последний розыгрыш

Последний розыгрыш.
 
Гришка с детства обожал розыгрыши. Ну что, в самом деле, жизнь наша без них – скукота, словно черно-белое кино.
Шутить он начал еще в  детском саду. Он, как сейчас, помнит свой первый настоящий розыгрыш.
Однажды уложили, как обычно, воспиталка Марьсергевна  с няней Мариной   всю их старшую группу спать, а сами  пошли заниматься кто чем. То есть воспиталка пошла болтать с подругой по телефону. Она всегда во время тихого часа садилась на телефон, потому что  их микрорайон в то время еще не был телефонизирован. Воздушные телефонные  кабели  были протянуты только в общественные учреждения и в некоторые квартиры, в которых жили ответственные работники или просто имеющие нужные связи товарищи. Няня Марина побежала в соседний универмаг проверить: вдруг там  к концу месяца что-то "выкинули".
Гришка  долго лежал с открытыми глазами. Сначала считал баранов, потом разглядывал паучка на потолке. Сон не приходил, и тогда он решил что-нибудь придумать, чтобы разогнать скуку. И придумал. Когда, вернувшись из магазина, няня зашла в комнату, никого из "старших" в кроватях не было. Няня завизжала и убежала. Когда она вернулась с воспитательницей и директором, все детки мирно посапывали в кроватках. То, что большинство из них посапывало громче обычного, возбужденные воспиталки не заметили.
Если не Светка-ябеда, то этот случай так и остался бы в его памяти как первый розыгрыш, а в личном деле няни – как выговор за срыв послеобеденного сна.
Головомойка, которую ему устроили в саду и дома, надолго отбила  желание шутить. Больше всего усердствовала няня Марина, до последнего дня  в садике называя его то клоуном, то Чарли Чаплиным, то Юрием Никулиным, добавляя к известным фамилиям окончание "штейн".
Следующий свой розыгрыш Гришка устроил, когда учился в шестом классе. Поводом для него прослужила телефонизация  их микрорайона.
Первый слушок об этом "грандиозном событии" прошелся, когда Федотовна с первого этажа зашла за чем-то в ЖЭК и заодно спросила, по какой причине перекопали весь район. Сколько, мол, можно  трубопровод чинить. А ей говорят, это, мол, не мы, а АТС кабель проводит. Скоро наш микрорайон телефонизировать будут.
И пошли слухи один за другим. Кто-то сбегал в райисполком и там ему вроде сказали, что в первую очередь дадут номера тем гражданам, кто записался в очередь на телефон до текущего года.
Когда все незаписавшиеся кинулись с заявлениями, выяснилось, что из всего дома только два человека уже несколько лет как в заветном списке. Ими оказались дед Гришки – Лев Айнштейн и его закадычный друг – Изя Авербух. Правда, до великого момента телефонизации ни тот, ни другой не дожили,  но их дети имели  на это право, так как до самой смерти записавшихся проживали вместе с ними на одной жилплощади.
Да, сколько пришлось услышать Гришке и его родителям! А маленькая Анечка Авербух  даже не хотела выходить гулять на улицу, с ужасом вспоминая, как  однажды пьяный сосед  остановил ее в подъезде и сказал, пытаясь взглянуть мутными разбегающимися глазами в ее голубенькие, ставшие круглыми от страха, глазки.
– А папашке передай, что как только телефон поставят, я буду лично звонить от вас каждый день, потому что...
Не дослушав,  девочка пулей помчалась домой.
А тут в четверг училка поручила Грише зайти к другу Федьке, который уже неделю лежал с ангиной и передать ему домашнее задание.
Пока Федька перекатывал из дневника номера параграфов и страниц, Гриша оглядывал их небольшую комнату, в которой его друг жил с матерью. И тут он увидел пишущую машинку, на которой Федькина мама печатала дома "халтурку", и ему пришла в голову идея.
– Слышишь Федька, я тут на рисовании математику сделал. Если хочешь, перекатай. А я за это на машинке вашей немного постучу.
Они не раз вместе сидели и печатали всякие смешные рассказики,  и потому Федька ничего не заподозрил и с великой радостью согласился.
А на следующее  утро во всех подъездах их дома и, даже в двух соседних домах для конспирации, появились листы с напечатанным на них следующим обращением:
"Уважаемые жильцы!
В связи с тем, что новая АТС лишь частично сдана в эксплуатацию, подсоединение новых абонентов будет происходить в несколько этапов.
На первом этапе будут подключены все жильцы, фамилии которых начинаются на буквы А – Г. На следующем от Д – З, а в оставшиеся два этапа остальные жильцы, о чем в дальнейшем будет дополнительно объявлено."
В пятницу утром они с мамой проснулись от шума в подъезде. Просунув голову в дверь, мама спросила: "Что случилось?"
– Да ничего особенного, – деланно пожала плечами соседка Зина, – просто у вас наверху точно есть свой человек.
– Не поняла, – окончательно проснулась мама.
– Вот только притворяться не  надо. – Петр Иванович со второго этажа ткнул ей сорванным объявлением, – по этому объявлению  в нашем доме телефоны получат только Айнштейн, Авербух и Арушанян.
Мама залилась смехом.
– Вы правы, – сказала она, продолжая смеяться, – у нас действительно есть свои наверху. На самом верху. Выше уже не бывает.
Только в понедельник, когда несколько особо нервных жильцов, взяв на работе отгул, побежали с этим объявлением по всевозможным интстанциям, выяснилось, что никто этого не писал.
Часть жильцов решила, что это чья-то глупая шутка, а основная  же часть была убеждена, что власть испугалась народных волнений и отказалась от своих же объявлений. На Гришку никто и не подумал. Только много позже, когда он устроил очередной розыгрыш,  Мария  Давыдовна Петрова, старенькая учительница-пенсионерка  с первого этажа сказала ему, что по стилю и количеству ошибок догадалась, что то давешнее объявление написал школьник, достаточно грамотный, но не старше седьмого класса.
– Уж я за сорок лет учительства столько сочинений и изложений начиталась, что могу по стилю рассказать все об авторе. Включая пол, уровень образования в семье и даже национальность.
– А что же вы меня не выдали?
– Из солидарности, – она подмигнула Гришке.
Он тогда не понял, из какой солидарности. И только, когда через несколько лет они хоронили соседку, он увидел на могильной плите выбитую звезду Давида.
В школе Гриша учился хорошо. Особенно легко ему давались точные науки. Пока голова его была занята решением задач и доказательством теорем, он был прилежным учеником, но стоило почувствовать скуку, как сразу в голове начинали рождаться всякие шалости и розыгрыши.
Чего он только не выдумывал! От элементарных, как смазывание классной доски парафином, подкладывание кнопок ученикам и учителям, обмазывание мелом учительских сидений. До более интересных: переставлял школьных столы и стулья спиной к доске, приносил птиц и животных на уроки.
Во время учебы в институте, когда все интересы сводились к  девочкам, танцам и выпивке, розыгрыши тоже были связаны со всем этим, но особой оригинальностью не отличались, и потому не очень запомнились. Но уже тогда он стал замечать, что часто его шутки заканчивались  почему-то не совсем так, как он ожидал, а иногда совсем не так. То однажды на студенческом вечере пригласил самую строгую профессоршу  по кличке "Акула" на вальс. Весь поток замер от его дерзости. А она вдруг разжала свои "каменные" челюсти, улыбнулась, присела по-старомодному в поклоне... и положила свою костлявую руку ему на плечо. Хорошо, что бабушка Фаина водила несколько лет подряд Гришу на бальные танцы, а то бы он не поспел за прыткой профессоршей, которая  кружилась в вальсе так, словно закончила  не физ-мат, а институт благородных девиц, где танцы были одной из важнейших дисциплин.
Или однажды на одном дне рождении он наспор подошел к самой красивой, но слывшей  недотрогой, девушке и поцеловал ее, она взяла и... тоже чмокнула его в щечку.
На ней он потом и женился. А когда началась перестройка, почему-то стало не до шуток. Жизненные обстоятельства как-то не располагали к веселью. Особенно, когда "почтовый ящик", на котором они вместе работали, вдруг закрылся.      
Оказавшись волей судьбы в Израиле, Гриша в первое время забыл о своих увлечениях, стараясь как можно быстрее выучить язык и обустроиться. В это время  его единственными   шутками были новые русско-ивритские слова, которые они с неизменным другом Федькой Мамонтовым, ставшим Авербухом после женитьбы на Анечке Авербух,  сочиняли для лучшего запоминания различных форм глаголов.
– Сначала надо "леистагрем" (остограмиться), "леизакес" (закусить) и оставить на завтра, чтобы было чем "леитпохмел" (опохмелиться) – ржали они.
А длительное повторение прикольно звучащей по-русски  ивритской фразы  "Я обеспокоен тем, что потерял отсроченный чек" (Ани мудаг, ш ибадати чек дахуй) кончилось тем,  что он таки потерял отсроченный чек.
Ну вот Гришка устроился на приличную работу, как-то нормализовался быт. И тут что-то такое произошло в нем, что-то вдруг проснулось, что голова его начала фонтанировать идеями розыгрышей и приколов. Хорошо, что он приводил в жизнь только десять процентов всех проектов, хотя и их хватило, чтобы успеть перессориться с почти всеми родными и друзьями. Только брат Мишка и закадычный друг Федька продолжали дружить с ним. Но и они были на грани. Особенно Федька, который после последнего розыгрыша долго дулся и не отвечал на звонки. Еще бы! После того дня, когда они с Анькой прибежали с работы, быстро собрались и помчались на день рождения к Грише. Пригласительный был послан им заранее по почте, что вполне обычно в Израиле, и не дало им повода для каких-то сомнений. На конверте с названием ресторана была начерчена схема маршрута, четко объясняющая как добраться до сего заведения.
Они скрупулезно выполняли все повороты в соответствии с чертежом, спрашивали у прохожих и на бензоколонках. Периодически к ним на сотовый звонил Гришка и кричал:
– Ну, вы тупые! Все гости давно собрались. Только вас ждем, – и принимался объяснять заново. Они все честно выполняли.  Ресторан будто находился в пятом измерении, потому что каждый раз Гришка говорил им:
– Да вы совсем рядом, через два светофора направо – и вы на месте.
В последний раз он позвонил и сказал:
– Ну ладно, поскольку вы не можете найти этот злосчастный ресторан, мы переносим мой день рождения ко мне домой. Так что дуйте к нам и немедленно!
И тогда они поняли, что их разыграли.       
Аня даже  не кричала и не возмущалась. Она просто сказала:
– А давай поедем домой.
И они поехали к себе. Через месяц Гриша, чтобы загладить перед друзьями вину предложил поехать на три дня на Мертвое море, билеты он брал через свою работу.
И Миша, и Федя сначала не хотели ехать, а потом согласились, но с условием: без идиотских розыгрышей!
– Хорошо, –  согласился Гриша, – мы будем разыгрывать обслугу и отдыхающих. Ну как вы не понимаете: жизнь без шуток – как черно-белое кино!
– Только посмей! – пригрозила жена.
Они сидели в баре, потягивали пиво, слушали мурлыкание смазливой певички и тихо смеялись над всякой глупостью.
Гришка весь вечер чувствовал себя как-то некомфортно. То ли он поел что-то не то, то ли давнишняя язва давала о себе знать. Он даже о розыгрышах забыл и был несказанно рад, когда жена нечаянно пролила на его светлые брюки кофе.
– Придется подняться и переодеться, – улыбнулся он.
Поднявшись на лифте на свой этаж, он обнаружил у дверей своего номера коляску обслуги. Одна горничная  в голубом халатике стояла возле, а другая уже собиралась закрыть дверь снаружи, как Гришка крикнул ей, чтобы не закрывала, и попросил пакетики чая с мятой. Девушка вынула из коляски два пакеты с обыкновенным чаем.
– Я просил с мятой, – Гришка нащупал в кармане десятишекелевую монету и, взяв два пакетика с чаем, вложил в руку девушки деньги. Она поблагодарила и дала еще два пакетика.
Бросив чай на стол, он, бормоча, что за такие деньги он купил бы коробочку с десятью пакетами, зашел в ванную.
Через двадцать минут он вышел из нее, обернутый в полотенце, и, нажав на кнопку электрического чайника, пошел в сторону шкафа за одеждой.
– Что вы здесь делаете? – услышал он за своей спиной  испуганный  женский голос с русским акцентом.
Обернувшись, он увидел стоящую в дверях  миловидную женщину средних лет. В глазах ее стоял испуг.
Он не успел ответить, как дверь снова открылась, и на пороге появился полный лысоватый мужчина. Он оглядел Гришку с ног до головы и  медленно произнес по-русски:
– Так... Значит, вот  оно – новейшее средство от мигрени.
Он начал медленно багроветь так, что даже лысина на макушке, выглядывающая из русо-седых редких волос, вдруг порозовела.
– А я еще подумал, что это она весь вечер канючит: голова, мол, болит,  приступ мигрени начинается. Мама купила новейшее средство от мигрени – сразу помогает.
Гришка никогда не попадал в столь глупейшее положение, его находчивость и наглость куда-то вдруг улетучились, и ему захотелось закрыть глаза и открыть их уже у себя дома.
– Ну, все, мужик, пришел твой час: сейчас я тебя кончать буду, – продолжал свой монолог лысый и Гришка понял, что убить, конечно, вряд ли, но морду будут бить точно.
– В чем дело, господа? – он старался говорить спокойно, – врываетесь в чужой номер и орете.
– В том-то и дело, что номер наш, а вы тут чужой, или я чужой? – мужчина повернулся к бледной от испуга женщине.
– А я сейчас оденусь, Гриша старался выглядеть уверенно, – и мы с вами вместе спустимся в фойе и выясним "ху", как говорится, есть "ху".
Гришка решительно открыл шкаф и замер... В шкафу висели совершенно чужие вещи.
– Ты че, Лукашин – голос мужчины стал веселее, – номер перепутал? Пить надо меньше.
– Да ничего подобного! – Гришка даже разозлился. – Номер мой. Вон – он показал на тумбочку с левой стороны кровати, – жена Акунина с собой привезла, а я – он показал на правую тумбочку новый номер "Секрета" купил. Еще не читал.
Лысый засмеялся. Подойдя к тумбочке, он открыл газету на последней странице.
– А я уже кроссворд отгадал. Легкий попался.
И он вдруг заржал. Вскоре Гришка с женщиной присоединились к нему.
Мужчина вдруг резко остановился.
– А как ты сюда вошел? Карточка подошла?
– А тут горничная была. Я  и зашел. А это не 318 номер?
– Это 320, – хором ответили мужчина и женщина.
Гришка зашел в ванную. Нацепив на себя брюки с застиранным пятном, он вышел, держа в руках карточку, которую оставил на полке в ванной комнате.
Они все трое подошли к дверям его номера. Он просунул в щель карточку, зеленая лампочка загорелась и они зашли в номер.
– Вот, – закричала женщина, показывая на правую тумбочку, – Акунин.
– И газета на месте, – хохотнул мужик.
Тут дверь ванной распахнулась, и соблазнительная брюнетка в полупрозрачном голубом халатике, накинутом почему-то на синий купальник, медленно переставляя длинные ноги, обутые в золотистого цвета босоножки на высоком тонком каблуке, поплыла к обалдевшему Грише.
– Где ты был, дорогой, – томно произнесла она, и высокая грудь, чуть прикрытая купальником, затрепетала под халатом. – Я тебя заждалась.
– О! Какие страсти! – мужчина, взяв жену за руку, попятился к двери.
– Стойте! – закричал Гришка.
– Ты чего, мужик? Опять не твой номер? – насмешливо произнес лысый, исподтишка бросая взгляд на брюнетку в пеньюаре.
– Номер мой, – убийственным голосом сказал Гришка, – жена не моя. 
И в этот момент дверь в номер открылась, и на пороге оказались Федька с видом прожженного папарацци, с фотоаппаратом наперевес, жена с Аней и Мишка.
Они зашли  и с удивлением уставились на ... соседей по номеру. На полуголую брюнетку внимания никто не обратил.
Соседи тоже с удивлением взирали на прибывших. И в этот кульминационный момент Гришка понял, что должен собраться с мыслями и, пробормотав извинения, взяв из шкафа брюки, исчез в ванной, предоставив оставшимся разбираться в ситуации самим.
Когда он, переодевшись и окончательно убедившись, что ничего не понимает, вышел из ванной комнаты, то застал всю честную компанию в прострации:  женщины сидели на диване и хохотали, время от времени вытирая тушь с ресниц, мужчины ржали стоя. Федька катался на полу, держась за живот. Даже неизвестная брюнетка лежала на диване и тоже хохотала, а рядом смеялся неизвестно откуда взявшийся парень.
– А чего это вы тут смеетесь? – спросил Гришка, точь-в-точь, как лопоухий пацан из фильма "Посторонним вход запрещен".
Они заржали снова. Лишь спустя четверть часа, жена, сжалившись над ним, рассказала, что Федя с Мишей решили один раз разыграть его, Гришку. Для этого его любимый брат подсыпал ему в еду слабительное, а Федя поднялся в номер и впустил в него Анину племянницу. Девушка учится на актрису. Федя попросил ее подыграть, а за это  снял ей с другом номер на этом же этаже. Ей было поручено усиленно соблазнять Гришку, чтобы поднявшаяся через полчаса жена, устроила ему сцену. В последний момент она уговорила пойти всех.
Но Гришка перепутал номера, и потому никто вначале не мог понять, для чего он пригласил еще одну пару?
Вся компания снова спустилась в бар. Все в этот день веселились, как никогда. Кроме Гришки. Весь этот розыгрыш показался ему совсем несмешным.
После того дня Гришке расхотелось шутить.
Может быть, слабительное виновато?