Душа Дуся

Мир сужался, сжимался, сворачивался, линял и бледнел, погружался в тишину и темень.  Пока не превратился в черное зернышко на подобие макового и закатился куда-то под кровать.  Но мир изменялся не только по этим параметрам.  Внешнее пространство лежало в пыли на полу маковой запятой и не думавшей прорастать.  Внутреннее же пространство, все, что привычно называлось коротким и гордым «Я», разрослось до бесконечности, наполнив, как обезумевшее дрожжевое тесто, просторы обозримого сознания.  Тесто взошло и застыло в неподвижности.  Оно даже не подрагивало и всякая мысль, всякое движение, всякий интерес застревали в этом студне.  Абсолютная тишина и бездействие.   Ничто не двигалось, даже сердце перестало стучать, даже пульсы умолкли.  Дыхание отлетело и навек соединилось с окружающим воздухом.  Пустота, плотно наполненная пустота повисла надо душой, как чаша,  и душа одновременно тоже был опустевшей чашей, изогнутой в противоположном направлении.  Нужно ли называть, то что произошло?  Не хочется произносить Это слово.

Что привело к концу?  Автокатастрофа, или рак печени, или неудачно выбранное блюдо в ресторане, или взрыв меланхолии и несколько десятков оранжевых таблеток?  Не все ли равно, когда приходит Это?  Не подходит, не пугает страшными рожами и болью, а уже пришло.  Гораздо интереснее, что будет дальше, потому что даже в недвижном студне конца есть свое «дальше».  Трудно описать Это словами, потому что все слова и образы остались в на другой стороне.  Лучше придумать утешительную или язвительную, не важно какую, сказку на земном, людском языке. 

Предположим, что тело осталось (куда еще ему деться?), с ним произвели все положенные процедуры и сожгли в испепеляющем жаре.  Естественно, от него сохранился один пепел, пересыпанный в уродливую бронзовую урну с витыми ручками.  А Душа, испуганная шумом и огнем, лишившись своего привычного пристанища, воспарила, но не слишком высоко.  Только до верхушек голых деревьев вокруг крематория.  Когда дым развеялся, она обозрела сверху снежные безлиственные, печальные просторы, поскольку была зима и обнаружила несколько похоронных процессий.  Черные, сгорбленные печалью фигурки на сером истоптанном влажном снегу. Но ей трудно было определить, которая из них следует за урной с ее прахом.  Да ей это было и неинтересно.

Единственное сохранившееся воспоминание - память о недавней, нестерпимой боли.  Переходить из одного существования в другое - не пряник!  Сами увидите когда-нибудь.  Душа радовалась, что боль осталась позади и больше никогда не вернется.  Память обо всем личном в ее последнем существовании изгладилась, исчезла, как складки на шелке под горячим утюгом.  Поверьте, это был очень горячий утюг.  Но общелюдская память, если так можно выразиться, сохранилась.  Шелк остается шелком, в каком направлении его ни гладь.   Для удобства дальнейшего повествования назовем Душу каким-то именем, скажем, Дусей.  Совсем не значит, что Дуся была женского пола, для души это не существенно. Просто в русском языке трудно рассказывать о ком-то адресуясь к нему «оно». 

Дуся покрутилась немного над черными деревьями и направилась прочь.  Ей надоело парить; душа спустилась на уровень заснеженных тротуаров.  Сверху все выглядело непривычно и чуждо.  Для Дуси достаточно было стрессов и переживаний.  Ей хотелось покоя.  Оглядевшись по сторонам, она обнаружила, что так же как некоторые люди проезжают в машинах, а некоторые идут пешком сами по себе, так же и некоторые души двигаются внутри людей, а некоторые - сами по себе.  Души, в общем, похожи на людей, но не слишком.  Они не несут на себе конкретных индивидуальных черт, или определенной одежды.  Представьте себе несколько негативов фотографий похожих мужчин и женщин, наложенных один на другой.  Получиться некий усредненный размытый образ.  По нему можно будет определить, симпатичный ли был человек, некоторые его склонности, даже темперамент и характер, но ни пола, ни возраста.  Вот так и души. 

Дуся обратилась к одной симпатичной душе задумчиво ковырявшей в носу на перекрестке улиц Демпстера и Централ.  Очевидно, души сохраняют некоторые физические привычки тоже.  Душа эта, в полном смысле, стояла на перекрестке и сквозь нее пролетали на большой скорости заляпанные грязью машины.  Дуся  вступила с ней в оживленную беседу, которая не тормозилась банальными вопросами - как вас зовут - где вы живете - кем вы работаете - сколько вам лет.  Со стороны Дуси посыпалось множество вопросов относившихся к нынешнему чисто духовному, непривычному существованию.  Но душа оказалась из новеньких, сама мало в чем разбиралась и была слегка туповатой.  Дуся отчалила и поплыла дальше.

Прохожих было немного, дело шло к вечеру.  Те, кто проходили мимо или сквозь Дусю, ее не замечали.  Шумная ватага молодых ребят ввалилась в ресторан «Леонас».  Из открытых дверей пахнуло теплом и запахом шашлыков, но на Душу это не произвело никакого впечатления.  Торопливо пролетели мимо несколько душ, слабо светясь и мерцая ядовито-розовым и неоновой зеленью в наступающих сумерках.  Февральский день постепенно гас, свет ветшал, таял.  По небу поползли и разметались лиловые тучевые перья, желтые хвосты заката. Подуло холодом. Душе стало еще более неуютно среди обычных людей, которые ее в упор не видели.  Она поднялась чуть выше, до уровня вторых этажей, как бы подчеркивая разницу в положении.  Торопиться ей было совершенно некуда.  Она пересекла бульвар Мак-Кормик и начала бесцельно витать над абстрактными скульптурами, расставленными вдоль канала.  Одна из них, сделанная из материала похожего на заскорузлую солому, напоминала гигантский бивень мамонта.  Дуся примостилась на ее верхушке.  Холод и темнота не тревожили ее, но и новизна ситуации ее больше не занимала.  Душе становилось скучно. 

Стемнело.  В домах начали зажигаться уютные желтые окна, так непохожие на синие холодные уличные фонари.  Душа Дуся задумалась о своем новом положении.  Откуда она пришла?  Кем была раньше?  Что произошло с ней в прежней людской жизни?  Почему она не улетела прочь от мира куда-нибудь в райские кущи или подальше, а осталась в этом заснеженном холодном городе?  Не найдя ответа ни на один из поставленных вопросов, Душа решила, что нужно не рассуждать, а действовать.  Можно было, например, облететь близлежащие дома, казавшиеся смутно знакомыми.  Если ей повезет, она найдет свою прежнюю семью и узнает ее.  Так Дуся и поступила.  Стены ей были не помеха.  Она легко просачивалась сквозь предметы как звук или сырость.

В первой квартире она обнаружила спящего толстого черного старика перед которым мерцал включенный немой телевизор.  Его душа похожая на жирного ленивого кота спала свернувшись рядом.  Во второй - вертлявого усатого мексиканца, напоминавшего хомячка.  Он сидел на кухне, быстро-быстро лопотал по телефону на чужом языке и одновременно курил и прихлебывал пиво. В комнате на диване в вповалку спали трое смуглых длинноволосых детей. Поразившись, как это ему удается все одновременно, Душа решила, что раз она не понимает по-испански, то это не ее семья.  Но в третьей квартире ей, кажется, повезло.

Она с удовольствием осмотрела полированную мебель и мягкие диваны, фарфор в буфете показался ей тоже знакомым.  За столом сидели хмурые муж и жена среднего возраста и средней привлекательности и разбирали какие-то бумаги.  Если у них и были души, то они прятались глубоко внутри. Вокруг них бродил пузатенький неприкаянный мальчик лет восьми с круглыми галочьими глазами и сладостными розовыми щечками. Он возил за собой за веревочку деревянного крашенного кузнечика, издававшего мелодичный скрип, жалостно канючил, чтобы ему почитали книжку.  Родители называли мальчика Мишенькой и отмахивались от него.  Они были заняты интересным разговором.  Все трое пробудили какие-то воспоминания и вызвали у Дуси живой интерес.  Она стала прислушиваться.

- Мама должна была оформить страховку еще год назад, - говорил муж, надуваясь, - куда она засунула полис?  Как это ты не проследила, чтобы все бумаги были на месте?
- Почему это я должна была следить за твоей мамой?  Ты же помнишь, как она меня любила.  Если бы я ее стала спрашивать о страховке, она бы сразу заявила, что мы только и ждем ее смерти.  Ты как сын должен был позаботиться.
- С твоей стороны просто бестактно начинать со мной этот разговор так вот сразу... еще и месяца не прошло когда мамочка...  -  несимпатичный мужчина захрюкал в платок, а жена набычилась и выдвинула очень красную толстую нижнюю губу.
- Ты же сам его и начал.  И чего мы платили за ее страховку, отрывали деньги от ребенка, в отпуск не поехали?  Мишенька, не тереби скатерть! 
- Только не начинай про ребенка, от него никто ничего не отрывал.  Ты бы лучше не перекармливала его, а то вырастет таким же жир трестом как ты.  Миша, не вытирай руки о мои штаны!  Почему они у тебя вечно грязные, что мама тебя никогда не моет?  Это была твоя гениальная идея со страховкой с самого начала.
- На себя посмотри - жрешь по два обеда, я на тебя готовить не успеваю.  А потом ночью тебя не добудишься...
- Если бы кто-нибудь поинтереснее будил, может и добудился бы!

Дусе стало противно слушать дальше, и она выскользнула вслед за Мишенькой и его скрипучим кузнечиком на веревочке в кухню.  Малыш задумчиво вытер руки о свои собственные штаны.  Полез в холодильник, чуть не скрывшись в нем целиком, и вынырнул со стаканом молока и тарелочкой с подсохшим куском торта.  Он уплетал все это стоя и поглядывал в тот угол, где поместилась Душа.  Когда от торта почти ничего не осталось, он сыто пыхтя отвалился, отодвинул тарелочку и, покосившись на Дусю, предложил: «Можешь доесть, если хочешь.  Я уже наелся».   «Ты меня видишь?» - поразилась Душа.  «А чего?  Вижу, конечно.  Только мутно как-то, вроде в испорченном телике.  Ты приведение или кто?»  «Не знаю, - запечалилась Дуся, - думаю я бессмертная душа чья-нибудь.  Только не знаю чья.  Может твоей бабушки?»  «Не, ты на нее совсем не похожа.  Может дедушки?  Только я его совсем не помню.  Он давно умер, когда я маленький был.  А ты не волшебная фея?  Нет?  Жалко...  Хочешь телевизор смотреть?  Сейчас мультики будут».  Он со вздохом доел остатки торта и облизнулся.

Дуся привязалась к Мишеньке. Все-таки живой человек, хоть и ребенок.  Родителям он о Душе ничего не рассказывал, благоразумный мальчик.  Те Душу не замечали.  Да и собственного сына они редко замечали.  Все бегали по своим делам или ссорились.  Только кот  Мурзик шипел всякий раз, когда Дуся проплывала мимо. 
Днем, когда хозяева уходили на работу, а Мишеньку отводили в детский садик, Душа летала по городу.  Но смотреть на людей и не участвовать в их суете было неинтересно и утомительно.  Все они бегали туда-сюда совсем как муравьи без всякого смысла.  Набивались в магазины, выходили из них груженные сумками и кульками.  Но ей было совершенно неинтересно, что у них там в кульках.  Люди рассаживались по машинам или автобусам и уезжали куда-то.   Душа иногда рассуждала сама с собой, что если бы при жизни больше читала философии всякой, то, наверное, могла бы занимать себя всякими мыслями и размышлениями.  А так - что?  Ну вот - машина проехала.  Хорошая машина, дорогая, мощная, но Душе она ни к чему.  Из ресторанов вкусно пахнет, а есть не хочется.  Красивый закат, но сколько же на него можно смотреть?  Ее так же занимал вопрос, почему она не отправилась в рай или в ад после смерти, а слоняется неприкаянная?  Между небом и землей поросенок вился... Слышала она в детстве такую глупую песенку.  Вот так и Дуся.  И сколько это будет продолжаться?

С другими свободными душами отношения у нее не завязывались.  Все они куда-то спешили, будто были ни весть как заняты.  Попробовала она сунуться в другие квартиры, но везде было одно и тоже: мужчины и женщины разного возраста и цвета кожи занимались своими повседневными делами, важными и интересными только для них самих.  Они не обращали на Дусю и другие души никакого внимания.  Если кто из живых и обращался к ней, так только сумасшедший оборванный грязный старик, ночевавший в парке.  Он выкрикивал невнятные приветствия, махал рукой в истлевшей перчатке.  Прохожие его сторонились; Дуся тоже облетала десятой дорогой.  Даже в ее бестелесном облике, она смутно чувствовала тяжелый и жуткий запах, исходивший от старика.
И Душа возвращалась в облюбованный знакомый дом.  Скучая, наблюдала семейные обеды и склоки,  обсуждение покупок, слезы и крики, примирения, нудные разговоры о знакомых и сотрудниках.  Вечером, когда мальчика загоняли спать, Дуся садилась на его кровать и Мишенька начинал донимать ее вопросами:  Зачем машины воняют?  Почему бывает война?  Что такое теория относительности?  Как это Сэмик из соседнего дома научился плевать так далеко, а Мишенька не умеет?  Почему папа с мамой все время ругаются?  Кто такая ****ь, это рыба или птица?» Дуся только хмыкала и ни на что не умела ответить толком.  Мишенька был ею очень недоволен:  «Ничего ты не знаешь, а еще душа!  У меня душа тоже есть?  Какая она?  А у Мурзика?» Душе становилось жарко и она даже, кажется начинала потеть.  Совершеннейшая фантастика в ее положении!    «Знаешь, выключись, а то у меня от тебя в глазах мелькает.  Скучная ты какая-то.  Я лучше сны буду смотреть». 

Иногда Дуся рассказывала ему то, что видела днем, но выходило длинно и неинтересно.  Она пробовала приносить пользу, воспитывать Мишеньку, чтоб он не говорил плохих слов, мыл руки и не тянул кота за хвост.  Раз уж родители им не занимаются, должен хоть кто-нибудь учить его уму-разуму.  Но Мишенька этого не любил:  «Ты мне не мама и не тетя, вообще никто.  Я тебя не должен слушаться.  Пошли погуляем».  И Душа покорно тащилась за ним в скудный дворик позади дома.  На улицу его одного не выпускали.  Ребенок ковырял лопаточкой землю, сыпал крошки прожорливым наглым голубям, пролетавшим прямо сквозь Дусю.  Снег уже начинал таять.  Небо голубело и в промоинах облаков днем выглядывало солнце.  Душа с удовольствием парила в ярких лучах, хотя не ощущала тепла.

Но однажды Мишенька догадался:  «Если я с тобой гуляю, значит не один.  Идем до магазина.  Я жвачку куплю, мне папа дал квотер».  Дуся очень разволновалась, но Мишенька заупрямился.   Она внимательно смотрела по сторонам, чтобы чего не случилось.  По дороге в магазине все шло хорошо.  Малыш затолкал в рот шар жевательной резинки, от чего стал похож на лягушонка. И зачавкал, заслюнявился, выдувая пузыри и повизгивая от восторга.  Но когда возвращались и уже перешли улицу, прямо перед их носом из аллеи между домами на большой скорости выскочил красный автомобиль.  «Назад!» - завопила Дуся и заметалась у Мишеньки перед лицом, отгоняя его прочь от опасности.  Он отскочил влево, автомобиль вильнул вправо, заскрипел отчаянно тормозами, закрутился, вылетел на мостовую и врезался в хлебный фургон.  Посыпались стекла.  Загудели машины.  Еще две с размаху въехали в кучу малу. 

Мишенька дал деру со своей жвачкой.  Он и думать забыл о Дусе.  Из подъезда уже бежали к нему на шум и вой сирен слоновьим галопом его папа и мама.  Закричали прохожие. Дуся увидела как над машинами, над грудой искореженного железа и тел поднимались вверх легким паром души водителей и пассажиров.  Некоторые из них изумленно оглядывались и кружили  над останками.  Две или три моментально улетучились неизвестно куда.  Примчалась полиция.  Подкатили две скорых и пожарная.  Кто-то еще корчился и стонал под обломками.  Санитары и пожарные стали растаскивать тела. 

Дуся засуетилась над ними.  Она присмотрела одного симпатичного черного паренька с проломленной головой и обильно залитого кровью.  Его душа улизнула еще в первые мгновения.  Дуся воровато оглянулась - никто на нее не обращал внимания, ни живые, ни мертвые.  Она быстренько подрулила к недвижному парнишке, приладилась поточнее и бухнулась вниз с небольшой высоты.  Тело пришлось впору.  Душа Дуся заерзала. укладываясь поудобнее.  Скрестила лапочки на пузе, закрыла глаза, с удовлетворением почувствовав тупую боль в затылке.  «Этих прямо в морг! - командовал главный санитар, - А тут еще один живой.  В больницу живо!»  И ткнул пальцем в Дусю.

На следующее утро Дуся с наслаждением лакала жидкий больничный бульончик и запихивалась желе с мыльным химическим привкусом.  Казалось что ни в прошлой ни в этой жизни Душа не пробовала ничего вкуснее.  Несмотря на разбитый череп, восемь швов на лбу и сломанную ногу бодрость и радость жизни наполняли молодое тело.  Доктор и курносенькая смуглая медсестра терпеливо расспрашивали Дусю как его имя, фамилия, где он живет.  Но Дуся только приветливо улыбался и почесывал отросшую щетину.  Доктор пожал плечами: «Полная потеря памяти.  Очередной Джон До».

После бесконечных медицинских процедур, уколов, переливания крови и горьких пилюль Джон-До Дусю наконец оставили в покое.  Он с удовольствием растянулся на койке насколько позволил тяжелый гипс и забинтованная голова и уже засыпая подумал: «Что же это такое я должен сделать в новой жизни, чтобы в конце не оказаться опять в таком же идиотском положении, застрявшим между небом и землей?»  Но сон уже сморил его.  И когда Джон До проснулся на другой день он уже ничего не помнил о своем предыдущем существовании в виде Души Дуси.