Поцелуй Персефоны. Глава 16. Изгнанник

Глава 16. Изгнанник

«Кукла стремительно бежала навстречу человеку. Суставы её крохотных изуродованных конечностей издавали тонкий скрип — в тишине отчётливо слышались странные слова».
«Кукла», Элджернон Блэквуд

Итак. Я был изгнан из репортёров-скандалистов. О моей тайне романного литературного негра и подпольном цехе по производству бестселлеров для домохозяек начальство не догадывалось. Серёга, надеясь на успех нашей космической эпопеи, был нем, как могила. Шура Туркин соблюдал условия контракта. Между тем падение было полным. Романтизм закончился, начались суровые будни. Меня мало успокаивало даже то, что я участвую в производстве увлекательного чтива для впечатлительно слабого пола. Серёга еще немного повыделывался со своими летающими тарелками, но в один прекрасный момент его вызвал к себе главный и озадачил заказухой по выборам в городское законодательное собрание. Кал если, гной еси…
Меня не в шутку потянуло к богоискательству и мистике. Не покидало чувство, что всё это со мною уже было. Я вдруг ощутил себя материализовавшимся торсионным вихрем, задался вопросом: а не Наблюдатель ли я? А, вспоминая то, как мерцала в клубах дыма «четвёрки» Галина, я всерьёз призадумался и об её внеземном происхождении. Но если мы с ней рядовые Наблюдатели, то тогда должен быть и Наблюдатель-фискал с его карманным пультом и кнопочкой, способный посредством одного нажатия пальца послать нас в зависшее на орбите флюидальное облако либо сбросить проштрафившихся в подземные обиталища недовоплощенцев.

С утра меня направили на очень важную пресс-конференцию. Оказавшись в переходе у лотков, я развернул Библию на церковнославянском. «Юсы», «яти» и «еры» действовали на меня умиротворяюще. Я увлёкся Новым заветом, деяниями апостолов, почти комиксовыми приключениями Петра и Павла. Перипетии их проповеднических странствий отчего-то напомнили мне о начальниках моих Велемире Палыче и Давиде Петровиче. Мученическая кончина одного из проповедников времён Нерона на кресте вниз головой выглядела вполне триллерово. Другой и вовсе лишился головы. И я призадумался, как всё это обыграть в поставляемой литературной артелью ВОЛКИ продукции. К тому же, и в самом деле, в моих вышестоящих начальниках было что-то от апостольского служения на ниве собирания читательской паствы. В том, что оба они всю жизнь осваивали амплуа ловцов человеков, не могло быть никакого сомнения. А уж что говорить о трансформациях Давида Петровича из инструкторов сельского райкома во влиятельнейшую фигуру столицесибирских масс-медиа: рыбак Симон, в Петра обращаясь, и то оставался в тех же пропахших камбалой одеждах и при бороде, а Анчоусов из затерявшегося в райкомовской тине карася сразу дорос до масштабов сущего левиафана.
В то же время и в Анчоусове, и в Дунькине было что-то от Нерона. Трудно сказать, что, но было. Не говоря уж о том, что себя-то я вполне мог услаждать уподоблениями философичному Сенеке, которому пришло время лечь в ванну и вскрыть вены. Напряжённо размышляя, я думал вот о чём: какими же событиями обернётся для нас неизбежный по сценарию неумолимого фатума повторяемости пожар Рима? Полным испепелением наших, захлебывающихся в кислороде свободы, душ? Выгоранием или выледенением всего, что грело нас до того, как всё это началось? И не есть ли нечто вроде охватившего надмирные стихалии тлеющего разряда — всё, что происходит с нами в сию минуту? А в том, что раз есть Нерон и Пётр с Павлом, то, стало быть, должен быть и пожар, я не сомневался.
И всё же пламя, которое пожрёт нас, должно быть каким-то особенным! Может, в его роли выступит протекающая сквозь зарытый под городом соленоид подземки плазма? Или сим огнём поядающим станут производящие зачистку зарвавшихся репортёришек Наблюдатели-фискалы? Что-нибудь грозно-неведомое, что, внезапно свалясь на наши головы, дезинтегрирует нас на торсионные вихри в вакууме? Мгновение — и мы распались на молекулы и атомы.

Из эйфорического блуждания в библейских сюжетах меня вывели недружелюбные похлопывания по плечу. Длань  опустилась с такой силой, что отлетела в сторону моя суковатая палка пилигрима времени и, зашипев, уползла, шмыгнув между ног торопящихся припасть к священным камням таких же, как я, странников. Чернилка брякнулась об пол и раскололась. Черно-фиолетовая  жижа выплеснулась, гусиные перья разлетелись, восходящий по ступеням храма люд отшатнулся. Впрочем, тут же мои сандалии с лязгом притянулись к полу, будто они были скроены из листового чугуна; и пол был — не бетон, замешанный на мраморной крошке, а металл, представляющий собою электромагнит под стать тем, что останавливал тюремные драки в фантастическом голливудском фильме про трансплантацию человеческих лиц. Тяжёлая десница опустилась на моё плечо, прекратив несанкционированные провалы во времени на том самом месте, где я чаще всего притормаживал, чтобы словить кайф медитации неисправимого книжника. Слепляющий в кучу все мои молекулы торсионный вихрь завращался с удесятерённой скоростью, и я действительно ощутил, что я посланный сюда из галактических глубин Наблюдатель. Пожалуй, столь тяжела могла быть лишь лапища металлургического магната, ежели бы в какой-то безумной комбинации перемещения тел в пространстве и времени, ёрзая на заднем сиденье своего джипа, он обнаружил бы въехавшую в салон летящей по проспекту иномарки мою холостяцкую берлогу и, оплошав, увидел бы, что, прицелясь в Галины холмы, угодил куда-то не туда. Не меньшей тяжестью могла бы набрякнуть ручища чеченского ветерана из начальников охраны, ежели бы, крутанув ключом в скважине дверей собственной квартиры, он узрел на своём супружеском ложе мои трудолюбивые ягодицы промеж ляжек своей Любаши. Да если бы и Дашин прибабахнутый байкер-мотоциклист вломился на своём «Харлее» в спаленку к подружке-наркоманке, вышло бы не лучше. Я уж не говорю про барахольного мафиози, восточного единоборца по кличке Китаец, который одним ударом «тхэк» (руки) или «кван» (ноги) мог отослать меня в «до» (путь) проламывать крестовину окна, вляпавшись в которую, я достиг бы вершины сексуальной Голгофы, а, валясь с пятого этажа вниз в брызгах осыпающихся стёкол и плащанице шторы, уподобился бы низвергнутому с небес падшему ангелу.

Выходило, что с Валей я ловил особой крепости двойной экстаз: мои оргазмы сливались с выплесками в кровь адреналина такой силы, что я грезил наяву. Так любовники с садистскими наклонностями для большей остроты чувств слегка придушивают друг друга, тем самым рискуя задушить напрочь: эту науку, как я уже упоминал, нам преподали игравший запутавшегося в амурах полицейского Дуглас-младший и создавшая киношный образ чокнутой сочинительницы «списанных с натуры» реалистических криминальных триллеров— Шерон Стоун. (В конце концов писательница и убивавшая её любовников дамочка из психологов-криминалистов оказались лесбиянками студенческих лет.)
 И только с пианисткой Катей подобного рода риски были сведены к минимуму. Её постоянными бой-френдами были дирижёр, скрипач и виолончелист. И, вклиниваясь в эту беззлобную очередь, я не рисковал ничем, кроме как быть пронзённым дирижёрской палочкой, распиленным смычком и упакованным в скрипичный или виолончелиевый футляр.
 
Почувствовав тяжкую десницу на плече, я обернулся. На меня глядел улыбающийся хиппак, поэт Витя Тугов.
— Ты чё так побледнел? Звонила Галина. Ждёт нас в «Ливерпульской четвёрке». Что-то насчёт проекта. Зарулишь?
— После пресс-конференции в полпредстве, — поперхнулся я и, подобно артиллеристскому заряду из ануса мутировавшего хомячка в фильме про раздвоение личности изобрётшего эликсир омоложения учёного (он то становился гибким красавцем-негром, то раздувался в неимоверного негроидного толстяка), вылетел на поверхность.
Левша Маккартни лениво ковырялся двумя пальцами в струнах бас-гитары, Леннон изучающе взирал на нас сквозь кругленькие, как у Дунькина, очки, Ринго откровенно скучал, кое-как поддерживая ритм, а Харрисон попросту бездельничал, придрёмывая за их спинами над барабанами. Тщательно запакованная в рамку картинка на стене над столиком, где мы обычно собирались, слегка покосилась, и поэтому казалось, что оркестр играет на палубе корабля, хлебающего воду пробитым бортом. Впрочем, пока ничего такого катастрофического не происходило. Между  на всех парах режущим атлантическую волну «Титаником» и кристаллической глыбой айсберга все еще лежали сотни миль.  И было уместно хлебнуть не горько-солёной океанической жидкости, а пенного пивка.
— Так, мужики! — вывалила на стол ворох бумаг All My Loving;, будто это были очистки разодранного вяленого леща. — Всё надо переделать! Сроки поджимают, издатель нервничает…
Минуту спустя мы уже хохотали над перлами нашего черновика. Почему бы и не переделать, With a Little Help from My Friends!; Галина взялась за кий, натёрла его кончик, прицелясь, врезала в напоминавший волосяной островок на её теле треугольник из шаров…
Вот тут-то и сформировался окончательный сюжет романа «Ночь волчицы».

«В шестнадцать я влюбилась в женатого мужчину, в восемнадцать я стала чемпионкой Европы по биатлону, в девятнадцать меня изнасиловал негр-боксёр, в двадцать два меня, загоравшую в Сухуми на пляже, похитили абхазы. В двадцать три я стала снайпершей. На левом моём плече красовалась татуировка — воющая на луну хищница. Меня так и прозвали — Волчица… Заказ на устранение мэра я получила тогда же. Я навела макияж, села в самолёт в Минводах — и вот я уже в аэропорте Толмачёво…»
Пока, по-рекламному отставив джинсовый круп, Галина упражнялась с кием и шарами, я подошёл к стойке бара и заказал текилу. Экстракт мексиканского кактуса лился струйкой из бутылки. На краю бокала уже висел ломтик лимона, когда мой локоть упёрся во что-то твёрдое. Это был свеженький покетбук. Кем-то уже пролистанный и брошенный за ненадобностью. Приняв бокал из рук барменши, я развернул книжку.

«…Сотрудник охранного предприятия «Селена», сержант вневедомственной охраны Сергей Тибров обходил объект. Его сменщики травили анекдоты в караульном помещении, сидя у мониторов видеонаблюдения, а он поднимался по ступеням с включённым фонариком. Трёхэтажный многогранник супермаркета (бетон, стекло, пластик), снаружи напоминавший вставленный в кольцо площади магический кристалл, изнутри представлял собою замысловатый лабиринт, набитый товарами. Мебель — на первом этаже. Сувениры, посуда, бытовая техника — на втором. Отделы игрушек, спорттовары, верхняя одежда, обувь — на третьем, который охранники ещё называли «чердаком». Вот на «чердак»-то и направлялся Серёга. Там почему-то барахлила камера видеонаблюдения. Прокручивая записи ночных дежурств, охранники стали обнаруживать какие-то странные свечения и шевеления. То вдруг манекены меняли позы, а то игрушки начинали двигать ручками и вертеть головами. Включались моторчики у пластмассовых танков. Принимались строчить пластиковые пулемёты. Всё это началось с тех пор, как в отдел сувениров завезли китайскую вазу с изображением обвивающего её золотого дракона. На этого самого дракона, грешным делом, и стал подумывать Сергей, как на виновника происходящего на «чердаке». Он никому не говорил, что посещает собрание братьев, верующих в переселение душ и реинкарнацию, но всё-таки подозревал в колдовских проделках изображённое на фарфоре зубасто-когтистое чудище.
 Про этого змея восточных легенд и поверий он не рассказывал даже жене и сыну. Хотя только сегодня днём вместе с Вовчиком и Галиной они ходили по роскошному храму торговли. Пока, уединившись в кабинке, мама примеряла нижнее бельё, Вовчик сначала корчил рожицы безответным манекенам, потом тискал игрушечного ковбоя в техасской шляпе, трогал тряпичного ослика, дёргал за бороду монаха в рясе, пробовал пальцем на звук струны на топшуре кукольного алтайского кайчи;. Он интересовался и пластмассовым вертолётом, и миниатюрным танком на гусеничном ходу. Чуть не отвертев голову Чебурашке и едва не оторвав лапу Крокодилу Гене, сорванец успокоился на том, что ему купили водяной пистолет. Дело было на водосвятие — и любившая посещать православные праздники жена отстояла заутреню в храме и подзапаслась святой водой, поэтому Вовчик мог набрать в своё грозное оружие пол-литра свяченой жидкости. С напоминающим лазерное оружие из блокбастеров заряженным пистолетом под подушкой Вовчик и уснул.
Сергей всегда начинал обход с отдела сувениров. Он словно хотел убедиться — на месте ли дракон с его когтистыми лапами, распахнутой зубастой пастью и пилообразными наростами на хребте. Из этнографических сувениров его восхищал мансийский шаман. Его одежда была сшита и украшена побрякушками оберегов настолько реалистично, что казалось — силиконовое лицо вот-вот оживёт, чтобы запеть древнюю песню. Бубен в похожей на протез руке, мерещилось, прислушивается к тишине. Занесённая для удара колотушка, казалось, того и гляди, ударит в поверхность натянутой кожи. Обходя огромную фарфоровую вазу, Серёга сам представлял себя непобедимым драконом. В клубе тхэквандо «Полёт дракона», который Сергей посещал два раза в неделю, в дни, свободные от собраний братьев, он надевал на себя прохладное кимоно, подпоясывался — и, выкидывая ногу или руку в ударе, концентрировал своё дао. Вот тогда-то ему и чудилось, что рука его становится когтистой лапой летящего змея.
Разные люди посещали клуб. Содержал его криминальный авторитет и хозяин барахолки по кличке Китаец, с которым у Сергея были дружеские отношения. Обладатель чёрного пояса высшего дана, Китаец был быстрым и в ударах, и в делах, данных ему в ощущениях. Но, несмотря на свою монголоидную наружность, Валерий Китальник не был ни китайцем, ни манчьжуром, ни даже бурятом.

Входя на погружённый в полумрак «чердак», Сергей нажал кнопку фонарика. Луч пронзил темноту. Круглое пятно заскользило по стенам и предметам. Электричество на ночь отключалось, и если бы не тусклые лампы подсветки, позволяющие контролировать помещения с помощью камер слежения, было бы совсем темно. Впрочем, на эту смену выпало полнолуние — и лунный свет струился сквозь стёкла витрин, помогая фонарику. У входа на этаж  с двух сторон стояли манекены, демонстрирующие женскую и мужскую одежду. Унылые ряды с безжизненно застывшими лицами. Когда Сергей с семьёй был здесь днём, Вовчика особенно заинтересовала мосластая пластиковая дама в узеньком лифчике и трусиках-стрингах.
Скользнув лучом фонарика по штампованным, ничего не выражающим физиономиям, сержант чуть не выронил фонарик и схватился за кобуру. В одном из манекенов он узнал Китайца! «Нет! Это только показалось!» — успокаивал себя Тибров. Но, поймав в фонарное пятно пластмассового дяхана в пиджаке, чуть не вскрикнул и вынужден был обнажить табельное оружие. На этот раз расцвеченной в проникающие сюда с улицы фиолетово-зеленоватые отсветы неоновой рекламы оказалась личина убиенного на днях депутата, посещавшего клуб восточных единоборств, — Матвея Скорнякова. Сжимая в одной руке пистолет, в другой — фонарик, Сергей принялся изучать пластмассовые фэйсы. В красотке, демонстрирующей переливчатое вечернее платье, он узнал Веру Неупокоеву. В крале в узеньком купальничке — судью Антонину Хлудову. В денди, прикинутом в костюм от Кардена и штиблеты из крокодиловой кожи, — хозяина казино Пашу Чуму. В манекене, демонстрирующем похожий на скафандр космонавта лыжный костюм — мэра города Гузкина. В замершей фигуре, облачённой в спортивный костюм, — коммерсанта Уткина. Это непонятное соседство двойников жертв киллеризма с людьми, которые пока ещё были в полном здравии, особенно напугало Сергея. «Ни хрена себе!» — подумал сержант, и его прошиб холодный пот.

Тиброву показалось, что кто-то смотрит ему в затылок. Обернувшись, он увидел, что вместо полной луны в окно уставилась бледная рожа в очках и капюшоне. Губы колдуна шевелились.
Послушные движению этих губ, задвигались манекены, заволновались игрушки на стеллажах соседнего отдела. Сунув фонарик в рот и зажав его зубами, Сергей отстегнул застёжку кобуры и ощутил горячей ладонью холодную рукоять «пээма».
Пластмассовые руки потянулись к Тиброву. Мелькнуло: «Так значит, все они повязаны!» Серёга прицелился и выстрелил в голову Китайца. Образовавшаяся в голове дыра тут же затянулась.
— Что там у тебя? — раздался голос в рации.
— Чертовщина какая-то! Манекены ожили! — выдохнул он, нажав на клавишу передачи. Надавив же на «приём», вместо ответа он услышал множащиеся эхом голоса: «Ты наш, ты наш!»
Сержант стрельнул в грудь мэра, в пупок судьи, в лоб следовательши — и, наблюдая, как они регенерируют, отступил к отделу спорттоваров. Обойма была пуста. Выстрелы прогрохотали в тишине так, что, казалось, коллеги-охранники должны были услышать и кинуться наверх или же позвонить в дежурную часть милиции, чтобы вызвать подкрепление — спецназ, СОБР, группу захвата. Но — никакого топота шагов и воя сирен. Манекены лезли на Тиброва, напомнив ему про сюжет фантастического рассказа с взбунтовавшимися роботами. Как и экипаж космического корабля в том рассказе, сержант был захвачен манекенами в заложники. Запустив бесполезной стрелялкой в скалящуюся прокурорскую работницу, запулив фонариком в щерящегося хозяина казино, треснув рацией по лбу мэра, пройдясь по упругим челюстям и носам выбросами ног, протамтамив, как по барабанам, ребром ладони левой и правой руки по гулко отзывающимся торсам, сержант понял — всё это бесполезно. Дубинку и наручники он оставил внизу. Но чем бы помогли ему и они? Между тем, под влиянием бормотания смотрящего в окно колдуна у манекенов начал разыгрываться аппетит: в растворяющихся ртах сверкали острые зубы.
Вспомнив, что с вампирами, вурдалаками и прочей нечистью борются с помощью колов, вгоняя их в сердце ожившего покойника, Серёга сгреб в охапку сноп стеклопластиковых лыжных палок. И как только следовательша Вера подползла на четвереньках и впилась в его колено, сержант вонзил ей палку между лопаток. Раздался хруст, пыхнуло — вырвавшийся из манекена серебристо-голубоватый плазмоид заметался по этажу, ища выхода. Вторым охранник наколол Китайца, за ним — судью. Пять минут — и груда пронзённых лыжными палками манекенов лежала у ног победителя. Выскакивающие из истуканов плазмоиды метались и с легким потрескиванием исчезали за перегородкой отдела игрушек. Лыжные палки кончились. Сержант уже собирался ретироваться вниз, когда появившийся в свете луны коротышка в ковбойской шляпе осыпал его градом пластиковых пуль. Вслед за ним наступали куклы Барби в свадебных платьях и без, ослик, тряпичный монах с чернилкой на поясе, доктор Айболит со стетоскопом, Чебурашка, Крокодил Гена, бренчащий на топшуре кайчи в монгольской шапке. Отпинываясь от маленьких монстров, отдирая их от рук, сбрасывая со спины, сержант уже выбивался из сил. Крокодил до крови прокусил ему ухо. На запах крови, вылупляясь из картонных коробок, как из яиц, лезли игрушечные аллигаторы. Куклы Барби норовили запихнуть сержанту в нос свои тонкие ручонки, таким странным образом проявляя ласку. Тряпичный ослик изловчался заткнуть собой Серёгин рот. Пластмассовый вертолёт вгрызался лопастями в шею. Танк бодал дулом в щиколотку.
— Помоги-и-ите! — выплёвывая невкусного осла с сидящим на нём верхом монахом, завопил Серёга.
Испещрённая лунными кратерами, рожа колдуна кривлялась за стёклами. Всё цепенело в смеси зеленовато-синего неонового освещения с мертвенно-ртутным «лунным серебром», исходящим от занявшей полнеба ухмыляющейся силиконовой личины. Колотушка тревожно ударяла в поверхность ночного светила. Это был не то мансийский шаман из сувенирного отдела, не то ещё кто-то более зловещий из компании сбежавших музейных восковых персон. Занесённая для очередного удара колотушка зависла над сержантом.
— А-а! Кто-нибудь, помогите! — заорал Серёга,  уворачиваясь на бегу.
— Папа! Мы здесь! — раздался в ответ Вовкин звонкий голос.
 И — он в ночной пижаме, она - в одной ночнушке, верхом на драконе с китайской вазы, с трёхлитровой банкой под мышкой, в которой бултыхалась освящённая вода, — сынуля и жена влетели на «чердак». Вовка прицелился и пустил в войско наступающих игрушек первую струю из водяного пистолета. Зашипело. В шевелящейся массе тут же образовалась дымящаяся дыра. По краям её забулькало. Запахло палёным. Пыхнуло синеватое пламя. Рожа колдуна поехала вкривь и вкось.
— Сюда! — крикнул Серёга. И одним нажатием на поршенёк сынуля сбил целую эскадрилью агрессивных вертолётов. Высвобождающиеся из оплавленных святою водою игрушек светящиеся сущности, выстроясь длинной вереницей, стали уползать сквозь вентиляционную решётку. Вовка добивал воинов полтергейста, заправляя своё грозное оружие из банки. Мама кропила прямо так.
— Эй! Серёга! Проснись! — тряс сменщик сержанта за плечо, обнаружив на мониторе какое-то светящееся блуждание на третьем этаже. — На чердаке кто-то бродит.
Сергей Тибров вскинулся, поняв, что он задремал. Сквозь стёкла светила полная луна. Проверив, на месте ли фонарик, есть ли обойма в «пээмке» и прихватив рацию, он поднимался вверх по ступеням…»

Бокал был пуст. Я надкусил кислый лимон, слизал соль из углубления между большим и указательным пальцем — и двинулся к столику, за которым, покатываясь над остротами юмориста Кости, расслаблялась литературная группа ВОЛКИ. В кафе царил вечерний полумрак. Мне показалось — за столом сидят пять оживших манекенов. Пластмассовый оскал зубов. Резкие движения. Манекен, изображавший Галину, пилил ножом куклу-девочку. Четверо остальных помогали, поочерёдно выковыривая что-то и засовывая в рот. Приблизившись, я увидел, как по пластиковым губам течёт, как с них капает. Нет! Это были плавящиеся от жары восковые болваны.
— Мужчина! — донёсся до меня голос барменши сквозь магнитофонное Let It Be;. — Проснитесь! Вы текилу заказывали? Обернувшись на этот возглас, я увидел скучающего над бокалом специалиста по полтергейсту Серёгу Таврова.
— Видел? — кивнул он на покетбук с золотым тиснением «АЛЕКСАНДР ДЫМОВ». — Мало того, что опередил нас с тобой в издательстве, ещё и позволил себе издевательство (случалось, в минуты волнений Серёга начинал говорит в рифму). Исковеркал мою фамилию из Таврова — в Тиброва, типа намекая на то, что я хочу стибрить у него лавры мастера бестселлера. А юморок-то, юморок! Обратил внимание, как к слову «трёхэтажный» вместо слова «мат» он пришпандорил оборот «многогранник супермаркета»! Вишь, даже матюгаться научился эзо-те-рически! Пронюхал про то, что мы ваяем звёздную эпопею, жук! А вот жену, — ткнул Серёга перстом в книжку. — И сына назвал — один к одному. Но фамилия другая — и ничего не докажешь...