – Ларисе  сразу вспомнилось детство и непременные наказы «съесть суп», – я с аппетитом, по-настоящему, могу есть только дома. Вы на меня внимания не обращайте и мною не заморачивайтесь. Мне тут ещё кое-что сделать надо, – она показала на бумаги.
- Ой, да отдыхать-то когда ж! Чего с вашими бумагами до завтра будет?
- Да мне-то уезжать надо, Юрию Алексеевичу задел оставить.. Это он никуда не торопится. Всё меня сегодня уговаривал то в бассейне поплавать, то по грибы сходить… – с досадой вырвалось у Ларисы.
Зинаида Павловна бросила на неё быстрый внимательный взгляд и промолчала. «Пожалуй, это я напрасно брякнула» – подумала Лариса.

Этот вечер обошёлся, к её радости, без повествований о чужом здоровье и чужих злосчастьях – Зинаида Павловна, видно, торопилась и довольно быстро ушла, таща огромный мешок мусора. Лариса углубилась в бумаги и не сразу услышала призыв своего мобильника, забытого в кармане куртки. Номер на дисплее был ей незнаком.
- Да? – откликнулась она с вопросом.
- Здравствуйте, – неторопливый, негромкий, словно сильно уставший и смутно знакомый мужской голос. Кто бы это мог быть?
- Здравствуйте, – эхом, с готовностью внимать, отозвалась Лариса.
- Насчёт девочек можно как-нибудь договориться? – вяло, почти безразлично.
Насчёт девочек? У Ларисы в голове промелькнули жалобы Зинаиды Павловны на то, что нужно готовить к сдаче три коттеджа – «уборки сколько, бельё, занавески, всё стирать, гладить, вешать – всё на мне! Наняли бы местных девчонок, за день справились бы. Так нет, экономят!»
- Э-э-э… Каких девочек? – Она недоумевала: что за деловые переговоры в такое время? одиннадцатый час вечера!
- Простите, не туда попали… – всё так же неторопливо-спокойно сказала трубка и загудела отбоем. Лариса уставилась на неё, медленно догадываясь. «Девочек»! Ах, вот каких девочек! Вот, значит, как это делается. Спокойненько так, без волнения, словно картошку покупают… Картошку? Так-так-так… Чей же это голос? Почему попали на её трубку? Кому она давала свой номер, кто ей вчера-сегодня звонил? Гагарин звонил… Уж не голос ли это пузатенького вдовца Ник Ника? Очень похоже. Любители картошки любят не только картошку? Посидели в сауне, поплавали в бассейне, допили бутылочку и захотелось женских ласк. Приличные «девочки», вроде Ларисы Михайловны, только плечиком передёрнули и фыркнули брезгливо, других доброволок любовных утех, видно, не нашлось, осталось раскошелиться на платную «любовь». И видно, не в первый раз – телефончик заветный хранится. Стали тыкать пальцем в мобильник, да на нетрезвую голову ошиблись. Очень может быть.

Ларисе стало жалко картофелеманов. Пузан и лысан. Бедные, старенькие, побитые жизнью мальчики. А ведь и им хочется, чтоб приголубила мягкая женская рука. По-житейски очень понятно. Даже если это были не они – какая жирная, многозначительная точка в сегодняшнем дне…



4
- Вы мне всё порушили. – Гагарин непримиримо поджал губы. – Что же получается, я больше года напрасно работал?
- Да нет, не так уж напрасно, зачем вы так! Вы шли в верном направлении. Юрий Алексеевич, не расстраивайтесь – будем на компьютере базу данных составлять – все ваши труды пригодятся.

Лариса говорила мягко, старалась утешить Гагарина, до которого постепенно начинала доходить вся сложность ситуации; однако примириться с этим он никак не желал. С неимоверным трудом и натугой, Ларисе, кажется, удалось развернуть лодку общего дела в нужном направлении, но на корабле зрел бунт: самоуверенный капитан внезапно обнаружил себя в отставке, разжалованным чуть ли не в юнги, и не мог поверить, что потерпел фиаско. Лариса крутилась ласковой рыжей лисицей, уговаривала и рисовала радужные перспективы будущих совместных свершений. Но бывший капитан не спешил утешаться, и Лариса теряла терпение. Когда он в очередной раз стал мрачно сокрушаться, что у него всё было так понятно, ясно и логично, а она, Лариса… – Лариса вспылила:
- Я ведь вам всё уже объяснила! С чем вы не согласны? Что вы предлагаете? Чего, в конце концов, вы от меня хотите?!
- Давайте продолжать, – ледяным тоном прервал её Гагарин.
- Давайте, – пробурчала она. Ага, струхнул! Всё он прекрасно понимает, только признавать своё поражение не хочет и вот ноет, мотает ей нервы. Хуже бабы!

После полудня Гагарин торжественно сообщил ей, что у генерального сегодня день рождения. Лариса не знала, что на это и сказать: ей-то что за дело, она этого генерального никогда в глаза не видела, и не стремилась. Из вежливости спросила, сколько стукнуло генеральному: почти ровесники с Гагариным. Гагарин надулся важностью: «побратимы», моряки, знакомы сто лет… Лариса усмехнулась про себя: вряд ли Сам про это «побратимство» помнит, он вон где летает, а ты тут на базе этой обретаешься. Но как хочется прилепиться к сидящему наверху, похвастать, многозначительно намекнуть на особые отношения. Пустое и бессильное тщеславие. Разговор Гагарина с «побратимом» она уже слышала: холуй холуём. Нынче она опять стала «полусвидетельницей» ещё одного телефонного общения «побратимов»: всё так же, через комнату от Ларисы, Гагарин рокотал в трубку свои поздравления. Спросил, видно, «дорогой наш Платон Фёдорович» и о работе.

- …Работает. С утра до вечера, – донеслось до Ларисы сдержанное гагаринское.
Это уж явно про неё, про Ларису. Хм, мог бы и получше отозваться об её каторжных трудах «не за страх, а за совесть». «До вечера». Не до вечера, а, почитай, до ночи пашет!
Беседа с высокопоставленным «побратимом» вдохнула в Гагарина новую порцию самоуверенности, и он опять принял на себя «команду кораблём», властно отдавая распоряжения и незаметно сворачивая на прежнюю безнадёжную тропу. Лариса, наконец, не выдержала:
- Юрий Алексеевич, мы с вами занимаемся ерундой! Поймите: то, что я вам предложила – принцип, а не частность. Вы пытаетесь зацепиться за последнее, а крушить придётся всё! Всё! Как бы вам ни было это досадно!
Теперь взвился и он. В ярости открывая столы, выхватывал папки и швырял их:
- Вот! Вот! Вот я вам отдаю! Вот! Берите! Делайте, что хотите!
Лариса оторопела. Вот это взрыв! Да у него истерика. Того и гляди станет сейчас рубашку на груди рвать или её кулаком приложит. Или укусит. Совсем опупел дядька. Сошёл с катушек. Тоже мне военный моряк.
- Не-ет, так дело не пойдёт, – не глядя на него, она встала и вышла на балкон курить.
Пусть бушует там в одиночестве. Она – пас. К чёрту всё, если для него собственные труды и амбиции важнее самого дела. Сейчас она вот возьмёт, да и уедет, своему начальству доложится – так и так, не сошлись во взглядах – пусть они там наверху сами разбираются и решают. С неё хватит.

Она вернулась в комнату и обозрела учинённый Гагариным разгром – сам он исчез. Во что она ввязалась? Работы океан. Солёное море. От её будущих слёз солёное. Тут и за месяц одной не справиться. Бросит всё, уедет – одни руины останутся, никто не разберётся, а Гагарин торжествовать будет: она всё только развалила!
Лариса пустила маленькую, короткую слезу, но утирать её было некому. Отставить панику. Хватит одного истерика. В своей правоте она абсолютно уверена, надо дело делать, уж как оно там получится. Лариса шмыгнула носом, вздохнула глубоко и принялась разбирать документацию.

Через час Гагарин появился, сел поодаль праздно и стал наблюдать, как она работает. Надсмотрщик! Лариса демонстративно молчала и глаз на него не поднимала. Работа спорилась, и это придавало ей уверенности, успокаивало. Хотите, сударь, принять участие – присоединяйтесь, не хотите – без вас обойдусь. Недурно было бы и извиниться за истерику, но такие, ясное дело, не извиняются, нечего и ждать.
Вскоре он начал подавать короткие реплики, заговаривать. Ага, сменил, значит, гнев на милость. Остыл. Лариса, не чинясь, отвечала. Ну, слава Богу. «Присоединяйтесь, барон, присоединяйтесь».
- Юрий Алексеевич, вот это я отобрала – нужно это куда-то подальше поместить. Вы, наверное, лучше знаете, где можно место найти, вам и карты в руки.
Гагарин с энтузиазмом подхватился, пошёл звонить, уверенным командным голосом вызвал рабочих, организовал «эвакуацию» и отбыл с отбракованными материалами.
Лариса успокоилась, комок в груди рассосался. Отпустило. Капитан сдал позиции и перешёл на сторону противника, теперь рули, Никитина, не подкачай, ты затеяла переделки, ты за всё и отвечаешь.

Капитан объявился небыстро; пришёл, неторопливо обогнул стол и сел грузно в мягкое кресло сбоку от Ларисы. Помолчал. Никак ещё раз отношения надумал выяснять?
- Лариса Михайловна, а шашлыки вы любите?
На Ларису пахнуло мощной алкогольной струёй. Эге! Набрался, и опять за своё – баня-сауна, грибы-шашлыки?
- Нет, – соврала Лариса, – я не ем шашлыки. Не люблю.
- Лариса Михайловна, – торжественно продолжил Гагарин, – сегодня будем день рождения Платона Фёдоровича отмечать.
- Где, здесь? Он что, сам будет?
- Нет. Платон Фёдорович в отъезде. – Гагарин посуровел. – За рубежом.
Лариса пожала плечами. За рубежом, так за рубежом. Подумаешь, эка нынче невидаль.
- А кто же отмечать будет?
- Персонал базы. Будет праздничный ужин. Что вы будете пить? Заказывайте, что хотите.
- А что, я должна присутствовать?
- Обязательно. Не-пре-мен-но.
- Да ведь я уехать сегодня должна.
- Тем более. Не беспокойтесь, вас доставят прямо к поезду.
- А может, всё-таки без меня? Я-то что – сбоку припёка.
- Нет, вы обязательно должны быть, – Гагарин не сводил с неё ясных прозрачных глаз. Гипнотизировал. – Скажите, что вы будете пить.
Вот ещё неприятность. Ох уж эти корпоративные застолья. Лишь бы повод был. Что за дикая идея – праздновать день рождения в отсутствие именинника? Лакеи пьют за здоровье барина, не почтившего их собрание своим присутствием, а пьющего за своё здоровье в другом месте, с другой публикой. Отвертеться, похоже, не получится.
- Хм. Пить. Грейпфрутовый сок. И «севен-ап». Ну, газировка такая, знаете? Это можно?
- Всё можно. Всё, что хотите – я распоряжусь. А спиртное? Шампанское? Коньяк? Вино?
- Юрий Алексеевич, я же уже говорила – я не пью.
- По такому случаю надо выпить, – твёрдо припечатал Гагарин. – Надо.
Вот привязался! Лариса не врала, она действительно не пила спиртного лет пятнадцать, всю почти замужнюю жизнь. Как-то не хотелось. Решительно не хотелось и сейчас – ни противного коньяка, ни шампанского газа, а про вина она вообще не знала: какие сейчас бывают.
- Я не знаю… ни малейшего представления… А впрочем, раз вы так всесильны и готовы выполнить любой заказ… Я вспомнила: мартини могу выпить. С тоником.
- Будет вам мартини! – Гагарин ударил ладонью по колену и поднялся с кресла уходить, но, обойдя стол, вдруг упёрся руками в его край и молча уставился на Ларису. Она откинулась назад и встревожено заморгала. Ну что ещё? Что ему надо?
- У вас добрые глаза, – внятно сказал он, понизив голос, развернулся и ушёл.
Уф! Неплохо же он «принял на грудь». Что с ним дальше-то будет, за обещанным праздничным ужином? «Добрые глаза»! Когда он папки швырял, она чуть было ему в физиономию не вцепилась ногтями, вопя истошным голосом – истерика заразительна. Хороши бы они были, сойдясь в рукопашном бою над этими папками! Сотрудники подрались и нанесли друг другу лёгкие телесные повреждения. Он бы заимел кровавые рубцы на носу, а она фингал под глазом.


Весь длинный стол в большой столовой был уставлен закусками и бутылками. Гомонила толпа каких-то людей, мелькали известные Ларисе лица Николая Николаевича, бритого врача. Ну что она тут делать будет, среди этой незнакомой публики? Зачем ей сдалось это нелепое неожиданное застолье? Её Володя дома ждёт! Она огляделась: слава богу ещё, что народ совсем не в парадном виде – вечерних платьев и смокингов не наблюдается. Уж не экспромт ли это всё, стараниями Гагарина?

Пригласили садиться, и Лариса попыталась неловко примоститься с краешка, но вышло глупее некуда: в итоге она восседала в парадном торце стола – будто она тут и есть самая главная! Две длинные шеренги лиц сливались в неразличимые и пугающие линии. Через угол от неё обосновался Гагарин.
- Лариса Михайловна, мартини для вас добыть не получилось. К сожалению. Вот попробуйте. Вместо мартини – кампари.
- Давайте, – махнула рукой Лариса.

То-то – «не получилось»! Вздумал тут изображать джинна из аладдиновой лампы. Она понюхала налитое ей в рюмку. Розоватое зелье отвратительно воняло какой-то микстурой. И хорошо, меньше шансов перебрать. Будем прикладываться для вида, символически.
Когда все уселись, Гагарин поднялся с рюмкой для первой «чествовательной» речи. Речь его была великолепна: голос твёрдо и раскатисто парил над сборищем, банальные и пустые славословия «замечательному нашему, и, без преувеличения, великому человеку Платону Фёдоровичу» отливались в неторопливо-весомые, чеканные, складные формулировки. Целое искусство – гладко, много и связно говорить, ничего, по сути, не говоря. Лариса ощутила себя матросом в строю на палубе корабля; хотелось отдаться во власть этого голоса и подчиняться, подчиняться. Видно, сказывается гагаринская многолетняя командная практика, подумала она. Кроме того, ей бы и в голову не пришло заподозрить, что оратор сильно нетрезв.

Главная речь Гагарина сменилась парой речей пожиже и покороче, и вконец разбилась на мелкие разговоры о достоинствах «великого Платона Фёдоровича». Особенно старался бритый доктор Пал Дмитрич, говоривший о шефе с придыханием, с фальшивой, преувеличенной почтительностью и заботой, словно шеф – величайшая хрупкая драгоценность, которую страшно оскорбить даже неуместной интонацией. Чего они все так стараются? Его же здесь нет. Или шефу всё будет доложено? Кем, интересно? Что-то ей всё это напоминает. Лариса поняла – что, и чуть не рассмеялась. Поминки! О мёртвых либо ничего, либо хорошее. Абсурдное мероприятие. Наверное, вся эта челядь неплохо кормится вокруг ещё недостроенной базы от щедрот «великого человека».

Общий разговор постепенно разошёлся на частные беседы, темы сменились местной сиюминутной бытовой тематикой, блюда с закусками исправно опустошались. Лариса перекинулась парой незначительных фраз с сидевшим неподалёку Николаем Николаевичем, послушала Гагарина, заскучала и заёрзала: когда уже можно будет незаметно исчезнуть? Внезапно она обнаружила, что Гагарин, закончив неизвестно к чему рассказанную историю о какой-то украденной у него в супермаркете барсетке («а там и мобильник был, на счету три тысячи» – ого! – у Ларисы никогда на трубке на лежало больше двухсот рублей), – молча смотрит ей в лицо. Она с вопросом всмотрелась в него, и вдруг услышала внятное:
- У вас красивые губы.
- Возможно… – растерянно пролепетала Лариса. Э, да его совсем развезло. Следующие слова Гагарина ввергли её в шок. Всё так же, не отрывая от неё глаз, он спросил:
- А как вы… в сексе?
Лариса опустила взгляд. Гордо вскинуть голову: что вы сказали?! да как вы смеете? кто дал вам право? Встать и оскорблённо удалиться, пылая брезгливым негодованием. Алла Комаровская, принцесса наша конторская, так бы и сделала. Так всегда держится, словно не её бабушка, а она сама заканчивала Смольный институт благородных девиц. У Ларисы же нет благородных предков голубых, или хоть полуголубых, кровей, она вполне может понять: ну перебрал мужик… Пропустим мимо ушей.
- Э-э-э… Юрий Алексеевич, вы говорили, что меня могут прямо к электричке подбросить. Мне бы уже и пора – дома ждут.
- Не волнуйтесь, вас доставят… в лучшем виде. Когда электричка?
- Да вот уже надо бы собраться.
- Лариса Михайловна, – Гагарин придвинулся ближе, – я скажу вам так… Мы ждём вас на следующей неделе. С нетерпением. Вы увидите… это будут лучшие дни вашей жизни. Сейчас я договорюсь о машине.
Гагарин встал, чуть качнувшись, и стал обходить Ларису:
- Вы увидите… всё сделаем… будем бли-же… – прошептал он ей на ухо, прижался на секунду всем телом, обняв Ларису за плечи, отпрянул и удалился.
От Комаровской он бы уже схлопотал по физиономии за такие жесты, а Лариса смеялась про себя. Вдрызг, вдрабадан набрался. Тикай, Никитина!
Отбывала она с помпой: громадный, как танк, лимузин был подан прямо к коттеджу лично для неё, она раскланялась с доктором, Зинаидой Павловной, Николай Николаевич протянул ей свою мягкую маленькую ручку, Гагарин же отличился ещё раз: с непроницаемой зверской физиономией пожал руку, а затем смачно впечатал в губы крепкий, «сталинский», тоталитарный поцелуй. При всём честном народе…



В электричке было полупусто, Лариса уселась к окну, подперев щёку, и глядела на мелькающие горящие стволы сосен, облитые закатным солнцем, уносящиеся назад вместе с базой, Гагариным и его прощальным лобызанием. Домой, домой! С губ её не сходила улыбка. «Я ехала домой, душа была полна». Полна душа? Чем? Довольством. Лариса была совершенно довольна. Всё складывается превосходно. Кажется, она показала себя недурно по всем статьям. Дело двигается, и так, как ей нужно, – сумела настоять; публика вполне приличная, вакханалия подобострастия вокруг шефа её не касается; Гагарин, чурбан армейский, очарован насмерть, невзирая на «производственный конфликт»… Ишь, как его разобрало! Нет, Никитина, рано ты себя в архив списываешь. Ты ещё очень и очень ничего, и ещё в силах заставить сильнее биться мужские сердца. Правда, определённой возрастной категории, но какое это имеет значение! Она же не замуж собралась. Лариса прикидывала, в каких выражениях опишет сослуживцам и мужу «заходы» вожделеющего Гагарина. Она находила ситуацию забавной и лестной для себя. Ведь совесть её была чиста: она ни поводов, ни надежд не подавала, и остаётся абсолютно приличной, порядочной женщиной, которой нечего скрывать и нечего стыдиться! Бог знает, конечно, как дальше поведёт себя Гагарин, но первый раунд прошёл, на её взгляд, блестяще и разбудил в Ларисе давно забытый азарт извечной женско-мужской игры: пленить, околдовать, покорить, взять мужское сердце и не пасть самой.

(Продолжение см.http://www.proza.ru/2010/01/15/114)