Параллели. Как журналюги из дерьма конфету делают

    Параллели: Как журналюги из дерьма конфету делают

    "Я НА ПЛАТФОРМЕ НАШЕГО "СЕГОДНЯ" ВО ИМЯ "ЗАВТРА" ЕДУ ВО "ВЧЕРА"

    Эта история из произведения известного русского писателя - будто из сегодняшнего дня: о том, как журналисты сенсации создают; президентов, депутатов, музыкантов и иных значимых фигур из посредственностей раскручивают...

    Итак, совершенно тупой, бездарный человечек по фамилии Кандыбин, который путает Айвазовского с писателем и не умеет вбить в стену гвоздь, мечтает стать знаменитым человеком и просит помочь ему в этом поднаторевшего в этом ремесле журналиста Стремглавова. Тот согласился...

    "II. На другой день я увидел в двух газетах, в отделе "Новости искусства", такую строку:

    "Здоровье Кандыбина поправляется".

    - Послушай, Стремглавов, - спросил я, приехав к нему, - почему моё здоровье поправляется? Я и не был болен.

    - Это так надо, - сказал Стремглавов. - Первое известие, которое сообщается о тебе, должно быть благоприятным... Публика любит, когда кто-нибудь поправляется.

    - А она знает, кто такой Кандыбин?

    - Нет. Но она теперь уже заинтересовалась твоим здоровьем, и все будут при встречах сообщать друг другу: "А здоровье Кандыбина поправляется".

    - А если тот спросит: "Какого Кандыбина?"

    - Не спросит. Тот скажет только: "Да? А я думал, что ему хуже".

    - Стремглавов! Ведь они сейчас же и забудут обо мне!

    - Забудут. А я завтра пущу ещё такую заметку: "В здоровье нашего маститого..." Ты чем хочешь быть: писателем? художником?

    - Можно писателем.

    "В здоровье нашего маститого писателя Кандыбина наступило временное ухудшение. Вчера он съел только одну котлетку и два яйца всмятку. Температура тридцать девять и семь".

    И он, озабоченный, убежал.

    III.

    Я с лихорадочным любопытством следил за своей новой жизнью.

    Поправлялся я медленно, но верно. Температура падала, количество котлет, нашедших приют в моём желудке, всё увеличивалось, а яйца я уже рисковал есть не только всмятку, но и вкрутую.

    Наконец я не только выздоровел, но даже пустился в авантюры.

    "Вчера, - писала одна газета, - на вокзале произошло печальное столкновение, которое может окончиться дуэлью. Известный Кандыбин, возмущённый резким ответом капитана Ч* о русской литературе, дал последнему пощёчину.

    Этот инцидент вызвал в газетах шум.

    Одна газета говорила:

    "Вечная история Пушкина и Дантеса повторяется в нашей полной несообразностей стране. Скоро, вероятно, Кандыбин поставит свой лоб под пулю какого-то капитана Ч*. И мы спрашиваем - справедливо ли это? С одной стороны - Кандыбин, с другой - какой-то, никому не ведомый капитан Ч*".

    Большое впечатление произвело известие, что Стремглавов (ближайший друг писателя) дал клятву, в случае несчастного исхода дуэли, драться самому с капитаном Ч*.

    Ко мне заезжали репортёры.

    - Скажите, - спросили они, - что побудило вас дать капитану пощёчину?

    - Да ведь вы читали, - сказал я. - Он резко отзывался о русской литературе. Наглец сказал, что Айвазовский был бездарным писакой.

    - Но ведь Айвазовский - художник! - изумлённо воскликнул репортёр.

    - Всё равно. Великие имена должны быть святыней, - строго отвечал я.

    IV.

    Сегодняя узнал, что капитан Ч* позорно отказался от дуэли, а я уезжаю в Ялту.

    При встрече со Стремглавовым я спросил его:

    - Что, я тебе надоел, что ты меня сплавляешь?

    - Это надо. Пусть публика немного отдохнёт от тебя. И потом это шикарно: "Кандыбин едет в Ялту, надеясь окончить среди чудной природы юга начатую им вещь".

    - А какую вещь я начал?

    - Драму "Грани смерти".

    - Антерпренеры не будут просить её для постановки?

    - Конечно, будут. Ты скажешь, что, закончив, остался ею недоволен и сжёг три акта. Для публики это канальски эффектно!

    Через неделю я узнал, что в Ялте со мной случилось несчастье: взбираясь по горной круче, я упал в долину и вывихнул себе ногу. Опять началась длинная и утомительная история с сидением на куриных котлетках и яйцах.

    Потом я выздоровел и для чего-то поехал в Рим... Дальнейшие мои поступки страдали полным отсутствием всякой последовательности и логики.

    В Ницце я купил виллу, но не остался в ней жить, а отправился в Бретань кончать комедию "На заре жизни". Пожар моего дома уничтожил рукопись, и поэтому я приобрёл клочок земли под Нюрнбергом.

    Мне так надоели бессмысленные мытарства по белу свету и непроизводительная трата денег, что я отправился к Стремглавову и категорически заявил:

    - Надоело! Хочу, чтобы юбилей.

    - Какой юбилей?

    - Двадцатилетний.

    - Много. Ты всего-то три месяца в Петербурге. Хочешь десятилетний?

    - Ладно, - сказал я. - Хорошо проработанные десять лет дороже бессмысленно прожитых двадцати пяти.

    - Ты рассуждаешь как Толстой! - восхищённо вскричал Стремглавов.

    - Даже лучше. Потому что я о Толстом ничего не знаю, а он обо мне узнает.

    V.

    Сегодня справлял десятилетний юбилей своей литературной и научно-просветительской деятельности...

    На торжественном обеде один маститый литератор (не знаю его фамилии) сказал речь:

    - Вас приветствовали как носителя идеалов молодёжи, как певца родной скорби и нищеты, - я же скажу только два слова, но которые рвутся из самой глубины наших душ: здравствуй. Кандыбин!!

    - А, здравствуйте, - приветливо отвечал я, польщённый. - Как вы поживаете?

    Все целовали меня".

    Аркадий АВЕРЧЕНКО. "Золотой век". Весёлые устрицы. СПб., 1910.

    На снимке: карикатура Леонид Гамарца "Сомнения" (caricatura.ru).