Самолёт

Сколько он себя помнил, его всегда называли талантливым. В будущем это закономерно привело к обесцениванию до абсолютного нуля мнения родственников, а сейчас… сейчас было просто приятно. Но не более.
Он много читал, причём вовсе не то, что положено по школьной программе или по непонятно кем установленной возрастной шкале; таким образом, «Анжелика – королева ангелов», «Три мушкетёра» и «Мастер и Маргарита» были освоены значительно позже (и, положа руку на сердце, без особого восторга), а вот Брэдбери, Ле Гуин, Шекли, Азимов и Саймак стали близкими друзьями, собеседниками и соратниками уже сейчас (чуть не единственным исключением случайно оказался Достоевский).
Да, мы не оговорились – именно соратниками, ибо наш герой и здесь отметился, причём буквально – росчерком пера. Не будем выносить оценку его первым фантастическим сочинениям, просто в двух словах припомним одно из них:
Не очень далёкое будущее, Земля. Установлен контакт с могущественной инопланетной цивилизацией, правда, пока только по радио. Всё готово к встрече – с той и другой стороны. Но в последний момент браться по разуму внезапно меняют своё решение, шлют землянам гневные радиограммы и, вообще, объявляют войну. Земля недоумевает и потихоньку паникует – шансов в предстоящем конфликте у неё никаких, сколь-нибудь развитым военным космофлотом федерация ещё не обзавелась. Руководство лицемерно поручает некоему Полковнику, шефу группы «Контакт», немедля расследовать – и устранить! – причины столь странного демарша пришельцев, а само в срочном порядке готовится забаррикадироваться в Самом Глубоком Бункере. Пропустим дедуктивные размышления главного героя и поскорее обрадуем читателя – с задачей Полковник справился блестяще. Как оказалось, корень зла таился в забарахлившем радиопередатчике, случайно исказившим земное послание таким образом, что на том конце провода его приняли за оскорбление, угрозу и Бог знает что ещё. Передатчик на радостях уничтожили, с инопланетниками помирились, потом вместе дружной компанией посмеялись над инцидентом, и усталые, но довольные, вернулись домой – мы с новыми технологиями, они – с какими-то нашими безделушками. Полковника же под шумок уволили во избежание. Конец.
Поскорее сгоним с лица приторную невольную улыбочку и вернёмся в настоящее – в настоящее, где уже нет ни школы, ни кое-кого из обесценившихся родственников, ни странного будоражащего ощущения Таинства, приходящего в сумерках по расплывчатому весеннему снегу к самому окну и отпрыгивающего обратно в густеющую полутьму, потому что он как раз открыл дверь холодильника, и сноп света, как полуночный проходящий экспресс, мчится сквозь стекло, уезжая навсегда-навсегда из его комнаты, в которой потушены все огни, кроме бра, его сигареты и дикой мании, запрятанной в самые глубокие подземелья себя.
Жажды оказаться очевидцем авиакатастрофы.
Не станем кричать гневно и праведно – заглянем-ка внутрь себя. Каково, а? Не всякому увиденному и имя-то сыщется, а и сыщется – не всяким произнесётся. Мало кому достанет сил повторить за судьёй Уоргрейвом: «Мне было необходимо… просто необходимо совершить убийство! Причем отнюдь не обыкновенное убийство. А небывалое, неслыханное, из ряда вон выходящее убийство!»
Не будем призывать в свидетели нашу убогую мораль. Лучше последуем за одним крохотным, блуждающим по бесконечности вселенных, огоньком.
Он спит.
Он задирает голову и успевает заметить хвост идущего на посадку гудящего металлического буревестника; слева стоит длинная девятиэтажка, за ней дорога с гаражами, потом овраг и железнодорожные пути, потом гора, а потом, говорят, аэродром; самолёты здесь летают часто, хоть часы проверяй; лето, и солнце такое яркое, что не спасает даже козырёк кепки с надписью «Marlboro»; оконные стёкла девятиэтажки бьют по глазам своим горячим сиянием; бесконечное кузнечиково «с-с-с-с-с»; невесть откуда выныривает маленькая железная свистящая оса и, гадя серым комковатым дымом, бросается вслед буревестнику, торжествующий визг её будто вспышка магния – и взрыв.
Нарастающий гул. Клекочущее шипение и треск. Застывший на невозможной ноте многоголосый крик, слепой и пронзительный.
Он непослушными ногами идёт вперёд, и спотыкается обо что-то, похожее на обугленную безрукую и безногую куклу; обходит её и, словно отдёргивая занавес, огибает девятиэтажку с враз потухшими окнами.
И видит, и смотрит.
По изломанному дотла телу следующей девятиэтажки размазано тягучее жирное багровое пламя; тут и там понатыканы полыхающие кресты лонжеронов и стоек шасси; измазанный сально блестящей копотью нелепо торчит хвост с одним уцелевшим стабилизатором, точно нырнувший и окаменевший левиафан; чёрными мотыльками кружат куски обшивки и клочья одежд. Одуряюще смердит раскаленным металлом, удушливо тянет горечью горелой синтетики.
И повсюду – они. Неподвижны. Кричат.
Ленту заедает, картинка перекашивается, пепелище плывёт вбок, вопль смазывается и уходит в инфразвук.
Щёлкает вхолостую тишина, и он просыпается.
На часах без четверти пять. Скоро подниматься.
Он выворачивает голову и глядит в небо над девятиэтажкой напротив.
Неподвижен.
Сон, пойманный отголосок чьей-то волны. А это значит – на самом деле, сейчас где-то…

----------

В произведении использован фрагмент романа Агаты Кристи «Десять негритят».