Башня

      На белых волнах тумана – старые флюгеры. Петухи, флажки, кораблики. Бронза потемнела, красочная эмаль облупилась. Каждый смотрит в свою сторону. Безветрие.
      Я иногда сомневаюсь:  а существует ли город на дне этого озера? Вдруг он давно растворился? Что это не так, можно догадаться только по флюгерам. Хотя, если напрячь слух, различимы голоса автомобилей. Вот, кажется, тянет истошную ноту «Скорая помощь». Или это звуки тишины?
    Все началось с того дня, которого я ждала последние десять лет. Столько времени никто не поднимался по моим ступенькам. И даже не приближался к стенам.
      А ведь я – славная сторожевая башня, сложенная по всем правилам искусства фортификации. Годы нашей с городом юности выпали неспокойными, и не раз я помогала ему наблюдать и обороняться. А потом… Наверное, изменилась жизнь. Или стало неудобно добираться к моей окраине.
      Я ждала человека – и дождалась. Мои полы с утра взбудораженно скрипели, у лестниц подрагивали перила, а стрельчатое окно уронило витражное стеклышко. Я настороженно приободрилась, почувствовав шаги многих людей с грузом. Тяжелые мешки. Для чего? Война? Конфликт? Что ж, мне не привыкать. Я крепка, вместительна. Найдутся и тайные помещения, войти в которые можно, лишь нажав хитрую пружину.
       Чтобы привлечь внимание вошедших к хозяйственным полатям под потолком, я начала было вызванивать колоколами нежно-торжественную мелодию Чеснокова, но обветренные ладони тут же схватили главный колокол за язык.
      Медные щеки музыкантов вспыхнули: «Ну конечно! Разве сейчас время для музыки! Нужна тишина».
      А тишины вокруг становилось все больше. И когда посетители молча спустились, она была уже повсюду: в непривычно округлившихся углах, наполненных эркерах, в барханистом полу.
      К вечеру в круглый зал влетела сорока и расклевала мешковину под яркой надписью. Я, уставшая от волнений и неожиданной тяжести, задремала, а когда проснулась, из двух мешков уже вытекали серые песчаные слезы. Я прогнала искательницу дверным визгом, и опять наступила тишина.
      Снова тягучие годы. Никого. Что ж, я должна быть готова и к этому. Ждать столько, сколько нужно. Верно хранить свою ношу. Ведь мне ее доверил город.
      И я стала привыкать к тишине. Даже с ней подружилась, несмотря на ее непростой характер. Она могла с утра глухо надуться, а к вечеру затеять веселую игру – угадайку. А если я хотела отдохнуть от своей новой соседки, то смотрела на город – с его нарядными крошечными прохожими, магазинчиками и парками в ажурной тени.
      И снова пришел день. Я предчувственно напряглась. Застыла. Только наверху громко стучала форточка. Они вошли. Трое. Опять с грузом. Энергично, сноровисто взялись за дело. Двое рыжих молочнолицых близнецов подавали доски, а третий, с хвостиком негустых волос над круглыми плечами – забивал гвозди. Сырые доски царапали стены, оставляя борозды на штукатурке, гвозди больно пронзали дерево рам.
      Через час работа была закончена, но когда ушли визитеры, я не заметила. Да и могла ли теперь? Ведь мои окна стали слепыми.
      Я говорила себе, что все идет так, как нужно, но не верила собственным словам. Говорила, что должна ждать - но смысла в этом больше не было. Иногда колокола начинали шевелить связанными ветошью языками и я, кажется, улавливала неуловимое.
      А потом забрезжила радость: выпал крайний гвоздь из доски, и она немного осела. Теперь я могла видеть – через этот грязный полуразбитый монокуляр.
      За время моей слепоты что-то произошло, и над городом теперь постоянный туман. Если долго смотреть на его обманно полупрозрачную, а на самом деле непроницаемую поверхность, можно потеряться – низ это или верх, облака или озеро. Да это почти неважно.
      Я без удивления, почти отстраненно ощущаю, как из моего когда-то розового орнамента выпадает первый кирпич.