Одиночество

Я ждал хирурга. В битком набитой больнице, где люди напоминали гонщиков – каждый пытался вырваться вперёд, сунуть свою проблему под нос докторам, думая, конечно, что важнее её ничего нет.
  Я был одним из этих Шумахеров – сидел на стуле грозно смотря на своих конкурентов, которые уже потихоньку, маленькими шажками продвигались к двери приёмной комнаты, надеясь прошмыгнуть, как только откроется дверь.
Рука болела.
Я осмотрел окружающих людей. Ничем особенным они не выделялись – обычный муравейник, с отдавленными лапками, усиками и спинками. Печальные глаза мамаш, сидящих рядом с явно стыдящихся их детей. Интересно было б прочитать их мысли. Тупая ненависть к своим предкам в этот момент, желание провалится сквозь землю, когда они бережно сюсюкаются с ними у всех на глазах. Дома же происходит всё по-другому, они ловят от этого кайф. Но только не здесь. За пределами своей сладкой обители надо выглядеть крутым. Да, детка, я плюю на этот мир, а эта женщина рядом не со мной.
  Хирург, низенький мужчина, с полным отсутствием волос открыл дверь, и позвал следующего пациента. Остальные надулись как индюки, и начали корить «докторишку», что он так долго их держит, а у них тут всё болит, и так далее. Не осознавая, что будут лизать ему пятки, когда он поставит их хрупкие кости на место. Верные собаки, не получившие вовремя шмат мяса.
  Смотреть на людей стало скучно, и я решил размять ноги. Я прошёлся до приёмного поста, где больные записывались на стационар. И вот тогда я увидел её.
  Маленькая сухая старушка, шаркая ножками шла по коридору. Её лицо было бело словно мел, а глаза смотрели себе под ноги. Грустные глаза. Глаза повидавшие многое на своём жизненном пути. Я не понял, что меня так поразило в ней, однако я ещё долго смотрел ей вслед.
  В конце коридора прозвучала моя фамилия, и я поспешил назад.
Зайдя в кабинет к хирургу, я умостился в удобное кресло, и мы завели разговор о моей будущей операции. И всё-таки старушка не давала мне покоя, посему я спросил хирурга кто это, под конец нашей беседы.
  Как выяснилось, бабушка лежит в этой больнице уже полгода. Я удивился, сразу представляя ужасные картины травм, которые могли вызвать столь длительное пребывание.
Однако правда оказалась намного страшнее любой травмы.
Старушке шёл уже 82 год, и она осталась одна. Я не стал спрашивать, почему, однако факт оставался фактом.
Она упала с лестницы, и её привезли сюда с осколочным переломом локтевого сустава. Прооперировав её, врачи сказали, что через 4 дня она сможет идти домой.
Но она не ушла.
Ссылаясь на сильные боли, она осталась ещё на 2 недели. И так каждый раз. Вечный одинокий житель 10 палаты. Ей некуда идти, её никто не ждёт. У неё нет внуков, которым она готовила б вкусную еду, не радости от своих детей, у которых родился новый ребёнок, или они построили новую дачу.
Я вспомнил «муравейник» под кабинетом. Они раздражали меня, но у всех была семья. У печальных мамаш, у сопливых подростков.
Поблагодарив хирурга, я вышел из кабинета. Спустился вниз. Купил фруктов, и побрёл в десятую палату.
Она была там, одиноко лежала на койке у окна, и смотрела в потолок. Я сел рядом, и положил фрукты на кровать. Медленно, словно нехотя, она повернула голову ко мне. Затем посмотрела на фрукты. И заплакала. Её сморщенное лицо напоминало грецкий орех, слёзы текли по старым впалым щекам.
Я вышел из палаты, и закрыл за собой дверь. Я слышал, что она всё ещё плачет.
Я приходил к ней по 2 раза в неделю, и всё время приносил ей то книги, то фрукты, то просто хорошие истории, которые я ей рассказывал.
Я надеялся, что я верну ей любовь к жизни, разобью оковы одиночества старушки.
Но этому было не суждено сбыться.
Она умерла на той самой койке, в 10 палате. Когда выносили её тело, я был рядом. На столике возле кровати лежали мои книги, сетки от фруктов – все они были бережно сложены, будь-то она хранила их как сокровище.
После операции меня положили в соседнюю 11 палату. Изредка, я заходил в десятую, и смотрел на ту кровать, на которой недавно лежала, одинокая, покинутая всеми старушка.