Кирпич

Ключи, цинично и раскатисто звякнув, упали мне под ноги. Я нагнулся поднять и сочно приложился лбом о железную дверь. Подъезд огласился чудным двойным эхом. Ревер, аплодисменты.
Вот так, просто и незатейливо, последующие события оказались накрепко связаны с этим донельзя идиотским падением ключей. Как некогда успокаивал себя перед экзаменом – буду, мол, вспоминать потом именно эту мандражную минуту, когда экзамен был ещё впереди – так и сейчас, воскрешая в памяти тот день, я первым делом вспоминаю именно этот никелевый лязг.
Подобрав злосчастный гаджет и попав, наконец, в квартиру, я немного удивился отсутствию приветственного ритуала со стороны бабушки, человека в этом плане пунктуального и бескомпромиссного, но легкомысленно отмахнулся – старый человек, не слышит, занят пирожками, спит, да мало ли.
Бабушка оказалась, как я предполагал, на кухне.
– Привет передовикам производства! – взмахнул я рукой и осёкся – бабушкино лицо было похоже на картонную маску. – Что случилось? Плохо?!
Она покачала головой – на здоровье она и впрямь не жаловалась – и указала куда-то в угол кухни над моей головой. Я повернул голову и…
… и увидел кирпич. Обычный кирпич, обожжённый ноздреватый глиняный брикетик обычного кирпичного цвета. Тихо-мирно висящий возле вытяжной решётки, чуть покачиваясь и легонько тукая о потолок.
– Этчего? – хмыкнул я. Не замечал раньше за бабушкой любви к гелиевым воздушным шарикам, но всё когда-нибудь случается в первый раз. Бабушка у меня прогрессивная. Погоду вон с ноутбука смотрит…
– Кирпичик, вестимо, – ровным голосом ответила бабушка. – Камешка такой.
– Мог бы сам догадаться, – согласился я. – Теперь у нас будет собственный кухонный кирпичный стоунхедж. Вариант мини. Для бедных.
– СтоунхеНдж, – вяло поправила меня бабушка. – Ты это… достань-тко его, а?
– Раздеться не дадут, – пробурчал я и взгромоздился на табурет. – Понакупают… кирпичей…
Чтобы дотянуться до «камешка», пришлось опереться о стену. Кирпич, будто почуяв угрозу, колыхнулся сильнее обычного и вроде как попытался отползти подальше.
– А ну-ка, ком цу мир, – просипел я, хватая поганца, что называется, под жабры. – Блин;!
Скромная польская табуретка на мою эквилибристику отреагировала как мустанг на ковбоя, то есть встала на дыбы с недвусмысленным намерением сбросить меня с седла. Пришлось прыгать, что я и проделал, элегантно вмазавшись уже битым лбом в заботливо приоткрытую дверцу посудного шкафа.
Интересно, может гелий взорваться от сыпящихся из глаз искр? А может служить уважительной причиной неявки на работу объяснительная – «на охоте за кирпичом попал под шальной удар шкафом»?
– Блин! Бауль… ну ё-моё… – не сдержался я, хотя, в общем-то, виноват был сам, – стоунхеНджи тут ваши, понимаешь…
И тут я посмотрел на зажатое в руке.
Это был Самый Обыкновенный Кирпич. Увесистый, наглый и весьма убедительный.
Я внимательно его оглядел, побаюкал – килограмма четыре, не меньше – потом перевёл взгляд на бабушку и не менее внимательно изучил её лицо.
Старушка явно была напугана, хотя и крепилась.
– Ба, – тихо сказал я. – Что за прикол?
У бабушки дрогнуло правое веко.
– Ты как с утреца усвистал на службу, я капусту квасить взялась, давненько сбиралась, – так же тихо ответила она. – А груза-то нет. Вышла я с подъезда, а он и лежит, чуть не просит – возьми меня, бабка, я тебе пригожусь.
– Ба, – протянул я, – ба, давай без фольклоров, о’кей?
– А всё уж. Нашинковала всего, заправила, укрыла крышкой, котору ты сколотил, да и придавила… этим. А он возьми да взлети. Так и болтался до тебя.
Я вдруг заметил, что её руки мелко-мелко дрожат, и мне сделалось немного дурно. Моя самая отважная в мире бабуля никогда никого не боялась – ни собак, ни пожара, ни гулаговских уркаганов, ни однажды забравшегося к нам вора, которого она умудрилась обезвредить в одиночку. Она не боялась, когда ей в поликлинике определили рак, много позже оказавшийся фикцией. Тебе надо было родиться на Тибете, говорил я ей, а она смеялась и отмахивалась – холодно там.
И теперь обнаружилось нечто, ужаснувшее прошедшую огонь и воду старую гвардию.
Обычный кирпич.
Я разжал занемевшие пальцы, и в тот же момент рыжий брусок перестал давить на ладонь, словно втянув в себя силу собственной тяжести, а потом неторопливо и грациозно воспарил вверх, проплыл эдаким ноевым ковчегом и ткнулся в потолок. В мою ладонь упало несколько чешуек побелки.
Обычный кирпич.
– Выбросим, а? – прошептала бабушка. – А как бы он радактивный? Камешки ж так просто не летают, а? А ежели…
Я залез на предательскую табуретку и с опаской стянул летучего голландца. А ну как и в самом деле фонит…
– Выбросим, бауль. Конечно, выбросим.
Невольно держа кирпич на отлёте, как можно дальше от себя, я вышел из подъезда и остановился. В голове доходил горячий кисель вперемешку с кирпичными обломками – мыслей вагон, и ни одной цельной.
Я осторожно ослабил хватку.
Кирпич шевельнулся.
Я разомкнул пальцы.
Кирпич приподнялся сантиметров на тридцать и завис напротив моего лица. Меня точно пригвоздило. В голове кто-то тоненько хихикнул – ща в третий раз по кумполу получишь.
Должно быть, прохожим я виделся неким уличным магом или каким-нибудь телевизионным комиком со скрытой неподалёку камерой; в любом случае я каким-то краем сознания понимал, что обходят меня очень старательно и по изрядной огибающей. А может, и за психа сочли – стоит такой, морда лица потусторонняя, руки молитвенно держит, кирпич левитирует, чёрт знает что такое, но – ну его.
Я сделал крошечный шаг назад, и в то же мгновение кирпич взмыл стремительной свечкой и сгинул в сверкающей белизне январского неба. Мысли, видимо, унесло следом, поскольку от возникшей в голове пустоты заложило уши. Я медленно повернулся и вошёл в подъезд.
Ключи выскользнули из моей потной ладони и брякнулись возле двери.