Чиуауа

( 5 утра 13 января, пасмурно -3, снег, ветер юго-восточный 2 м/с)

Пустыня сияла...
Жаркое марево, полдень. Три чахлых деревца  бросали жидкую, сероватую тень на утоптанную до каменной твердости землю перед бунгало.
Пабло зевнул и с хрустом почесал щеку.
“Нет, я побреюсь, побреюсь как только станет чуть прохладнее...”
Мысли Пабло были такими же зыбкими и неверными, как марево над дорогой.
Даже мухи, что утром кружили под потолком устали и усеяли известку чернильными брызгами.
“Чтоб вы все передохли!”  - Подумал Пабло о мухах.
Пес, лежащий под порогом вздохнул, поднял голову и чихнул. Приподнялся на передних лапах, растянул губы в сардонической гримасе и с ожесточением почесал подмышку задней ногой. С тем же хрустом и скрежетом, что и Пабло.
“Чтоб вы все передохли!”  - Подумал пес о блохах.
Жара стала почти осязаемой, тугой и душной, словно литая резина.
Пабло подумал:
“Над полить деревья!” Но не сделал даже попытку встать с шезлонга, на котором лежал, задрав ноги на стул.
“Надо полить деревья!” Подумал пес, но тоже не шевельнулся, хотя мочевой пузырь ощутимо давил в подбрюшье.
Там за окном, над горизонтом собиралось легкое мутноватое облако.
Пабло посмотрел на него из-под ресниц.
Пес коротко скульнул и снова ожесточенно заскребся.
“Уж не буря ли собирается?” - Пабло подпер ладонью небритую щеку и принялся изучать дымку у кромки красноватой земли с все возрастающим омерзением. Уголки его губ  чуть опустились, а зеленоватые глаза скрылись за частоколом длинных, как у куклы, ресниц.
“Будет буря! Блохи злые как черти!” - Подумал пес, и, прекратив чесаться, посмотрел туда же, куда смотрел Пабло.
В стекло сыпануло песком, словно кто то кинул его полной горстью, наотмашь.
Пабло озадачено поднял бровь.
“Черт побери! Если будет буря, дона Джади наверняка не приедет!” От этой мысли Пабло ощутил вдруг отчаянную и внезапную обиду, такую сильную, словно был ребенком и у него отняли последнюю конфету. Пабло встал и открыл дверь.
 – Тито! Иди сюда! Будет буря, малыш! Что скажешь, ты тоже огорчен?  - Пабло пропустил пса в двери.
 -  Ведь если будет буря - не будет красотки нашей - доны Джади,  И никакого тебе фахитас, никакого пива и никакого....Вообще ничего, вовсе ничего, друг мой Тито!
Пабло обхлопал пыль с желтых боков пса и плотно закрыл за ним дверь. Пес лизнул его руку и прижал уши.
“Черт побери! Никакого фахито!” - подумал пес. Будет буря – не будет доны Джади, что приезжает каждое воскресенье, после чего в бунгало целый вечер оживленные голоса, смех и визги. И хотя дверь всегда закрыта, утром тонкая женская рука всегда выносит плошку с объедками, и растрепанная, словно дикая, древняя богиня, сложившая руки на груди женщина смотрит, как пес, давясь и содрогаясь хватает куски, виляя пропыленным хвостом. И она улыбается рассеянной улыбкой, а Пабло на утро весел и оживлен, и часто треплет Тито по голове. “Черт побери...”- снова подумал пес, вздохнул, покрутился на месте и лег на циновку у двери.
Пабло некоторое время смотрел в окно, за которым уже раскачивался на ветру и уныло скрипел кусок жести, оторвавшийся с крыши в прошлую бурю.
 Понурившись, он вернулся на свой шезлонг, пошарил под ним рукой и достал початую бутылку текилы. Приложился к горлышку, хлебнул и сморщился. Затем он лег, все еще держа бутылку в руках и думая о том, как несправедливо устроен мир, о пустыне, бензоколонке, куске жести, что надо будет прибить и о доне Джади немного, но уже не словами.
Пес положил морду на вытянутые лапы и смотрел на Пабло, отражая его тоску в своих янтарных глазах.
Через некоторое время они оба заснули под завывания все усиливающегося ветра. И обоим им снилась красивая жена хозяина этой богом забытой бензоколонки в пустыне Чиуауа...
Благословенная, смуглая, чернокудрая и пышногрудая молодая женщина.  Им снилась дона Джади...
Но... в несколько разных аспектах...