Время колокольчиков

Свежесорванные колокольчики покоились в полулитровой банке, та в свою очередь стояла на подоконнике. От палящего солнца банку защищало стекло, а колокольчики старались смириться со своей гибелью, которая должна была случиться в скором времени.
В нескольких километрах от дома с подоконником, на котором стояла банка с колокольчиками, находился старый маяк. Его давно уже не использовали, и со всех сторон он оброс высокой травой, похожей на камыш. Может это и был камыш, маяк не разбирался в растениях.
Когда-то он освещал дорогу рыбакам, которые припозднились или выплыли ещё затемно. Вообще-то, это было не так уж давно – для него. Но у маяков своё чувство времени и свой век. Этот был в самом расцвете сил, с него даже ещё не начала облетать краска, но – он был уже никому не нужен.
Как те колокольчики, сорванные и поставленные в полулитровую банку. Время колокольчиков летит гораздо быстрее, пролетает почти незаметно – время колокольчиков, оторванных от корней. И наши синие и желтые бедняги уже начали поникать под светом заходящего солнца.
А вместе с колокольчиками, в разных концах планеты, расходились по другим мирам миллионы людей. Некоторые уже засыпали: одни в пустой квартире, или в привычных тисках рук – для кого-то уже ставших пленом, а для кого-то остающихся защитой. Другие только-только приходили в себя после очередной синтетической дури и заново начинали ненавидеть этот мир. Третьи проживали свои последние минуты, в окружении рыдающих родственников, а может совершенно одни.
И всем им снилось одно и тоже, все они встретились в одном месте. У старого маяка, вокруг которого росла длинная трава, рядом с которым плескалась узкая полоса моря. Такая узенькая, каких, кажется, и не бывает. Существует ли на самом деле море, стоя на берегу которого можно видеть противоположный берег? Я точно не знаю, но здесь оно существовало.

Маяк не пустовал. Он жил своей жизнью, и его обитатель жил вместе с ним. Своей долгой жизнью, которая, наверное, уже и не кончится никогда.
На самом деле, здесь, наверху, была керосиновая лампа, и зелёные стены, и стопки книг, лежащих друг на дружке вдоль стен. Некоторые из таких стопок доставали до потолка – но потолки были низкие – мужчине среднего роста наверное пришлось бы чуть пригнуться, чтобы находиться здесь.
И в этой пестроте корешков самых разных книг, позади стола, на котором стояла керосиновая лампа, находилась кушетка, больше похожая на стопку разнокалиберных матрацев, положенных друг на дружке, подобно книгам вдоль стен. Тут всё было такое – слоёное и теплое. Будто оказываешься внутри пирога.
- Знаешь, какие сны видят люди перед смертью? Одни – совсем смешные: не знаю, как удаётся до того себя накручивать, чтобы видеть такие сны. Ад, лава под ногами, какие-то свирепые зверюшки повсюду, огонь и смерть, и всё. Люди – паникёры. Могли бы хоть перед предполагаемой смертью расслабиться – потому что эти типы обычно на стороне жизни, но накручивают себя – будь здоров!
На самом деле не знаю, есть он, этот ад или нет. Может его и не существует вовсе. Иногда мне кажется что здесь – гораздо хуже. Слишком тихо и спокойно. Не хорошо и не плохо. Так со временем становится – просто никак. Нормально. А нормально – это хуже чем плохо, тебе не кажется? Мда.
Ещё бывают те, кто исчезает оттуда, - мах рукой вниз, - ну, внезапно для самих себя. Под машину попадают, бывают такие, которые падают неудачно. У них сны тревожные очень, почти все тёмные и очень неприятные – от них ощущение, будто паутина на лицо налипает. Но они то ли не прислушиваются, а может, забывают. Вроде бы люди забывают сны, да?
Но самые страшные сны – это не про ад, и не эти, от которых ощущение паутины. Самые страшные сны – это сны обречённых. Тех, кто уже точно… здесь будет. Что? Да, через это место проходят все, но обычно не задерживаются – дальше отправляют.
Так вот, сны обречённых. И всё равно, каких – смирились они или всё ещё борются, и будут бороться до последнего… Им никогда не снится ни ад, ни рай. Никаких черно-белых противных снов. У них в снах всегда что-то светлое, лёгкое, радостное такое, аж до слёз. Особенно когда представляешь, каково им, когда они просыпаются. Наверное, очень сложно.
Что? Свои сны? Неет, что вы, - она смеётся, отрицательно мотая головой, а потом вздыхает. – Мне и чужих - по горло хватает. Видишь книжки? Много их. И все – со снами. Так то. Вообще, скучно тут, но я, наверное, уже никуда не денусь. Ну да, можно сказать застряла. Кто-то же должен здесь оставаться, правда? – улыбается, но совсем невесело.

А вид из маяка всегда открывается чудесный, правда, наверное, надоедает очень скоро – видно настоящее море, а может, даже океан. Вода без берега и горизонт тоже из воды – насколько хватает глаз. И солнце по вечерам ныряет в воду.
Колокольчики к этому времени завянут окончательно – но, как сказала жительница маяка, смеясь и запуская пятерню в лохматые рыжие волосы – снов у них не бывает, или может, у неё не та специализация. Она забавная, эта обитательница маяка, но глаза у неё взрослые и очень печальные – будто внутри у неё ничего нет, кроме своих чужих страхов и слёз.
Облокотившись руками на стол, и положив подбородок на ладони, она тихо говорила мне, что таких как она – с безбрежным океаном из слёз внутри – очень много и в нашем мире. А этот, её мир, в котором я оказалась по чистой случайности – точная копия того, что твориться в душе всех людей с улыбками на лицах и печальными глазами. И понимайте, как хотите.
- Есть много людей, у которых внутри солёный океан, брошенный маяк, а вокруг него поле, сплошь заросшее травой. И колокольчики, время которых очень быстро летит. Они то и превращаются в слёзы. И знаешь… чаще всего такие люди застревают здесь. Просто вам там… почаще надо смотреть друг другу в глаза, ребята.