В камерах сердца

В КАМЕРАХ СЕРДЦА

Ночь простуженная вьюжила…
Кто-то слушал, обнаружив уши,
кто-то кушал ужин из жемчужин.

Уши приложив к ракушке,
кто-то слушал, как жужжали лужи;
тот, кто кушал, вдруг прислушался…

Невозможное разрушено…
Что за музыка снаружи,
точно залп поющих ружей?

Это снежновыбритые стружки?
Незастуженная лужа в кружке?
Ночь, которая навьюжила так южно?

Кто-то слушал,
кто-то ужинал…



         
 

Фонари! Да что вы ёжитесь,
глазки вылупив из век?
Видите — вон держит ножницы
Крылатый Человек!

То, чего боюсь, ко мне приходит.
Бежать? Так ноги сдавлены сугробом.
И Вьюга тычет мне язык:
мол, встань, попробуй!

Вот сволочь!
в погоде,
как в семье — не без уродов!
А она: «Чего злословишь?
Я — природа!»
И в доказательство — рукой
моё сдавила горло.
И покорно
вытекла душа…

А мир дышал
взметеленной мукой…
               
               
Бездонно посмотрел
и что-то было в этом тихом взгляде,
мне показалось даже — это просто
синие глаза промокли.
Вдруг он спросил: «Ты смог бы
выжить, если б стал поменьше ростом?
Я знаю тут одно заклятье…»
И вынул шесть блестящих стрел…
 

Человек замёрз без крыл
и теперь сутулится,
сейчас умрёт…
И я глаза закрыл…

Треск, как головой об лёд…

Сердце превратилось в уголь,
в печку — грудь. Ну, Вьюга,
покажи, как совершенные целуются!
Разжалала синий рот,
глаза пантерины…

В лицо ворвалось свежее дыханье,
и Божик, ужасом растерянный,
кричит: «Не смей, она убьёт!»
Но языки уже порхали…


Улицы офонарели,
когда увидели, как я у вечности
ворую время.


Что я делаю???
Каждое касанье губ — как тысячи
иголок.
Задыхаюсь я.
И глохнет город
в белом хаосе.


Успел заметить, как нацелил он
шесть стрел, натягивая тетиву…
Дальше некуда тянуть.
И я схватил её за плечи, впился в губы,
как вампир. Она рвалась,
ругалась грубо.
Но всё сильней её вдыхал…
Моё лицо от ветра огрубело.
Боль не утихла — сводит скулы.
И снег ложится прямо
на выбритые щёки улиц.


Озноб. Мурашки бегают по коже —
Вьюга прямо в сердце мне забралась,
расплескалась в камерах,
сделав его каменным.

Мой стрелец,
на ангела похожий,
истекая золотом кудрей,
на меня обрушил взгляд:
«Ты это зря,
ещё никто не умирал от моих стрел!»

А мне всё чудилось, что Вьюга пела…


Стена глядела,
зрачки расширив удивлённых окон.
Невероятные глаза!

Он смеялся, кривляя эхо
так громко,
что город глох.
И крылья, скомкав,
швырнул в стекло…
Не думайте, что «ну, всё ясно —
чудак поехал…»
Нет. Вы бы видели, как брови
в тот миг расправил он —
точно крыльями глаза взмахнули.

В центре города, среди
девятиэтажных льдин
кружилась чайка…
«Чтобы нас судьба не разлучала,
мы теперь единой крови!»



В широко распахнутом пространстве
заря — как выстрел в темноту,
и небо кажется мордастым.

«Столько крови, Божик!
Истекаю я…»
«Ничего, я замету…» —
ответил кто-то.

Мы обернулись резко:
нам навстречу, как с обложки,
Девушка-Метель, сугробы срезав,
шла осторожно, точно на охоту.

«Не видели мою подругу —
Вьюгу?
Как в сердце канула!»

«Так и есть.
— Я стукнул в грудь — вот здесь…»


Вьюга выглянула, кулаком стуча
по сетчатке глаз.
 
Больно стало,
опустились веки белой стаей
«Отпусти её, свободы не украсть.
Отпусти её — она мечта.
Отпусти её на юг, там слякоть…»
«Знаешь, ты права, вот только
я хочу любить назло!»
«А толку?»
«Как же! Злость —
источник всех моих стихов!»

Пустота…
Внутри лишь ветер воет.

Она свободна. Бабочкой вспорхнула…
Скорей всего её я больше не увижу.

Устал…
Я не воин…
Небо хмуро,
кажется, что ниже,
обволакивает облака,
подслащивая ватой.


Рядом Божик и Метель
стояли оба, как
будто перед мною в чём-то виноваты;
молчали, взгляд потупив,
носы насупив…

«Выше голову!
Сопливить — страх как надоело.
Придумал: надо небу
сломать причёску
и лысым прокатить по городу».

«При чём здесь небо!
мы же не поэты…»

Уже всем горизонтом
солнце к нам вели,
когда я рассмотрел его: как он велик,
мой ангел, самый из святых!


Долго я ещё стоял,
разлуки слёзы притая,
просто я
не любил и не умел прощаться.
Но в ту минуту я был счастлив.


Есть чувство города,
оно, как грозовое электричество,
током жилы раздражает.

Глаза ещё узки спросонья,
но так в них многолюдно…


Среди людей рождённая заря,
ни на минуту не присев,
плелась, росой соря.
Я тоже еле брёл
и вспоминал про снег…


Дрожа, прижался ветерок
к моей руке.
Мы оба наблюдали,
как щетинится травой земля.

Знаешь, ветерок, земля круглей,
чем ты думаешь, но только
т-с-с-с! пока что это в тайне…


Тишина, тебя бы ножиком
в ребро, чтоб завизжала,
чтоб сердце сжалось…


Потом приснилась Вьюга…
Как платье сбросила усталость,
уставилась внезапной наготою вся.
Всю жизнь к подобной встрече я
готовился,
а теперь — что от меня осталось?..


Возлюбленная, не люби меня —
я так привык…


Проснулся…и дрожу от холода я,
и вдруг увидел сквозь сквозняк:
от меня во сне душа отколотая
тихонько пела, по стеклу ладонями скользя…

Метель и Божик зябли за окном,
их души тоже пели заодно…



Меня взял на руки
Кто-то из больших
(наверно взрослый):
«Ну, чего не спится?»

«Там… под фонариком…»

«Ты замёрз… ложись, укройся.»

«Да нет же! вон,
Крылатый Человек!»

«Ну что ты, просто птица…
спи, сейчас укрою».

Но я услышал, точно через век:
«Помнишь, мы единой крови…»