32-33 танец многорукой кали

                32. НАПРАВЛЕНИЕ  ГЛАВНОГО  УДАРА 
               
   Несмотря на крепость самогонки, Едаков хорошо понимал меру ответственности и степень риска своего заявления о посвященности в тайну местанахождения плавок. Но он предпочел пролить свет истины, позволявший ему блеснуть пред Рыбовым знаниями и тем затмить физика со всеми его никчемными сведениями. К тому же  открывалась возможность отомстить Улейкину за строптивость и одновременно расправиться с нахалом  Федулычем, обрушив на них всю мощь гнева туалетного короля. Едаков нутром догадывался о причастности деда к преступлению в бане. Но даже если это было не так, то покуда выяснится истина, дед должен был почувствовать, на кого он пушил хвост, препятствуя работе «Ковчега».               
    В отношении же принадлежности плавок, обнаруженных в квартире Улейкина, Едаков не сомневался. Он хорошо ознакомился с этим предметом туалета Рыбова, когда, пытаясь навести  контакт с будущим патроном, подстерегал его в бане. 
               
    Поэтому Едаков без утайки изложил все подробности появления Федулыча в «Ковчеге», а также о странностях в поведении Улейкина, посланного на разведку, и найденных у него плавках.               
    - Теперь я понимаю, почему он так испугался оказаться без простыни, - заключил Едаков свое повествование. 
               
     - То есть, на нем оставались следы зеленой краски, -  прищурился Рыбов.   
               
     - Да, - подтвердил Едаков. – Причем, повторяю, - он точно знает, что никакого зеленого пришельца не было. А знать он это может только в одном случае. – Если пришельцем был он сам.               
     - Вот, что значит неумело руководить людьми, - сказал на это Рыбов. 
     - Причем тут руководство? – смутился Едаков под влиянием такой черной неблагодарности. – Думаю, тут дело в другом. Скорее всего, Федулычу удалось перевербовать Улейкина и сделать его исполнителем своих интересов.
               
     - Только непонятно, каким образом я вхожу в сферу интересов какого-то деревенского деда с его способностями наводить понос, -  возразил Рыбов. – Если уж кого-то убивать, то, исключительно, тебя. Это ведь ты притащил Хоперского, устроил эти идиотские концерты и выставку, а потом подослал к деду шпиона.
               
    -  Не скажите, - защищался Едаков. – Главная фигура – это вы. Вы – направляющая и организующая сила всего «Галеона». Но в данном случае речь вряд ли идет об убийстве. Зачем бы убийце краситься в зеленый цвет и раздеваться догола? 
               
   - Как зачем? – удивился Рыбов. -  Чтобы потом все свалить на инопланетян. Кстати,  лучшей рекламы для твоего «Ковчега» трудно придумать. А заработок Улейкина, как я понимаю, зависит от количества посетителей выставки. 
               
    - Но для чего тогда он снял с вас плавки? - уводя взгляд от колющего прищура Рыбова, возразил Едаков. -  Плавки – не то, что кольчуга. Они не помешали бы вас убить. И потом, зачем он их украл? Убийца не стал бы запасаться такими вещдоками. И далее, после убийства Улейкин не смог бы улететь на НЛО, и маскировка под инопланетянина только помогла бы взять его след. И еще, Улейкин все же не способен на убийство. Я его давно знаю. Он - размазня.               
   - Хорош размазня, - сказал Рыбов, с неудовольствием ощупывая затылок. – Ну, а в чем же тогда мотив преступления? 
               
   - Я думаю, задачей Федулыча была попытка напугать вас. Сломить. Заставить вас свернуть все программы развития и тем уничтожить и «Ковчег», и Хоперского, и все остальное, что ему не нравится в вашей фирме.
               
    Слова Едакова достигли нужного эффекта, ибо в лице Рыбова образовалось суровое затвердение.               
    - Я и говорю, не умеешь работать с кадрами, - нашел Рыбов выражение, происходящим в нем, процессам. – Какому-то деду удалось в два счета сагитировать нашего работника на преступление. Вот, кого надо ставить директором «Ковчега».
               
    Такой вывод Едакова не устраивал.
               
   - Да, вы правы, - ответил он, подумавши. – Так запросто уговорить Улейкина на преступление вряд ли возможно. Тогда остается предположить, что Федулыч его зомбировал.               
    - Зомбировал? Как это?
               
    - Ну, это, когда человеку под гипнозом навязывается чужая воля или сознание другой личности.               
    - Чушь, - отмахнулся Рыбов.
               
    - Нет, не чушь, - возразил Едаков. – Вон, спросите у него, - указал он на физика.               
     - Да, - охотно подтвердил Лалыко. -  Обычно, зомбирование связывают с практической магией в религии Вуду, но по сути это обычный элемент сатанизма всех времен и народов.               
     - Сатанизм? – нахмурился Рыбов.
               
     - Не исключено, - кивнул Едаков. – Возможно, Федулыч как раз занимается сатанизмом. Это объясняет, почему его не устраивает целительство Хоперского. Он выводит Хоперского из строя и, чтобы окончательно уничтожить провинившуюся фирму, заманивает к себе слабовольного Улейкина. Когда же тот попадает в его паутину, как муха… Именно, как муха, потому что Федулыч что-то говорил Хоперскому про опарышей… И тогда он зомбирует Улейкина и поручает ему до смерти напугать вас, главу фирмы.
               
    - Нет, тут что-то не так, - усомнился Рыбов. – Ведь он сначала бьет меня тазом, а потом пугает. Так не делается. Делается наоборот. Сначала пугают, а уж потом – шайкой по голове. Тогда испуг закрепляется.
               
    - Ну, может, это он по неопытности, - нашелся Едаков. – Может, он все спутал из-за появления Шплинта.               
    - Опять же, это не объясняет, почему он снял с меня плавки. Разве от этого он стал бы страшнее? 
               
    - А что, если он готовился совершить какой-нибудь сатанинский ритуал, - осторожно намекнул Едаков и посмотрел на физика, как бы призывая его разделить свои опасения.               
     - Ритуал? – выкатил глаза Рыбов. – Что ты имеешь в виду?               
     Едакову вдруг показалось, что на самом деле Рыбов не хочет услышать, что имелось в виду, и потому сказал:
               
     - Быть может, он хотел порвать ваши плавки… - Едаков намеревался сказать «для устрашения», но тут ему пришла в голову новая мысль.               
     - Стоп! Кажется, я понял, - заявил он. – Именно ваши плавки изначально были целью его нападения. Они являются главной частью сатанинского ритуала, затеянного Федулычем. С их помощью он надеялся управлять вами и вашим здоровьем.               
     - Что это еще за новости? – растерялся Рыбов. 
               
    - Это не новости, - заверил Едаков. – Это, наоборот, очень древний магический прием. Иногда колдуну достаточно одного следа от ноги человека, чтобы навязать ему свою волю. А плавки – это не просто след, а целый слепок. Притом, самая близкая вам вещь, с которой вы сроднились.
               
    - Да бред это сивой кобылы! – воскликнул Рыбов. – Лалыко, ты же физик, скажи этому мистику.               
    - Ну, что тут скажешь? – вступил Лалыко с присущей ему неколебимой рассудительностью. – К сожалению, современная физика всерьез уже ничего не может отрицать. Зато многое может обосновать.               
    - Ну, тогда обоснуй, черт побери, каким образом Федулыч может подействовать на меня через плавки? – горячо потребовал Рыбов.               
    - В этом случае, очевидно, следует говорить об эффекте телепатического дальнодействия, - обстоятельно начал физик. -  То есть, о передаче вам некой информации на расстоянии. К настоящему времени накоплено огромное количество фактов такого дальнодействия, но его природа не изучена. 
               
    - Спасибо, просветил, - язвительно ухмыльнулся Рыбов. -  Хрен делать такой физикой, которая ничего толком не знает.               
   - Не изучено, вовсе не означает, что физика ничего не знает об этом, – возразил Лалыко. – Наоборот, есть целый ряд гипотез, объясняющих эффект дальнодействия. Например, можно вспомнить о холодной плазме. Такая плазма содержится во всех веществах и, циркулируя под воздействием геомагнитных сил может являться носителем информации.
               
    Кроме того, существует теория Охатрина о биофизических структурах экстериаризирующихся за пределы живого организма в виде частиц сверхмикромира – аксинный газ.               
    А в тысяча девятьсот тридцать пятом году был открыт эффект мгновенного дальнодействия в виде знаменитого парадокса Энштейна-Подольского-Розена. Этот парадокс подтвержден опытом Ву, где два фотона гамма-кванта при аннигиляции электрона с позитроном разлетались в стороны.  Но стоило повернуть плоскость поляризации одного фатона, как немедленно и синхронно поворачивалась плоскость другого. Опыт показал, что, воздействуя на одну волну-частицу, мы можем мгновенно и на любое расстояние передать сигналы другой, не обмениваясь при этом энергией. Такое дальнодействие – есть особенность квантовой механики, вытекающая из ее математического аппарата, когда частица ведет себя  как  пакет волн, который размазывается и заполняет собой весь мир. То есть, если волна-частица не привязана полями к другим материальным объектам, то находится всюду, но конкретно нигде. Когда же она сталкивается с преградой, то мгновенно стягивается в точку.               
    - Ты что-нибудь понял? – раздраженно спросил Рыбов у Едакова.               
    - А что тут понимать? – пожал плечами Едаков. – Это же элементарно. Тут получается такой эффект дольнодействия, что, если Федулыч, например, воткнет в ваши плавки спицу…               
    Но вдруг Едакову показалось более корректным делегировать физику возможность изложения последствий такого магического действа Федулыча, и потому обратил немой вопрос к Лалыко.               
     - Да, - недопонимая, что от него требуется, подтвердил Лалыко. – Пусть будет, например, спица. 
               
     - Ну, хватит! – рявкнул Рыбов, гневно вперившись в Едакова. – Никаких спиц! Я не позволю, чтобы по твоей милости всякий Федулыч тыкал мне в задницу спицей, да еще «например». Предупреждаю, если этот квантовый механик доберется до моих плавок, я самолично сделаю из твоего хитроумного седалища дуршлаг!               
   Неожиданность, с которой Едаков превратился в носителя заготовки для дуршлага, мигом размазала его мысли, подобно упомянутому пакету волн, и они тотчас стянулись в точку сентенции о наказуемости добра.               
   - Короче, так! – распорядился Рыбов. – Срочно найди мне Шплинта. Хоть из-под земли. И крой с ним сюда. На все у тебя меньше часа…               
    Единственное, о чем думал Едаков, выбегая из туалета, – где он будет искать Шплинта, если не знает ни места жительства бандита, ни его места преступления на данный момент.               
          
               
                33.  ПЛОДЫ  ПРИЧУДЛИВЫХ  КОРНЕЙ   
               
   В свое время у Шплинта тоже была любящая бабушка. Особенно она любила его пужать. Бывало, подкрадется, эдак, незаметно к маленькому Сереже, да как сунется к нему со скорченной физиономией. И при этом рычит либо шипит, а пальцами изображает когти дракона. Чем больший испуг случался у Сережи, тем довольнее им оставалась бабушка. А по вечерам она стращала внучка историями про нечистую силу и божью кару как результат непослушания.               
   В память о столь тревожном детстве у Шплинта так и не рассосался взгляд, какой бывает у людей, угодивших в ледяную прорубь. Зато поведения маленький Сережа был настолько отменного,  что если отмерять его от уровня травы и воды, то оно находилось где-то на глубине корнеплодов, таких, как редька или даже хрен. 
               
   И в школе Шплинт поначалу учился прилежно, ибо до липкого пота убаивался божьей кары и козней дьявола. Но один учитель химии, заметив, как Сережа украдкой крестит тетрадь, усмотрел изьян в его идеологическом воспитании. С помощью занимательных бесед и химических опытов он доказал Сереже отсутствие в природе чего-либо сверхъестественного.
               
    С утратой идеалов, привитых мудрой бабушкой, уровень заметности Сережи стал стремительно нарастать, обнаруживая неровный рельеф его характера. Притом, главным хребтом упомянутого рельефа явилась изумительная твердолобость. Зачастую, самый простейший материал школьной программы вгонял его в «столбняк», доводящий педагогов до истерики и актов самоистязания. Учителя, просто, отказывались верить в искренность его тупоумия, поскольку в области шалопайства Шплинт проявлял чрезвычайную смекалку. При этом, познавши на себе великую силу испуга, свои хулиганские действия он выражал в формах, которые позволяли напугать, нашорохать, нагнать страху. Он имитировал звуки выстрелов в гулких подъездах, плюща молотком капсули патронов, инсценировал пожары с помощью дымовых шашек, сбрасывал на прохожих куски велокамер, надутые водой, писал соседям по дому анонимки угрожающего содержания…
   Словом, в искусстве пугания он быстро превзошел свою бабушку и неумолимо продолжал развиваться в заданном направлении. А с возрастом  достиг такого мастерства, при котором бескорыстное любительство необходимо перерастает в профессионализм. Тогда он стал появляться на колхозном рынке, где успешно запугивал торгующих сельчан, вынуждая их делиться с ним выручкой. 
               
    Со временем вся страна стала входить в рынок. Множились и укрупнялись спекулянты, цеховики, кооператоры, а вместе с тем расширялись и возможности для применения таланта Шплинта. Кстати, выяснилось, что его занятие имеет заграничное название «рекет». Причем, как оказалось, он был не единственный рекетир в городе. Их вдруг объявилось множество, целые банды, готовые вступить в жестокую борьбу за место преступления.               
    Однако Шплинт, будучи рекетиром от природы, можно сказать, самородком стараниями бабушки, приноровился и к этим издержкам зачатия капитализма. Ему даже удобнее было произростать во внутриутробном сумраке «перестройки», где вполне годился его опыт поведения корнеплода. К примеру, ему уже не требовалось изобретать специальные запугивания. Люди и без того были так запуганы бандами, что оставалось лишь появиться перед намеченной жертвой с требованием отчета о наличии у нее криминальной крыши и в случае ее отсутствия немедленно заполнить пустующую нишу.
               
    Впрочем, подлинный талант всегда бывает унижен всякими ничтожествами. И вот однажды, на рынке Южный, где обычно промышлял Шплинт, к нему подошли три коротко стриженных «мордоворота» и стали расспрашивать о делах и о том, по какому праву он работает на их территории. Разумеется, для такого случая у Шплинта имелась домашняя заготовка. И он не замедлил пояснить, что уполномочен чеченской мафией, а в доказательство предъявил искусно сделанный муляж пистолета «ТТ». Все это в сопровождении специальных выражений и жестов должно было выглядеть достаточно убедительно для людей с «понятиями». Но эти парни, то ли являлись полными отморозками, то ли шестерили слишком серьезным людям, которых на мякине не проведешь. Во всяком случае, тем же вечером у ресторана «Восток», куда Шплинт захаживал для улучшения сна, он внезапно потерял сознание от удара по голове. 
               
     Очнулся наш герой в каком-то темном сарае, после чего его побили. Сильно и практически по-английски, то есть, не вдаваясь в объяснения, лишь приговаривая: «Ну, давай, стрельни из своего пистолетика». Потом его спустили в погреб и закрыли крышкой, бросив на прощание: «Молись тут своему ахбару. Может, возьмет тебя хотя бы в ад».
               
      В силу особенностей своего воспитания, Шплинт по-настоящему так и не научился побеждать  страх. Отчасти это ему было даже полезно, так как позволяло изведать все тонкости главного инструмента в его деле, а также обостряло его чувство осторожности. Благодаря этому чувству  Шплинт, например, ни разу не угодил за решетку. Так что всю «феню» вместе с блатными понятиями он освоил заочно. Но зато уж и трусить он мог так, что, как говорится, «чертям становилось тошно».               
    И когда он оказался запертым в погребе, да еще перед лицом смертельной опасности, его спеленал ужас, приведший его почти в коматозное состояние. Не имея ни сил, ни желания пошевелиться, он пролежал целую вечность, прислушиваясь и мертвея от малейшего звука.       
   Общеизвестно, что и для отважных космонавтов изоляция от объектов сопереживания является тяжелым испытанием, доводящим их до галлюцинаций. Что же говорить о нашем герое, которому пришлось созерцать космос погреба полный отражений игры его страхов. Естественно, ему кое-что вспомнилось, и особенно покойная бабушка с ее дьявольскими гримасами и ужастиками про божью кару. Это и привело его к мысли, будто все произошедшее с ним является прямым воздаянием за греховное поведение, и будто Бог принуждает его, таким образом, обратиться к нему за помощью.
               
    Едва такое пришло Шплинту в голову, как тотчас, обуявшая его, жуть еще больше затянула пиленки, ибо он ясно почувствовал приближение самого Бога. Правда, никогда прежде Шплинту не доводилось встречаться с Богом.  А учитывая личные заслуги перед Всевышним, Шплинт, вообще,  мог быть поскромнее в своих ожиданиях. Но надвижение визитера источало такое грозное могущество, которое прессуя Шплинта, уже не оставляло ему возможности усомниться в неотвратимости всречи. И Шплинт в покорном ожидании только мелко трепетал, подобно крылу испуганной  мухи.
               
    Такие вибрации, быть может, способны изменять обычные секунды до размеров биологических часов или даже лет. Так что совершенно неизвестно, через какое время после первых симптомов Бог появился в погребе.
               
     Впрочем, из-за плохой видимости различить совершенно внешний вид гостя Шплинту никак не удавалось. Сколь ни таращился наш герой, он видел всего лишь огромную тень, подсвеченную синим пламенем, какое образует газовая горелка. 
               
     - Ну что, попался, сын мой?! – грубым голосом пророкотал Бог. – Допрыгался?!
               
      И тут в атмосферу помраченного сознания Шплинта, словно влетела комета надежды.
               
     - Как вы сказали? Я ваш сын? – спросил он, вмиг перестав трястись. 
               
    - Ну, не в прямом смысле, конечно, - несколько смутился Бог. – А так, примерно, да, сын. Заочный, так сказать. Во всяком случае, привет тебе от твоей бабушки. Я ее в рай пристроил.               
    - И как она там? – поинтересовался Шплинт. 
               
    - Нормально, - ответил Бог. – А что ей? Прогулки, отдых, настольные игры, факультативы. Вообщем, все на уровне. Старуха довольна. 
               
    - Так вы что, христианский Бог? -  вдруг спохватился Шплинт, вновь холодея. На этот раз от пронзившей его мысли о возможных последствиях своего заочного усыновления. Притом ему показалось, что для воплощения библейского ремейка с распятием, в погребе были созданы все удобства.          
    - Не христианский, не боись, -  заверил Бог. – Между прочим, такого Бога вообще не существует. Просто, это был мой эксперимент. В ходе его я зондировал уровень человеческой глупости. И оказывается, до сих пор находятся люди, которые поклоняются слабовольному Богу, неудачнику, который не смог защитить даже собственное чадо. Эти люди молятся, совершают бессмысленные ритуалы и геройства. И все только за тем, чтобы при удобном случае позволить надавать себе по щекам.               
    - Вот именно, - подхватил Шплинт. – И я за то же. Какой понт тогда молиться? В натуре, если уж Бог, так Бог. И нечего тут гнилить. По-моему, настоящий Бог своих не сдает, а наоборот крышует. А неверным – секир  бошка. Правильно? Вы, я вижу, как раз из таких.               
    - Я-то? – словно бы усмехнулся Бог. – Да уж, пожалуй. Во всяком случае, я, как видишь, явился к тебе в трудную минуту, чтобы по-возможности, значит, помочь.
               
    - Святое дело, - одобрил Шплинт, поспешив встать на ноги.               
    - Ну что ж, - сказал Бог, как бы собираясь с духом. – На-чи-най! – скомандовал он тоном массовика-затейника.               
    - Что начинать? – растерялся Шплинт.
               
    - Побег, конечно, - пояснил Бог. – Открывай люк, и прочее.               
    - Вот оно что? - разочаровано протянул Шплинт. – А что, разве нельзя слинять отсюда по-другому?
               
    - Как это, по-другому? 
               
    - Ну, чудом каким-нибудь. Чудом. 
               
    - Ага, значит ты тоже считаешь, что Бог должен проделывать всякие чудеса и знамения?               
    - А как же? – горячился Шплинт. – На то он и Бог.   
               
    - Правильно. И я так считаю. А то я тут с одним спорил. Он говорит, знамения, мол, Богу делать неприлично, потому что он сам – автор законов природы и, мол, должен подавать пример их выполнения. Вроде как, доказывать их совершенство.               
    - Какие глупости, - возмутился Шплинт. – Богу можно все. 
               
    - Мало того, - подхватил Бог, - и всем другим все позволено, если есть я.      
    - Чего? – изумился Шплинт.
               
    - Это из Достоевского, - пояснил Бог. – Ведь у меня все под контролем. Так что, если я допускаю чего-либо, значит это можно.               
    - Эге,- сказал Шплинт озадаченно. - Тогда выходит, что я никакой не грешник. 
               
    - Грешник, конечно, - вздохнул Бог. – Но тут уж ничего не поделаешь. У тебя такая программа. Судьба. 
               
    - А кто ж меня писанул на такую судьбу? 
               
    - Я. Кто же еще? 
               
    - Значит, если что, карать меня вы не будете? 
               
    - Еще как буду. По всей строгости, – сообщил Бог.               
    - Подождите. Как же так? Вы же меня подставляете. На самом деле я ведь не виноват в своей судьбе.
               
    - Ну и что? Я же ведь Бог. Ты же сам говорил, что мне все можно. Но зато у тебя есть один выход. Ты переходишь в мою команду. И тогда мы говорим о реструктуризации твоих грешков.               
    - В команду? – подозрительно спросил Шплинт.
               
    - Угу, - подтвердил Бог. – Я, кстати, сейчас новую команду набираю, пророков там всяких, святых и прочее. Ты, может, слышал, настает время нового мессии.               
   «Ну вот, начинается, - подумал Шплинт. – Так я и знал. Втягивает в мученики».
               
    - Да нет. Это совершенно новый проект, - заверил Бог, очевидно подслушав мысли Шплинта. – Честно говоря, я даже сам еще не знаю, как все будет выглядеть. Например, в каком облике должен явиться новый спаситель? В человеческом? Но это уже было. Да и чем он теперь может удивить народ? А может, через телевидение  нагрянуть? Есть даже вариант предложить новую веру. А ты как думаешь?
               
    - Я-то? – напыжился Шплинт. – Прямо не знаю, что посоветовать.               
    - То-то, - вздохнул Бог. - Ладно, разберемся. Ну, ты давай, открывай люк-то.               
    Забравшись по лестнице, Шплинт попробовал приподнять люк, но тот был привален чем-то сверху.               
    - Не получается, - объявил Шплинт. 
               
    - И не получится, - заверил Бог. – Потому что на крышке стоит сундук. Ты разве не заметил его, когда тебя тащили?  Значит, надо что? 
               
    - Значит…- напрягся Шплинт. 
               
    - Надо открыть крышку наоборот, внутрь. Тогда сундук упадет вниз. Понял? Пошарь в углу. Там есть какая-то железка.               
    -  Да, точно, - вспомнил Шплинт. – Я еще на нее наткнулся.               
    Железка оказалась куском арматуры.
               
    После того, как Шплинту  удалось оторвать деревянную планку под крышкой, сундук в полном соответствии с прогнозом Бога рухнул вниз, едва не прибив рекетира.               
   В сарае над погребом было не менее темно, чем в подземелье, но с помощью перста Всевышнего Шплинт быстро обнаружил дверь. Незапертая, она со скрипом отварилась в теплую летнюю ночь какого-то дачного местечка. При этом ночь Шплинту показалась ослепительно светлой, как, наверное, представлялась какой-нибудь сове. Все различало обостренное зрение беглеца, любую мелочь, а сами звезды и луна сочились такой ясностью, что, казалось, были способны высекать слюну, подобно лимону.
               
    Положившись на интуицию Бога, Шплинт поспешил по выбранной создателем тропе.
               
    Все, как будто, складывалось удачно. Но почему-то у Шплинта не возникало чувства ликования или хотя бы счастья. Он попробовал понять, отчего так происходит. И вдруг заметил, что лес вокруг какой-то необычный. Ничто не шевелилось в нем, не издавало ни малейшего звука, и даже листва вела себя так пришибленно, словно произрастала не на деревьях, а на кладбищенских венках.
               
   - Что здесь случилось? -  встревожено спросил Шплинт у Бога, готовый услышать что-нибудь об экологической катастрофе.               
   - Ничего. Все в норме, - отозвался Бог.
               
   - А почему так тихо?               
   - Как это, почему? – ответил Бог. – Ты, приятель, все же не забывай, кто с тобой рядом. Вот, смотри.
               
    С этими словами Бог раздвинул ветви ближайшего куста и указал на небольшую птичку. Это был соловей. Он сидел на ветке неподвижно, словно представлял собой чучело. И только бусинки его глаз, остекленевших от страха, выдавали в нем ту остроту обеспокоенности, которую невозможно придать неживому.
               
     - И так все они, - заверил Бог. 
               
     - Уважают, - восхитился Шплинт. 
               
     - Но знаешь, - озабоченно добавил Бог. - Стоит только отвернуться, так сразу такое начинается, - не приведи черт. Особенно у людей.               
     - А вы не отворачивайтесь,  - предложил Шплинт. – Пусть все время боятся. Моя бабушка любила говорить: «Страх обуздывает в человеке дьявола». 
               
     - Молодец твоя бабушка, - одобрил Бог. – За эти свои убеждения она как раз и попала в теплое местечко. Но мало того, страх – есть главная движущая сила эволюции. Без него нет ни инстинкта самосохранения, ни борьбы за выживание, ни естественного отбора. Да и мне без него никакого почета. Как говорится: «Гром не грянет – мужик не перекрестится». Впрочем, если и перекрестится толку мало. Меня этим не проймешь.
               
    - А что надо делать, чтобы получить вашу поддержку? – заинтересовался Шплинт.               
    - Надо уметь молится мне, ублажать меня, – пояснил Бог.
               
    - А как? -  допытывался Шплинт, в который раз пытаясь рассмотреть собеседника, и вновь видя перед собой лишь могучую тень в обрамлении синей подсветки.
               
    - Ну, этого сразу не расскажешь, -  пояснил Бог. – Это надо нутром чуять. Вот, например, в какое время лучше молиться? Днем, когда приходится отвлекаться на всякую ерунду? Когда всякая паршивая муха претендует на господство в мире? Или вот, перед тобой царство космоса. Все в нем является образцом порядка и дисциплины. Начало здесь объединяется с концом и уходит в вечность. И никаких мух. В общем, если правильно будешь делать религиозные отправления, автоматически получишь часть моей силы.
               
    Часть силы, способной вогнать в смертельный испуг целый лес, показалась Шплинту весьма не лишней на рынке, особенно в свете последних событий.               
    - Так с чего же мне все-таки начать? – решительно приступил он к Богу.      
    И тут вдруг все осветилось ярким светом автомобильных фар. Шплинт огляделся и обнаружил себя стоящим на шоссе, куда, очевидно, его вывела лесная тропа. Свет фар быстро приближался, ослепляя и отнимая возможность видеть что-либо кроме них. Резко замедлив скорость, автомобиль замер в метре от Шплинта. Дверь машины энергично отварилась.               
    - Эй, придурок! - услышал Шплинт. – Поездка в морг у меня не запланирована!
               
    - Не расстраивайся. Мы это легко поправим, - ответил Шплинт, демонстративно засовывая руку в карман. – Вообщем, выбирай: или поездка в морг или до моего дома?               
    Несколько минут водитель благоразумно помалкивал, и, как видно, взвесив все «за» и «против» отозвался с тоскою:               
    - Чего ни сделаешь для хорошего человека.