Комендант

    Начало девяностых, это было время, когда недалекий Горбачев, расковыривал веточкой человеческий муравейник – Советский Союз, а класс демоКрадов только вылуплялся из завлабов и мелкой партийной сволочи.  Люди были наивны и доверчивы и не смотря на внешний скептицизм, любили Родину. Я тоже любил Родину, даже тогда, когда она меня послала. А послала она  меня, после окончания альма-матер, служить в N- cкую часть. Как в последствии выяснилось, на очень престижную должность – инспектором заказчика, т.е. военная приемка. Вообщем, сами понимаете – местечко хлебное. Я это сразу понял, после представления командиру части. Мне сказали:
- Должность ваша занята.
- Как занята? - попытался я слабо возразить. – У меня же вот – направление.
- Будешь много трындеть, лейтенант, поедешь в Тюратам. – Отвечали мне.
Ехать в Тюру не хотелось, и я капитулировал.
- И что-же мне теперь делать?
- А ничего – объявили мне – походишь пару месяцев без должности, потом подберем что-нибудь. Будешь пока помощником коменданта.
Коменданты – это гарнизонные церберы, цепные псы вооруженных сил. Я думаю, что все коменданты появляются из инкубатора. Она похожи друг на друга, как оловянные солдатики. Выглядят они соответственнно.  Загляните любому коменданту в глаза и вы обнаружите там космическую пустоту. На их садистско-глумливых лицах, вы не отыщите ничего живого, человеческого. Комендантов не любят и они, видимо, это чувствуют, и в ответ люто ненавидят человечество. Военнослужащий для них  враг номер один. Не дай вам бог повстречать их на своем жизненном пути!
К счастью, оказалось, что мой непосредственный начальник- капитан Храпичев Николай Егорович, вовсе не комендант, а совсем наоборот – комендант блока. Это, как говорят евреи, две большие разницы. Комендант блока – это военный завхоз. На его плечах покраска всего, ремонт помещений, расстилание парадных ковров, к приезду начальства и прочие многотрудные хозяйственные заботы. Ко всему прочему, в его хозяйстве состояли коттеджи, для Министра и его замов, по тем временам шикарные, обставленные финской мебелью, оборудованные немецкой сантехникой и оснащенные отечественными цветными телевизорами «Рубин». Нужно было бдеть. Как бы чего ни свиснули, ни сперли, ни умыкнули. Вследствие постоянного стресса, капитан пил. Начальство терпело.
Рассказывали, года три назад как раз под новый год в часть перевели нового замполита.  Замполит обладал внешностью мужественного Жана Поля Бельмондо, наверное, об этом знал, и подавал себя соответственно. Молодые и не очень гарнизонные дамы поглядывали на него с женским интересом. Правда кроме животной привлекательности у него имелась жена – маленькая невзрачная брюнетка и две малолетними дочерьми. Одной было лет пять, другой около года. Свободных квартир в части не было, но ему пообещали месяца через три, а пока предложили пожить в старом деревянном бараке, оставшимся от строителей. Празднование нового года проходило пьяно, весело  и шумно. Костлявая рука перестройки еще не добралась до гарнизона, но стояла уже с косой на пороге. Китайские петарды только только входили в моду.  По всему городку свистели, шипели и распадались в небе на причудливые красочные огоньки. Запущенная, чьей-то нетрезвой рукой, одна из петард врезалась в крышу ветхого барака. И полыхнула так, словно здание было напичкано бочками с бензином. В бараке кроме замполитовой семьи никто не жил. Сам запмполит с женой, уложив детей отправились отмечать праздник к командиру. К тому времени пока пьяный народ понял, что случилось, пока вызвали пожарную охрану, дом представлял собой гигантский костер. Сбежались все. Кто с ведрами, кто с баграми, кто просто с одеялами и тряпками. Толкались, мешая друг другу. Суетливо и бестолково пытаясь потушить. В самом начале пожара старшая дочь, проснулась от яркого пламени, испугалась, схватила кошку и выбежала из горящего здания, совершенно забыв о сестре. Пожар все разгорался. Замполит с белым перепуганным лицом пытался несколько раз проникнуть в дом, но каждый раз чудовищный жар отгонял его обратно. Наконец он упал на колени, закрыл лицо руками и по бабьи разрыдался. Кто-то еще было дернулся в огонь, но быстро остыл. Как говориться своя рубашка ближе к телу. И тут Коля Храпичев, который безучастно стоял в стороне, вдруг ринулся в огненную пасть. Все ахнули и застыли, словно наблюдая опасный фокус иллюзиониста. В это время рухнуло перекрытие. И одновременно от дома отделился факел, в котором уже трудно было признать человека. В руках он нес, завернутый в мокрую тряпку сверток. Николая облили водой, накрыли одеялом, потушили и увезли на подоспевшей скорой.  Потом он еще полгода валялся по госпиталям, ему пересаживали кожу. С такими ожогами, как правило, не выживают, но Коля выжил. Интересно то, что малютка вообще не пострадала. Храпичева в части не то чтобы зауважали, но стали терпимо относиться к его слабости. Нашли ему не пыльную должность.    
Как раз тогда, когда я познакомился с комендантом набирала обороты очередная Горбачевская благоглупость – антиалкогольная компания. Спиртное в магазине можно было достать только с боем. Самые длинные очереди были за алкоголем. Самогоноварение расцвело буйным цветом. В городке нельзя было достать не только водку, но даже пива.  За выпитую рюмку можно было полететь со службы очень просто. Начинался первый этап развала вооруженных сил. Из армии ушли самые сообразительные и предприимчивые офицеры. Великий исход.
Спирт можно было достать только у связистов. Но просто так конечно тебе никто не даст. Только по бартеру. А что есть у военного? Ничего. И тогда Коля Храпичев придумал, как ему казалось, хитрую комбинацию. Поздно вечером он на своем блоке с одной из дверей боевого поста связи скручивал ручку. Утром, когда приходила смена, дежурство без ручки не принимали. Старый дежурный летел к Коле и умалял того выдать хоть какую-нибудь, завалящую ручку. Комендант с показной неохотой, вынимал из ЗИПа скрученную накануне ручку двери и за литр спирта, вручал счастливому соискателю. Эта схема работала ровно две недели, пока Коля не попался с поличным. Жадные связисты просто подвели к металлической ручке электричество в 220 В, закрылись и стали ждать. На первую дверь попался штабной проверяющий, которого еле потом отмыли в солдатском сортире. Вторым  крючок заглотнул комендант. Колю нежно прижали к шершавой стене тюбинга и сказали: “Ты, жопа, ручки больше не скручивай! Если захочешь выпить, приходи, мы тебе и так нальем.”
До антиалкогольной компании Храпичев, как рассказывали, напивался раза три в неделю, во время же оной я трезвым не разу его не видел.
Как то в невменяемом состоянии он забрел в дизельную, шатался по ней, пока не поскользнулся на скользкой металлической лестнице, залитой машинным маслом. Лестница вела вниз шесть метров  на склад ГСМ. Коля в свободном падении аккуратненько спланировал на спящего между цистернами бойца. Думали убились оба. Оказалось у солдата перелом ребер, а Коля только сломал указательный палец на правой руке, которым между прочим в полете ковырялся в носу. Главного дежурного чуть кондрашка не хватила.
А умер комендант гораздо позже, через месяц. Достав где то метилового спирта, напился и тихо умер.  Так его и нашли на кожаном министерском диване. Лицо у него было такое, словно он говорил всем “Люди я вас прощаю…”