война

    Все персонажи данного рассказа являются вымышленными. Любое совпадение имени, фамилии, характера или внешности персонажа, а также места действия является событием случайным и не имеет ничего общего с реальностью.


Война


   
Павел прошел через проходные, миновал мост и, оставив где-то слева, позади хлебный киоск, с двумя магазинами вышел на прямой участок дороги, где в другое время дня, действительно можно было развить крейсерскую скорость, к которой он так привык, и которая вызывала у его коллег улыбку и просьбы - поубавить темп. Но с утра, когда в попутном направлении двигались разрозненные колонны людей, это было не возможно.
Время было выхода на позиции. Люд сплошной рекой, бурлился и пенился, обтекая чернильные лужи, увенчанные грязной листвой, сходился, играя мелкими водоворотами, когда навстречу отваживался такой же как и они, по долгу службы, которого стояла задача обратного направления. Справа, по широкой дороге, тяжело звеня траками, шли танки, величаво вдавливая в асфальт свою китовую массу. Каждый по отдельности чем-то напоминал добродушного сенбернара,  но при необходимости, мог превратиться в свирепого и неумолимого пса, от которого не жди пощады. Здесь же шла тяжелая артиллерия, ведомая тягачами. Стволы, обернутые в чехлы послушно кивая на кочках молча тянулись за своими хозяевами.
Лавируя в людском потоке, Павел, наконец, вынырнул возле высокого длинного здания, на охране которого стоял свадебный танк особого подразделения. В боях, он уже не принимал участие, карьера его была завершена, раны зашпатлеваны и закрашены. Теперь его работа была схожа с работой швейцара, разве, что только двери не открывал, а все остальное: встречать, провожать, внимать жалобам проституток, это было его. Изредка его брали на свадьбы для молодоженов, и тогда этот старый вояка, как только  съезжал со своего постамента, первые двадцать минут, своим поведением напоминал глупого щенка, выражая радость по поводу этого случая. На самой свадьбе же был серьезен и устрашающ. Он ответственно относился к данному поручению, потому что, всю свою танковую жизнь, он уважал все поставленные задачи, а еще, он очень боялся, что его не возьмут на следующую свадьбу. Забвение было хуже смерти, хуже прожорливых, огнедышащих печей, вожделенно отбрасывающих ярко красное марево, напоминающее зарисовки из ада. Иногда по ночам, он просыпался, пропитанный ужасом до самого своего железного сердца, когда во сне ему являлась неясная картина огненного озера из раскаленного железа. Он же висел беспомощно над спокойной гладью расплавленного металла, и хотя ничего не происходило в его кошмарных снах дальше, ужас, неизмеримый ужас, охватывал все его железное тело. Это была смерть, а забвение, слово, которое он знал на всех языках мира, для него было хуже смерти.
 Павел взлетел на пятый этаж, бодрым шагом прошел по коридору и толкнул дверь своей комнаты. Было светло, но не оттого, что горели все шесть лампочек, или солнце заглядывало в окно, напротив, был хмурое утро. А оттого, что  Ира Коваленко уже была на своем месте в своем кроваво-красном свитере. Она была настолько красива и ярка, что обычно, невозможно было оторваться от столь прекрасного зрелища, но, в то же время, опасного до невероятности. Это было больше, чем свет при сварке стали, это было солнце, маленькое, прирученное солнце. Если смотреть на него долго, то бессонная ночь была гарантирована, когда кровь, отслужив свою дневную, отходит от обожженной сетчатки глаз.
- Привет, - обменяв куртку на бронежилет, Павел прошел за свое рабочее место, застегивая на ходу лямки, – все спокойно?
Ира пожала плечами:
 - Да пока, да, но ты же знаешь, что это затишье перед бурей. Предчувствие у меня сегодня не хорошее. Убьют тебя сегодня, убьют…
 Она посмотрела на Павла такими грустными глазами, что он готов бы быть двести раз бы быть убитым, лишь бы задержать этот грустный взгляд на себе как можно дольше.
- Чепуха, Иришка, это всего лишь предчувствие, как говорится, показалось, а здесь, извини, крышу рвет, так и не такое покажется. Что может со мной случится? Ты себя береги… - он передернул затвор Макарова и сунул пистолет в кобуру.
К тому времени как минутная стрелка перепрыгнула на отметку 12, остальные члены бюро уже подтянулись на свои места, кроме одного человека.
- Лукашина как всегда опаздывает, - с досадой произнес Павел и скомандовал:
-Так, выходи строиться в коридор, пошевеливаемся!
В конце коридоре уже выстроилось бюро Поповой, сборщиков еще не было.
Выстроившись в шеренгу, девочки, подровняв носочки, по воображаемой линии смотрели на своего командира.
Павел прошелся вдоль коротенькой шеренги, повернулся лицом к строю:
- Здравия желаю, товарищи бойцы-девчата!
- Здравия желаем, товарищ начальник! - Стройный звон девичьих голосов полетел вдоль лестничных маршей по этажам огромного здания, и как будто в ответ послышалось:
- Ав-ав-ав-ав! Ав-ав-ав-ав!
Это все бойцы подразделений здоровались со своими командирами. Такая процедура утренних построений была введена в ГСКТИ совсем не давно, в связи с военным положением, объявленным на заводе.
Послышались осторожные шаги.
- Здравия желаю, товарищ начальник, разрешите встать в строй!
Лукашина, стоя по стойке смирно, радужно смотрела на Павла, с застывшей на губах полуулыбкой свободы и независимости.
- Оля, ну почему же ты опаздываешь? Ты же знаешь, как у нас строго сейчас по этому поводу? Попадешь под сокращение, что я буду без тебя делать?
- Сон, мне Паша приснился хороший, совсем вставать не хотелось.
Девчонки хихикнули и зашептались.
- Так, разговоры!
Павел окинул строй суровым взглядом.
- Давай, Оля в строй.
- Друзья! - продолжил Павел. - В принципе, у меня нет ничего нового, что сказать. Вы сами видите ситуацию, которая сложилась на заводе. Я рассчитываю только на Ваше самосознание, и я прошу Вас, будьте осторожны, берегите себя, помните, что существуют только Вы и семья, Вы и близкие Вам люди. ГСКТИ, этот долбанный завод – это всего лишь неудачный эпизод в вашей длинной и счастливой жизни, помните об этом, поэтому больше ума и поменьше сердца. А теперь, подготовьте свое оружие к бою. Удачи Вам! Разойдись!
Девочки двинулись на свои рабочие места, уже морально готовые к тому, что может случиться,  не потому что было построение, и была какая-то речь, нет. Они просто привыкли к тому, что происходило здесь каждый день изо дня в день. Привыкли делать свою работу, теряя своих коллег под колесами производства. Привыкли к мысли, что завтра их уже может и не быть здесь, а на их место не придут другие. Но. Человек привыкает ко всему, а это была не самая худшая ситуация, что может случиться с инженером-технологом.
Инна Дуброва выкатила из под своего стола пулемет «Максим» и подкатила к компьютерному столу.
- Павел Александрович, ты мне поможешь его на стол поставить?
-Да, конечно, только окно не открывай, пока нет надобности, а то сыро сегодня как-то и холодно.
Вдвоем они шлепнули пулемет на стол.
- Видишь, насколько удобней? Из дому принесла. - Инна гордо вставила оранжевую вороночку в отверстие для заливки воды, и принялась из электрочайника заливать воду в емкость для охлаждения ствола. - А то вечно пока зальешь поразливаешь половину.
- Это ты хорошо придумала, - одобрил Павел. - Воду-то не жалко? Все-таки сами же ходите. Поди же не близкий свет, аж за 58-й?
- А, - махнула Инна рукой, -  это испод крана. Бутылки не нашлось, вот и взяла чайник.
С улицы доносились короткие автоматные очереди, и далекие раскаты артиллерийских снарядов, но это была не их драка, их драка еще предстояла, и могла начаться в любую минуту, без спроса, грубо разделив временную единицу на «до» и «после».
В это время Лукашина чистила свой, родной АК-74. Возле нее на столе вместо привычного штриха, стояла масленка с машинным маслом, шомпол лежал поверх бумажного тряпья с пометкой 4840 на каждом листе.
- Вот закончится война, - Оля мечтательно потянулась, видать уставшая от кропотливой работы, - приду на гражданку, устроюсь на обычный завод обычным технологом. Вы можете себе это представить? Мирная жизнь, техпроцессы пишешь…. Детей, еще двоих нарожаю… - она мечтательно зажмурилась.
Внезапно дверь распахнулась, и по полу покатилась РГДешка.
- Ложись!!! - Заорал Павел. Благо, граната не укатилась под стол. Он смог одним рывком  подхватить гранату, в следующий миг выбросил ее в коридор, и закрыл уши. Коридор ответил тишиной.
- Вот сволочи, здесь все такое, довоенное. Одна из пяти взрывается.
- Паша, ты зачем, ложись, командуешь? Осколки то понизу пойдут. Столов вон сколько навезли.
- Черт его знает, в кино видел, наверное, Александра Маркеловна, зато все знают, что граната влетела. Надо будет сходить и забрать, пригодится еще.
Пули ворвались в окно, без спросу, оставив в стеклах  четыре дырки.
- Началось, - подумал Павел.
Инна катнула пулемет на окно, высадив два стекла на улицу, которые тревожным звоном полетели вниз, сообщая обитателям сего многоэтажного дома, что и у нас тоже началась война.
- Что же ты делаешь Инна? Тебя, что, в кино снимают? - возмутился Павел.
- Стекла, что внизу стоят, так это на кабинет Чепурного остались, нам больше не дадут.
- Александра Маркеловна! Вы – коридор. Оля – с Инной на окне. Ира – патроны. Все как вчера по той же схеме! - Распоряжался Павел.
Тугим потоком, пули хлынули в комнату, троща, рамы, лампы, полки, оставляя в стенах глубокие занозы, рикошетом сходя с потолка в те же стены. Инна, сидя на корточках под пулеметом, улыбалась.
- А ты, говоришь, Чепурному, Чепурному… Что теперь делать будем?
- Клеенку натянем, всего лишь заказать надо, думаю, что нормально будет, только ветер-бродяга хлопать будет.
- Вот и скажи нашему главному технологу товарищу Коваленко, на совещании в среду, мол, клеенка нужна. Он же думает, что у нас все нормально, тишь да гладь… Кажись поутихло..
Инна заняла место у ствола, с трудом, поморщившись, сняла жесткий предохранитель, и взяв кого–то на мушку, нажала на гашетку.
Комната наполнилась грохотом и запахом паленого пороха.
- Ты смотри, сволочи, попадали, бояться, А вы думали, что я вам пирожки носить буду, ха-ха, уррроды!
Оля с колена, положив ствол на подоконник, работала одиночными.
- Павел Александрович, ну когда же у нас уже будут наушники?! Ну, невозможно работать! Я ничего не слышу!
- Оля, а я тебе как? -  Орал Павел. - По телефону звонить буду? Или эсэмэсками? - Терпи подруга, это не самое страшное, что может с нами произойти!
Из соседнего правого окна через комнату, послышался бойкий рокот.
-Ага, вот и сборщики присоединились, молодцы! Девчата! Слышите, мы не одни! Жизнь, оказывается существует и за стен…..
Не успел договорить, как на них обрушился такой шквал огня, моментально сбросивший их со своих боевых позиций в безопасное место, под стенку.
-Там миномет или показалось?  Ира указала в сторону н-го цеха.
- Молодец Ирунчик, что заметила, сейчас мы попробуем их опередить.
Павел отложил свою винтовку Мосина под стенку и на корточках, гусиным шагом, подвинулся к шкафу.
- Кто видел, где наш 30-й?
-Это что, конвертор?
- Да какой конвертор, гранатомет, АГС-30-й. Недавно я видел где-то здесь лежал.
- Павел вынимал папки из шкафа, тщетно, щупая что-то в глубине.
-А, это штука такая, на треноге? Я вчера его в архиве видела.
-Спасибо, Иришка!
И Павел метнулся вон из комнаты, опасаясь только рикошетных.
В коридоре, тишина звенела, шли какие-то люди с чашками… Вдруг, где-то по близости, что-то два раза ухнуло, и понизу из дверей редукторщиков повалил черный, едкий дым. Надо же,  досталось же людям, и Павел поспешил на выручку.
Распахнув двери, он, натолкнувшись на густую стену того самого дыма, двинулся на ощупь. Кто-то надрывно кашлял в глубине комнаты.
- Наташа это ты? Где же Алла Борисовна?
-За свой счет, а Ира за патронами пошла.
Сквозняк постепенно рассеивал дым, и Павел увидел разбитый вдребезги недавно отреставрированный стол после переезда, и сидевшую на полу Пояркову. Очки валялись в стороне со сломанной душкой, а та  что-то тихо и часто бормотала  себе под нос.
- Наталья Игоревна! что с Вами?
Павел опустился на колени, и взял Пояркову за плечи:
-Что с Вами, Наталья Игоревна!
-Это цилиндр, правда? Это же цилиндр?
Павел скользнул взглядом на ее правую руку, судорожно катавшую по полу гильзу от снаряда. - Да, Наталья Игоревна, это цилиндр. - Ласково произнес Павел. - Контузило беднягу.
Он помог ей подняться, усадил за стол.
- Наташа, дай ей чаю. Отойдет, и домой пусть едет. Хватит на сегодня, навоевалась.
Взяв из архива гранатомет, подхватив валявшуюся в коридоре гранату, Павел промчался мимо своей комнаты в мужской туалет. Здесь, в роскошном убранстве вокзального туалета, ватная тишина окутала бы пространство целиком, если бы не осторожное журчание в глубине.
«Липский. Да и хрен с ним»,  подумал Павел и прильнул к туалетному окну, пытаясь разглядеть, где эти сволочи выставили минометную точку.
Серые шинели под стать такому же серому дню горохом рассыпались вдоль железнодорожного полотна, ища приют в любых подарках рельефа местности. Все тополи и столбы, как каждая спелая ягодка черешни маленьким червячком, были укомплектованы серым человечком, с той стороны, где их не мог взять на мушку пристрелянный глаз Оли Лукашиной. Асфальт и газон до дороги, да и сама дорога, на которой казалось, кто-то воздвиг невидимую стену, были усеяны мертвыми солдатами. Когда же на выручку раненым шли такие же серые солдаты, девчонки благородно молчали. В этих девичьих сердцах, прошедших глубокую закалку, минуя процедуру отпуска, в этих твердых, но в то же время хрупких сердцах, не было ни капли жалости к своим оппонентам. Лишь только величие души, позволяло отпустить тщедушную душу, пришедшую на выручку своему раненому товарищу. 
«Молодец Инесс, славно работаешь. Ты собрала сегодня хороший урожай. От матерей не жди спасибо. Только точку бы тебе поменять, ну, к примеру, возле танка, славная позиция, патроны то не бесконечные…» - Бормотал Павел. - Ага, вот и они.
Бригада из трех человек пряталась за желтыми железными цеховыми воротами. Выбрав тактику более безопасную, но менее эффективную, ребята надеялись метким ударом прямой наводки вышибить душу вон, из 525-й комнаты 5-го этажа. Они, в один короткий миг, выскочив из укрытия, одновременно устанавливали миномет и вели прицел, затем следовал выстрел. Снаряды в таком спонтанном исполнении, шелестели довольно в хорошем диапазоне. Часть из них уходила в небо, часть рикошетом проходила вдоль здания, не причиняя особого вреда.
«Миномет бы оставили, чё с ним случится, детвора. Ну, это и к лучшему. Пока еще есть время».
Павел взял в коридоре стул, подставил под окно, с трудом, отдирая  заклеенные створки на зиму, чертыхаясь, открыл окно. Взял на прицел край левой створки, и сместил прицел вправо.
«Ну давайте, где вы там, ребятушки, жду я вас с нетерпением».
БУХ! В ушах зазвенело, а посланная граната, жестко оставив ствол, ушла к тем, кто хотел сегодня выжить. Но, снаряд прошел мимо всей троицы, и ухнул где-то глубоко в цехе.
«Тьфу, ты, надо же под ноги стрелять, тормоз!»
Троица моментально исчезла за воротами, зато в открытое окно, ядовито прошипев, влетело несколько пуль, отбив кафель на противоположной стенке.
«Засекли сволочи, быстро сообразили…»
Дав очередь туда, где недавно был миномет, Павел осторожно закрыл окно и выскочил в коридор. Там же в кулуарной тишине и спокойствии лежал пол, висел потолок, стены хранили целостность.
Виталий Васильевич Лукашин, вывернув с лестничного марша, сильно прихрамывая, определенно куда-то шел. В его руках, чувствуя защиту, и уют сидела черная кошка, Муська, славная кошка Муська, любимица тээмщиков. Совсем недавно ее демобилизовали, и она по сей момент, исправно отбывала пенсию на фазенде своего покойного дядюшки. В этом маленькой черной героине билось горячее, отважное сердце бойца за правое дело машиностроительного гиганта. Ее заслуги перед отделом были бесценны, НО, завод штука несентиментальная, и когда приходит время, он без дрожи в голосе, официальным росчерком, даже не поменяв и блика на своем фасаде, прощается с любой тварью, будь то пенсия или поднебесная.
Павел, грюкая гранатой на поясе, догнал Лукашина по коридору,  который к тому времени уже остановился и ждал.
-Виталя! Ты чё хромаешь?! Никак пулю схлопотал?!- С тревогой в голосе Павел кивнул на его ногу.
- Да нет, - поморщился Виталий Васильевич,- на баскетболе вчера столкнулся … со сварщиком… Если бы не травма, порвали бы их в клочья. Ну да ладно, Муська, смотри назад просится, без пайка и без зарплаты, говорит, если только еду носить будут, я на все согласна, даже на мороженные бычки и всякую консервированную гадость.
Он почесал Муську за ухом, и та ответила послушным мурлыканьем.
- К вам ее несу, а то меня глупая нашла, черная бестия, говорит, мол, показывай, где Плющи обитают. Она же не была она здесь ни разу.
Он осторожно передал заслуженную пенсионерку Павлу.
- Спасибо, Виталя. Теперь, я точно знаю, чего нам не хватало, и не сомневаюсь в нашей безоговорочной победе над врагом. Удачи тебе, брат в твоем нелегком деле.
Хлопнув Лукашина по плечу, Павел исчез с Муськой в своей комнате, где все так же пули злобно колупали обозримую со стороны улицы часть стен, так же подпрыгивали  телефоны в звонке, напоминая старые немецкие мины «жабки», так же девчонки, с оружием в руках, отстаивали свое чудесное право на жизнь и совместную работу в какофонии войны.
Девочки очень обрадовались Муське. Они ее трепали за уши, мурлыкали ей в черную, уютную мордочку. Но, война войной, а к этому времени, ситуация с минометной точкой стала более угрожающей. Об этом красноречиво говорил КРАЗ, вдруг откуда-то взявшийся в воротах цеха, полностью загородив проем ворот, предоставив ребятам на миномете вести прицельный огонь из глубины цеха, будучи под прикрытием 9-ти тонного друга.
Павел установил тридцатку на подоконник, взял чуть выше кабины КрАЗа, и дал очередь. Жменя гранат ушла под своды цеха и рассыпалась там нам миллионы жгучих осколков, несущих в себе лекарство от любой болезни. Зазвонил мобильный.

- Паша зайдите с Шурденко ко мне. - Голос Стоянова, первого заместителя главного технолога, по телефону не предвещал ничего хорошего.
-Александра Маркеловна! - Проорал Павел пытаясь перекричать то ли звон в собственных ушах, то ли канонады. - К Стоянову сейчас, Вы и я. Ира! Ты на гранатомете! Не дай им высунуться!
Павел отсунулся от окна, и пригибаясь, вдоль папок проскочил к выходу. За ним последовала Александра Маркеловна.
- Слушаю Вас, Леонид Петрович.
- Присаживайтесь.
Зам жестом указал на свободные стулья.
За столом уже сидели все начальники бюро и ведущие. На удивление в кабинете было тихо. Только рокот танковых двигателей заставлял подрагивать оконные стекла.
- Так, чего я вас всех здесь собрал.
Он повернулся лицом к сидящим. Ему очень шла его новая военная форма, подогнанная идеально к его фигуре. Она снимала с его плеч один десяток лет как минимум. В каждой петлице важно сидели по две  буквы «ТМ» На погонах красовалось по звезде, что очень их делало схожими с майорскими.
-Паша, Саша, Алла, Наташа, Галя извините меня конечно за фамильярность, но я считаю, что имею право так сейчас вас называть. Потому что, вы все, одинаково, очень для меня дороги. Потому что сейчас, все мы, стоим пред лицом одной, единой для всех беды и опасности, сейчас, мы должны объединится, быть друг другу опорой  и поддержкой, искать спасения в ближнем своем, сейчас, - он сделал паузу, потер подбородок, - сейчас, наступило очень тяжелое время, как для завода, так и для каждого в частности. 700 тонн по тяжелому – это большое испытание которое мы должны преодолеть с честью.
Сверху что-то ухнуло, и на головы сидящим, стол, новую форму Стоянова, посыпалась побелка со штукатуркой.
Леонид Петрович, поднял глаза к потолку:
- Да, несладко сейчас и техотделу приходится.
В голосе его прозвучала такая грусть, казалось которой не было на Земле по сей момент, и не будет больше. Вся скорбь человечества, собранная со всех уголков вселенной по крупицам, была в этой неопределенной фразе.
- Ну да ладно, к делу. Сегодня приезжает комиссия от заказчика по приемке машины подачи кислорода 0441 ПТУ-1. Поэтому, предлагаю следующее: выделить людей по максимуму с каждого бюро, окружить и совместно брать их прямо в цехе на сборочном участке. Таким образом, мы действительно сможем выиграть сдачу машины, обменяв ее на заложников.
- Леонид Петрович! - Павел аж вспыхнул от нахлынувшего возмущения. - Я не могу никого дать. У меня людей в обрез! Я дневального даже не смог выставить.
Мне же сегодня листву в парке на трактор грузить. Кто же на позициях останется, Леонид Петрович?
- Ну ничего, дай хотя бы одного человека, толкового. Думаю, справимся. - Стоянов, сверкнув ТээМками в петлицах, посмотрел на Павла таким проницательно-волшебным взглядом, которым пользовался в тех случаях, когда заканчивались аргументы.
- У меня не люди работают! - В сердцах брякнул Павел, и отвернулся.
- А кто же у тебя работает? - Тон Стоянова понизился до опасного порога, граничащего с тишиной.
- Богини у меня работают, Леонид Петрович богини, и один ангел.
-Ну, а ты тогда кто будешь? - Тихо, вопросительно произнес Стоянов.
Он встал со своего стула-кресла, и подошел к Павлу вплотную, упершись взглядом, почему-то ему в плечо.
-Я? - Переспросил Павел. - Я – счастье, которое никому не достанется!
Удар под дых  заставил его согнутся пополам, а ладошкой сверху по затылку сбил его с ног к начищенным до блеска сапогам Стоянова.
-Счастье?! Я тебя, когда нибудь, Счастье, под танки кинул или подставил хоть раз?
Сапог Леонида Петровича описал небольшую дугу, и встрял Павлу в живот. Присутствующие в кабинете хмуро сидели. Гробовая тишина накрыла отдел, даже уличные танки, вдруг замерли в ожидании.
- Вы, что, сволочи, думали, что я  вот такой вот добрый? А?! - Он окинул сидящих свирепым взглядом. - Буду улаживать все ваши маленькие и большие проблемы? Что я всегда за вами с носовым платком бегать буду? А? Дорогие мои? Галина Витальевна, мышка ты моя, серая, что скажешь? Сапог повторно описал дугу, а Павел послушно подпрыгнул. - О чем сейчас шипеть будешь?
Он посмотрел на Павла
- Я ли, не протягивал тебе руку помощи, а? Боец?
 И Леонид Петрович вытянул свою руку, приглашая Павла подняться.
 -Вставай солдат! Заводу ты еще нужен. Он добродушно улыбнулся и помог Павлу встать на ноги.
-Зачем, Вы так, Леонид Петрович? - Укоризненно произнес Павел. - Будет вам один человек. Простите, но я должен идти.
Павел пытался стряхнуть с себя то ли пыль с бронежилета, то ли неловкость от происшедшего.
Леонид Петрович похлопал Павла по плечу:
 - Извини Паша, ничего личного, производственная необходимость. Конечно, можешь идти. Его голос снова приобрел мягкость и лицо, отпустив жесткую маску, опять вещало умеренную скорбь и задумчивость.
Он повернулся к остальным и произнес:
- Все свободны. О времени сообщу позже.
Стоянов подошел к окну и замер. Комната опустела.

Перед парковыми работами Павел все же решил заглянуть в  свою комнату. Минометная точка не давала ему покоя. Мысль о том, что он может не уберечь девчонок, ножом потрошила сердце. Если бы просто можно было сменить канал, выключить в конце концов этот сюжет, но увы, жизнь не идет в комплекте с пультом ДУ и ее надо принимать такой какая она есть, со всеми прорисованными до мелочей минутами боли, горя, переживаний, ненависти, либо отказываться от нее совсем.
В комнате стояла относительная тишина. Мерзкий, промозглый воздух серого дня пытался  обнять участников сего дичайшего представления. Его влажные руки холодили лицо, а дыхание – сердце. Сквозь разбитые стекла и сломанные рамы, вместе с туманом в комнату вползла передышка.
  - Где Ира? – Павел поднял глаза с валявшегося на полу гранатомета, посмотрел на окружающих.
Его сердце, взлетев на верхнюю границу синусоидной, замерло.
- Что случилось?
- Да в принципе ничего серьезного не случилось, - Оля кашлянула в кулачок, с Ирой все в порядке, она жива и здорова. Только пока ты был у Стоянова, по особому распоряжению Коваленко, за ней пришли, и ее забрали. Я точно не знаю, некая крупномасштабная операция «циклоп» по продвижению Бразилии ближе к звездам. Посредством Ириши наше бюро и является участником этой операции. Это конечно хорошо. Но нам теперь без неё очень тяжело придется.
Павел опустился на корточки. Это был удар ниже пояса, но приказы начальства не осуждаются, а тем более не обсуждаются. Сделав из трех пальцев подобие щепотки, он поманил к себе Муську. Черная кошка выползла из под стола, выгнула спину, потянулась, и не спеша, подошла к Павлу. Она мордой ткнулась в собранную из пальцев щепотку и мурлыкнула. Он взял Муську на руки, потрепал по черной башке, почесал за ушком…
- Эх, Муська, Муська, – с грустью произнес Павел. Он крепко обнял кошку, затем посмотрел глубоко в ее круглые глаза, где за миндалевидной формой зрачка была она.
Павел уже знал, что до конца своей жизни не простит себе те слова, которые он должен сейчас сказать. Но их надо было сказать и еще не просто сказать, а убедить себя и других, что это вынужденная мера и другого выхода не существует. С минуты на минуту их могло накрыть всего лишь одно удачное попадание проклятого миномета и перевернуть весь мир навсегда картой вниз. И он говорил, говорил так, как не говорил никогда в жизни. О жизни яркой и красочной, которая раскалывает этот целостный мир на миллионы искрящихся хрустальных осколков смеха и радости, грусти и печали, о смерти, вечной спутнице жизни, всецело соответствующей своим количеством каждому ее проявлению, безапелляционно, отделяющей  душу от плоти. О жизни ради жизни и о смерти ради жизни. О фатальном мировом устройстве и что только нам суждено опровергнуть сию несправедливость, разрешив на каменных глыбах живые цветы.
Муська спрыгнула с рук Павла на пол, повернулась к нему мордочкой, и стала быстро перебирать передними лапами, словно под ними было тесто. Муська была готова. 
 -Вот так тебе Муська мало надо, эх, ты животное. Прости меня Муська за все.- Павел с грустью еще раз посмотрел ей в глаза.
- И меня, пожалуйста, – Инна промокнула тыльной стороны ладони уголок глаза. Голос ее дрогнул. Оля  же  подошла к окну и положила руки на подоконник. Никто не видел ее глаз, не слышал ее голос, но Павел понял, что не только он не простит себе эту черную кошку.
По плану две, классические по форме бутылки, РГД-33 без рубашек (одна была той, что влетела утром) были привязаны по бокам. Гранаты были без запалов, но РГД-5  на Муськиной груди была в полном комплекте. Для осуществления взрыва, в нужный момент Муське надо было поднять высоко свою морду что бы освободить гранату от чеки и отпустить энергию тротила на волю. Но затея оказалась неверной, потому что три гранаты для старой кошки оказались просто непосильной ношей. При всем большом желании, она даже не смогла встать на свои четыре лапы. Поэтому для осуществления своего замысла, им необходимо было что-то новое, необычное, в то же время, осуществимое в этих суровых боевых условиях. И в скором времени выход все же был найден. В несколько минут, одна из тумб на колесиках, которая идет в комплекте к столу для компьютера, была переделана под небольшую тележечку. Точнее же, от нее были отбиты все боковые стенки, и взято только донышко, к которому и привязали гранаты. При помощи нехитрой постромочной системы запряжки, Муська была подсоединена к смертельной повозке в качестве приводного воза. Лямки захлестнули ее грудь, навсегда вытеснив надежду на будущее из маленького 15-ти граммового кошачьего сердечка, которому уже было некуда бежать. Оно обреченно бешено толкалось в тесном пространстве клетки, создавая ураганные течения в тоннелях сосудов, собирая в себя всю энергию большого взрыва вселенной по имени «Муська».
Павел взял черную кошку на руки, приспособил в подмышке смертельный возок, двинул вниз по лестничному маршу. Чудовищно, как будто в предутреннем  сне ужасов, беззвучно, ступени пропадали под его ногами, встречались какие-то холодные каменные лица, немо скользившие вдоль перил, теплое Муськино естество, сквозь куртку, вертушка с безмолвным свидетелем. И вот, черными зигзагами, Муськино гибкое тело, хаотичной траекторией, неотвратимо несет приговор, воплощенный в три бездушных гранаты и плоть, жаждущую жизни.
- Павел, Ты едешь или нет?! – Смагин прервал воспаленный беззвучный кадр. Он стоял возле своей машины с приоткрытой для Павла дверкой.
-Ах да, конечно.
 Павел двинул к автомобилю, а за спиной, не успел он еще занести в салон вторую ногу и закрыть дверь, сильнейший взрыв хриплым голосом Высоцкого обозначил: – «Мир Вашему Дому».

После очень важного и ответственного труда, без которого великий гигант просто не может быть гигантом, когда хромой и побитый временем трактор, битком набитый мокрой грязной листвой, наконец, помчался в известные только ему дали, Павел направился к себе. День можно было считать уже законченным. Сегодня уже не оставалось ничего, что можно было сделать полезное для своего несчастного завода,  пока еще не совсем ясного статуса. Можно было сказать наплаву, а могло показаться, что вот-вот и наступит тот ужасный момент, когда тяжелые экономические воды сомкнутся над высоким зданием заводоуправления и счастливым работникам сего светлого предприятия останется только застрелится от великого горя, постигнувшего их в связи со смертью благородного исполина. Для них единственный ДАО только с ним, железным и надежным, с отчетливым запахом салатов из крабовых палочек в коридорах по праздникам. Другой же, счастливой  жизни в мире просто не существует.
Павел хотел убедится своими глазами, что день прошел удачно, все целы и невредимы, снять тяжелый бронежилет, а заодно забрать свои вещи.
В душе саднило. Муська стояла перед глазами с особо грустными, вопрошающими глазами: Зачем? Теперь, Павел не знал ответ. Ведь можно было устроить все иначе. Выход всегда есть, всегда. Кому нужна эта война, когда гибнут твои товарищи. Отведи от огня, прорвись сквозь заградительные заслоны своих подразделений, вдохни воздух свободы, заставь своих дышать этим же воздухом…. Отвратительная победа одного чувства долга над другим. Откуда же взялось это семя сорняковой породы, пустившее корни глубоко в бесцветной душе? С этой мыслью он открыл двери своей комнаты. Хаос достиг своего апогея. Стопы чертежей и поднятых техпроцессов устилали в беспорядке все имеющиеся столы. Раскаленные телефоны хищно бросались на участников безумной баталии.  Принтер выплевывал очередной график производства, который, судя по времени и по суете девчонок, надо было срочно доставить Стоянову на совещание.
- Я отнесу, - Павел провел рукой по воздуху, наполненному желтым светом электрических ламп: - Стоп машина! – он сжал резко руку в кулак.
В один миг комнату окутала мягкая и уютная тишина. Павел снял броню, и заново надел свою драную,  рыжую куртку.
-Все девчата, день закончен, домой бойцы, несите себя в свои семьи, а завтра же жду вас бодрыми и веселыми, нам еще много предстоит. До завтра!
Павел взял пачку графиков и вышел из комнаты.
Войдя в комнату секретаря начальника цеха №190, он увидел у дверей ведущей прямиком в  пекло, на страже  двух выхухоленных охранников. Отсутствующий взгляд одного из них блуждал где-то в глубине его сознания, другой же прислонив к стенке свой средневековый топор, упорно терзал кнопки своего мобильного телефона.
-Важное донесение. – Павел сунул пачку бумаг в лицо человеку без взгляда. – Срочно.
Охранник пришел нехотя в себя, сонно махнув рукой, выгоняя последнюю муху из мозгового лабиринта,  послушно отошел в сторону. Путь был свободен, и Павел, путаясь в тяжелых дверях, все же перешагнул порог, за который никогда бы не сделал шаг, будь это его прямая воля. Волосатая спина предстала перед глазами. Обладатель её, на высоких копытах, полусогнутых ногах, необычайной силы (это чувствовалось по количеству мяса под махровой, серой кожей), с черными вьющимися волосами, которые в данный момент, при задранной вверх голове,  доставали ему почти, что до поясницы, резко бил своим мощным тазом. Хлопки, исходящие от этих телодвижений четко и ясно свидетельствовали о том, что здесь происходит именно та запрещенная сцена, о которой счастливые жители города, с наивностью элоев,  никогда не догадываются, и никогда не узнают, каким же образом на свет появляется продукция тяжелого машиностроения, да и не только тяжелого.
Павел, торопливо проскочил за стол под крыло Стоянова. Здесь, чувствуя себя в безопасности, можно было наблюдать за развратной, холодящей душу, сценой. Животное, издав сокрушающий рев, отступилось от своей жертвы. С изможденным лицом и выпитой душой это был все еще начальник 117-го цеха. Он медленно встал со специальной подставочки и, натягивая брюки, побрел на свое место. И то, что монстр отпустил его, не означало, что до конца совещания несчастный  больше не коснется головой того странного приспособления 18ПТК 0911, спроектированного ОГТ и изготовленного
190-м под простецким названием – «подставочка», специально заказанное для сокращения циклов изделий производства тяжелого машиностроения. Масленые глаза чудовища шарили по присутствующим здесь людям, выбирая очередного кандидата. Смрадный дым валил из его свиного рыла, слюна, шипя, срываясь с безобразных губ, капала на старый линолеум.    – Продолжай. – Проклокотало оно, подняв переднее копыто,  ткнуло в сторону своего заместителя.
Зам. директора, Василий Иванович, уже не молодой человек, но всегда по мальчишески бодрый, кашлянул и продолжил необычайно нудную процедуру сверки изготовленной продукции, так грубо и повседневно прерванную воспитательной мерой.
Звонок мобильного на груди волосатого чудовища разорвал нестройную череду вопросов и ответов. Оно ловко подхватило копытом телефон и приставило к заостренному уху и прорычало:
- Слушаю…
Затем кто-то орал ему в ухо. Присутствующие, тщетно вслушиваясь в звуковые потоки невидимого существа, смиренно молчали и ждали.
-Да, сейчас буду. – Чудовище, подняв свое уродливое рыло к потолку, издало протяжный вой и удалилось, оставив после себя обрывки черного дыма, а на полу склизкие пятна слюны.
Люди вздохнули, радуясь волне облегчения пришедшей от только что, качнувшей воздух закрытой двери, зазвенели брючными ремнями.
- Так, прекратили базар! Я еще здесь. – Василий Иванович хлопнул по столу ладошкой. – Продолжаем.
И вроде бы совещание двинулось тем же курсом, по написанному очень давно сценарию, но в отличии от атмосферы 3-х минутной давности в кабинете стало свободно дышать, посветлели стены, лампы загорели ярче, а календари стали весело подмигивать своими числами, заигрывая перед начальниками цехов. Павел простился с Леонидом Петровичем и бесшумно покинул злосчастную комнату.

Хмурый и усталый, Павел шел вдоль высокой серой стены цеха. Сегодняшний день, такой бесконечный, наконец, пришел к своему финалу, оставив смутный след в его памяти, суеты, гари и отчаяния. Завтра не будет и его, день будет закрыт грязным мазком следующего дня. Что же останется у тебя от этой жизни? В душе - пустые гильзы и неразорвавшаяся граната? Где же то настоящее светлое будущее, ради которого здесь свежуются души? Вдоль сердца прошла бирюзовая морская волна, он услышал задорный детский смех… Ах, да, категория семейных ценностей, пора вспомнить, но это же не Ваша заслуга, господа.  Уберите свой градусник! У меня НЕТ температуры вообще…
Пуля ударила его в затылок и, коснувшись лобной косточки, остановилась. Он сделал вперед еще два неверных шага и повернулся. Позади него, шагах в десяти, стоял молоденький паренек. Через серость и холод вечернего заводского воздуха невозможно было разглядеть ужас в голубых мальчишеских глазах, его задорные веснушки на  почти еще детских щеках, его сумасшедшую чечеточную дрожь через все его тело, где только кристаллическая решетка пистолета в руке сохраняла холодное спокойствие. Павел просто это знал. Он подошел к пареньку вплотную. Вот они веснушки, вот голубые глаза.
-Ты хотел меня убить, малыш?  Ты думал, что можно просто взять и убить человека? Кто ты, твою мать?! Какого племени? Сварщик? Металлург? Конструктор?
Павел взял парня за грудки, впившись взглядом в наполненные мертвым ужасом глаза.
- Меня невозможно убить! Ты же не знал, правда? И это не твоя вина. Здесь уже давно ничего нет, он стукнул себя по груди: -  и я уже не помню, где находится мое сердце.
Он приставил пистолет с его рукой к своей груди:
 –  Стреляй! Вышиби его к ё…й матери, я хоть посмотрю на этот кусок уставшего мяса! Стреляй!
Парень был близок к тому, чтобы его сознание покинуло тело. Лицо его было мертвенно-бледным, а с уст срывались истерические всхлипы.
-Что же ты не стреляешь? Тогда, я убью тебя.
Павел приставил дуло пистолета ему ко лбу и для красивого жеста натянул собачку. Что-то есть в этом жесте киношное, показное, потому что совсем не обязательно взводить курок. Оружие сделано так, что убьет человека и без этой процедуры. Но вполне вероятно, что имеется еще более высокий смысл  взведенного курка, когда начинается обратный отсчет секунд человеческой жизни. Так, наверное, было и в тот  злосчастный момент. Ангел, совсем рядом, под одеялом из серой тучи зевнул и перевернулся на другой бок. Павел грустно усмехнулся:
-Нет, я не буду тебя убивать. – Он убрал пистолет и опустил руку - Ты сам это сделаешь, со временем. В конце концов, тебя убьет твой родной завод. Он это будет делать медленно, год за годом высасывая из тебя силы. И в блеклом итоге всей твоей маленькой, никудышней  жизни, несмотря на все твои погоны, выйдешь вместе с орешками под пиво в чистом туалете какого нибудь  белостенного отеля. Прощай.
Павел повернулся и побрел в сторону, где был его дом, где его ждали.
 
Вечером же, сидя у черного зева окна, Павел видел, как на небе кроваво-красные блики раскрыв свои кровожадные объятия, пытались накрыть собой угрюмый, спящий город.
- Война…, - усмехнулся Павел, а город подумал - ученья идут.