Письмо двадцать третье

 С течением времени всё потихоньку устаканивалось. Каждый из нас занимался каким-то делом и крики отдельных граждан, они не знают, что делать, им скучно и некуда приложить свои силы нами не воспринимались. Из нас никому скучно не было.

 Я работал и параллельно искал другую фирму желающую иметь мою персону в своих рядах. Люська работала и искала квартиру. Ребёнок искал работу, но по-своему и одновременно как-то настороженно затих. Часы совсем с ума сошли. Если раньше, и в Киеве и после, как-то замечались прошедшие дни, недели, то сейчас я с трудом успевал замечать пролетающий месяц. Только, что был февраль и уже июль, только что был август и уже ноябрь. Как быстро. Год пролетел, а ведь только Игорь приезжал.

 Ванька пошёл в свой долгожданный отпуск, а мне посадили какого-то новичка из местных. Siggi. Я его проверил. Ездит. Передачи не путает и на дороге держится. Знает где Muenchen и где Hamburg, а мне на две недели больше не надо. Через полчаса я уже знал, от него ушла жена, с которой он прожил семь лет и он, не переставая, плакал самыми настоящими не просыхающими слезами по этому поводу. Я поинтересовался не мешают ли они ему управлять машиной? Он ответил, нет. Тогда я полез в спальник спать. Может я и бесчувственный человек но, во-первых: вид постоянно плачущего мужчины мне неприятен, во-вторых: не буду же я ему всю ночь вытирать слёзы и сопли, а потом весь день работать?

В шесть утра туалет напомнил о своём существовании. Мы стояли на каком-то  Rastaet(е). По времени это должно было быть недалеко от Hamburg(a) то есть Hasselhoehe. На вывеске же было написано Seesen. Я прекрасно понимаю, эти названия вам ничего не говорят, но мне. За полтора года работы на фирме в составе экипажа, независимо первым номером или вторым, я никогда не опаздывал более чем на полчаса и это в середине или в конце недели, нарываясь на пробки или объезды и заблаговременно информируя шефа, а тут мы опаздывали на два часа в начале недели и ничего нельзя изменить. Посмотрев его шайбу (так на жаргоне называется тахограмма написанная самописцем, где указано, с какой скоростью ты ехал и когда и сколько стоял) я увидел, что он останавливался каждый час на пятнадцать - двадцать минут.

 Нужно знать нашу работу, чтобы понять последствия опоздания на два часа в понедельник. Это значит, мы последние в очереди на разгрузку. Нас разгрузят где-то в двенадцать - час дня, а у нас ещё три точки. Сегодня мы не успеваем разгрузиться. Машина простоит на севере лишний день. Шеф «попадает» примерно на 1500 – 1800 DM. Чтобы этого не произошло, он должен нам найти место, где этот груз примут. Потом нас ещё загружать. Всё, что он запланировал на два - три дня, летит к чёрту. Теперь нужно искать в пожарном порядке, а этот вариант приносит только проблемы и нам и ему. Это значит поиски каких-то незнакомых фирм. Груз не габаритный, где открывается вся машина, а это хороший кусок работы, плюс термИны (доставка по времени).

 Всё это за долю секунды пронеслось у меня в голове и привело в состояние тихого бешенства. Когда он пришёл, я его спросил, где он столько времени болтался, что мы на два часа уже опаздываем, а если впереди ещё и пробка, то это опоздание увеличится. Он так был ошеломлён, аж слёзы брызнули и как заорёт: „Да, я летел как самолёт!!! Всё время 100 – 110“! (В Германии разрешено грузовикам по автобанам 80 км/ч, но по умолчанию едут 89 км/ч). Да, действительно, если у него будет встреча с полицией, он нарвётся на проблемы, но остановки? «Я ходил в туалет. Что-то с животом». Хорошо. Тут же при нём звоню Петрухе. Сдёргиваю его с постели, в конце концов, он теряет деньги, не я, и нечего спать, рассказываю ему, где мы находимся и спрашиваю, что делать. Он просит Siggi к телефону и у них начинается задушевная беседа, из которой я ничего не понимаю. Да, мне и наплевать! Устал уже от всего этого.

 Во вторник в Мюнхене он выходит помочь открывать – закрывать и я замечаю подозрительно красные глаза и выхлоп такой, будто он с хорошей попойки. Но запах странный. Я ему говорю:
 -Siggi, ты немец?
 -Да (с гордостью), я настоящий баварец
 -Тогда ты должен знать, что сделают твои соотечественники, если увидят водителя возле машины в твоём состоянии.
Он исчез с такой скоростью, что я подумал: «А не приснился ли мне он?» Только что был и раз! Нету. Продрых он до вечера. Усаживая его за руль, спрашиваю:
 -Ну что, проспался?
 -Ага.
 А сам подумал, где и когда он успел насосаться пива? Я не видел. Только на вид и запах. Ладно!  Чёрт с  ним. И уже засыпая: „А если он нас на уши поставит“? Натянул капюшон от спального мешка на голову и перелёг головой на левую сторону. По статистике больше переворачиваются на правую. Это уже не вверх ногами.

Проснулся от рывка и дикого грохота. Сразу понял - мы летим. Закрыл голову руками и сжался в комок. Чем-то получил по голове, чем-то по спине и ногам и казалось, грохот никогда не кончится. Если говорят, в такие минуты люди вспоминают прошлое, то у меня была только  мгновенная вспышка ярости  на этого болвана, который  нас  всё-таки поставил  на уши. Потом было не до него. А машина всё никак не остановится и скрип, скрежет и ещё сотня звуков, чего-то бьющегося, разрывающегося, ломающегося, трущегося никак не закончится. Наконец-то остановились. Тишина такая, аж в ушах звенит.

Сначала не могу понять, где я. Где пол, потолок и в каком пространстве нахожусь. Что жив и почти не поцарапан уже ясно, но где я?! Потихоньку вырисовывается. В кабине. Oна лежит на правом боку, а я сижу на стенке возле правой двери, которая сейчас является  низом. Лобового стекла нет. Нет и этого придурка. Наверное, выбросило. Через дырку от лобового стекла заглядывает какая-то усатая морда и по-немецки спрашивает: «Эй, живые есть»?! Я понимаю, что он говорит и от этого во мне поднимается чувство радости, как будто у меня день рождения и мне принесли подарок. Не отшибло, значит, способность понимать язык, не то было бы обидно, столько учёбы насмарку. Почему-то становится смешно от выражения испуга на лице у этого усатого  парня. Я отвечаю: „Живы, живы. Где-то должен быть виновник сего торжества“. И только тут слышу, что говорю по-русски. Наверное, от шока. Перевожу себя на  немецкий. Усатый облегчённо вздыхает и  пытается помочь мне выбраться из кабины.

 Везде осколки стекла, а я босиком. Где-то в этом бардаке мои кроссовки. Один нашли, а второй никак не находится и я прыгаю на одной ноге. Наконец-то нашли второй.  Кругом полная темень. Три часа ночи. Где же этот  козёл? Вокруг уже  крутятся какие-то люди. Нашли красавца! Ничего с ним не случилось. Выбросило где-то метров на пять от машины и ещё сверху картонкой накрыло, поэтому сразу не нашли. О! Вот и полиция.

В этом месте автобан двух полосный, а машина  лежит на боку, поперёк перегораживая его основательно. На улице сухо, не холодно. Я не понимаю, почему же мы перевернулись? После приезда полиции ничего не хочется. Только спать. И поскорее. На месте аварии в районе кабины стоит стойкий запах свежего пива. Я в кабине не держу пива. Если хочется бутылочку, что бывает довольно редко, так как в дороге стараюсь придерживаться сухого закона, иду и покупаю. А тут такие залежи. Нас обоих везут в клинику. У меня на голове сзади огромная шишка. Когда сделали рентген, я даже удивился её размерам и немного поцарапана голень ноги, правда, до кости. Берут у обоих анализ крови на алкоголь, ложат в палату и наконец-то оставляют в покое. Слава Богу, можно выспаться. Тут заходит опять врач и к напарнику:
 -Скажите пожалуйста, вы что-нибудь пили?
 -Одну бутылочку пива.
 -Это хорошая бочка должна была быть.

 Позже выяснилось, у него было 2,16 промилле алкоголя в крови. При таких показателях люди с трудом могут ориентироваться в пространстве, и еле говорят. В переводе на нормальный язык этот олух был пьян, как раньше говорили в дрободан и вопрос, почему мы перевернулись, отпал сам собой. С тем и заснул. Утром проклюнулся волчий аппетит. На завтрак, который принесли в палату, невозможно было без слёз смотреть. Всё пресное. В количестве, способном удовлетворить какую-нибудь доходящую старушку, а не взрослого мужика, которым я себя всё-таки считаю. У изголовья обнаружил телефон, которого ночью не видел. Наверное, не заметил, не до того было. Стал названивать двоюродной сестре. Авария произошла недалеко от того города, где она живёт.

К вечеру она с мужем приехала, и еле меня забрали.
 -Что вы? Не положено.
 -Но ведь я здоров. Ни на что не жалуюсь.
 -А вдруг будут осложнения. Такая авария.
 -Если будут, обращусь в ближайшую клинику.
И далее в таком вот духе полчаса. Уговорил. Под свою ответственность, в чём и расписался. Ещё через полчаса выдали мне плотный конверт для моего домашнего врача, и мы поехали. Сестричка у меня любительница по ахать и по охать  вдоволь сделала и то и другое. Как же АВАРИЯ! КАРАУЛ! Пришлось ей заткнуть рот рявкнув, что кушать я хотел два часа назад, а сейчас, хочу жрать, а не слушать её ахи и охи. Помогло. Она занялась привычным делом и успокоилась, а мы с её мужем хлопнули по сто грамм. Потом уже спокойно я рассказал, что и как произошло.

Походили по городу. Отдохнули, погуляли. В общем, неделька получилась хорошая. Пожил я у них до пятницы, а потом ребята с фирмы, проезжая мимо, подхватили меня. Надо ли говорить, это было последней точкой в моём желании далее трудиться в этой фирме? Шеф выразил мне своё неудовольствие тем, что я недосмотрел  за этим любителем пива, на что я ему довольно грубо ответил, что не нанимался нянькой. Мне уже было на всё наплевать, и если раньше я искал работу как-то спокойно, то теперь принялся искать в темпе рок-н-ролл, пока меня не прибили. Лишившись своей машины, прыгал от одного к другому. Неделю там, неделю здесь, а работа всё не находилась.

 Это не значит, совсем не было предложений. В каждой газете находилось по десять - двенадцать жаждущих. Но тут уже и я разговаривал по-другому и о работе мог судить иначе. Эти поиски очень отличались от тех, полтора года назад. В основном всё выяснялось по телефону. Предлагалась работа, которую я уже имел, и менять только фамилию шефа мне, почему-то не хотелось. Были и такие, которые открытым текстом говорили:
 -Вы иностранец?
 -Да.
 -Извините, но у нас уже есть отрицательный опыт работы с иностранцами. Auf wiedersehen“.

Каждые субботу - понедельник делалось по десять - двенадцать звонков. Из этого количества кто-то был не на месте и нужно перезванивать во вторник, кто-то говорит: «Перезвоните в четверг». Но я ведь на неделе работаю. Не всегда вспоминаю, что надо перезвонить. Когда вспоминаю уже поздно. Место занято. И я не знаю вообще подошло бы мне это место или нет? Тут звоню одному, а он имел довольно специфический низкий голос, и я  вспоминаю, месяца два назад уже ему звонил. Он мне говорит: «Вы знаете, это место уже на семьдесят процентов занято», а у меня какое-то бесшабашное настроение и я ему со смехом отвечаю: „Так это же прекрасно! У меня есть целых тридцать процентов! Когда я могу узнать, что мои шансы поднялись? - Ну, я знаю? Перезвоните в среду“. Звоню в среду, причём вспомнил вечером. Случайно. Где-то в пол девятого. Звоню:
 -А-а. Это вы. Ну, что я могу сказать. Это  место занято на пятьдесят процентов.
Я ору:
 -Так вы видите, как мои шансы растут? Ещё немного и я  буду у вас работать! Слышно как он улыбнулся (как у него это получается по телефону для меня загадка, но это так) и ответил:
 -Ну, хорошо, позвоните в пятницу.
Клянусь, я о нём тут же забыл, а в пятницу вечером в Bremen(е), когда хотел вечером выпить кофе и доставал деньги наткнулся на его объявление в кошельке и таким образом вспомнил. Наверное, опять вступили в игру те ребята, которые распоряжаются нашей судьбой. Звоню:
 -Не могли бы вы завтра приехать в девять утра туда-то и туда-то.
 -Нет, к сожалению  не могу. Я сейчас нахожусь в Bremen (е). Девять часов езды домой. Потом надо привести себя в порядок, сдать документы и так далее. Где-то в три - четыре вас устроит?
 -Нет. Давайте сделаем так. Вы в субботу нам позвоните, а там уже решим.
 –Хорошо.
И я опять о нём забыл.

 Почему? До него таких разговоров-договоров были десятки. Некоторые кончались вообще пшиком, на некоторые я ездил. То есть, это не было чем-то из ряда вон выходящим. В субботу ко мне зашли ребята, и мы устроили конкретный мальчишник, до пяти утра поставив, в буквальном смысле на уши, греческий  кабачок. Ему я позвонил по дороге туда, опять вспомнив в самый последний момент. Договорились на 12:40. Если бы вы видели, в каком состоянии я ехал. За руль сесть  не решился и вёз меня Серёжка. Конечно Люська была то же.

Меньше всего я думал о предстоящей встрече. Документы были со мной, а представлялось всё обычным рутинным собеседованием, после которого мне скажут: „Мы вам позвоним“ и будешь ждать этого звонка до скончания века. Пытали меня всей семьёй. Старшее поколение шеф и шефин, (так по-немецки называется шеф женского рода) сын и невестка, и даже две дочки сына присутствовали. Две писюшки - двойняшки. Разговор длился полтора часа. Я не могу вспомнить, что их только не  интересовало. По моему, всё. Разве что не спросили девичью фамилию моей бабушки. Вёл я себя абсолютно расковано. Шутил, (это я так думал. Немцы тяжело понимают наши шутки, а мы их) что-то рассказывал. В конце - концов: „Мы вам позвоним“ и свободен.

 Поехали домой. В машине:
 -Ну что?
 -А! Как обычно. Мы вам позвоним.
В четверг звонок:
 -Здравствуйте. Вас беспокоят из Spedition(а) Scharf. Не могли бы вы  прийти в субботу вечером?
 -Да. Вечером могу. А собственно...?
 -Мы Вам хотим предложить работу у нас.
 -Так я могу увольняться?!
 –Да. 
С каким удовольствием я сказал Forster(у), что не хочу с ним больше иметь дела!! Сказав так, ушёл на больничный. Почему? Мы всё время перерабатывали и это было зафиксировано на тахошайбе. При контроле полицией за это выписывался штраф на твоё имя. По негласному договору с шефом такие штрафы оплачивал он, а они были довольно солидные. От семисот до полутора тысяч марок могло набежать и платить его нужно было бы месяца через три, а за это время Herr Forster тебя уже плотно забыл. Плати сам. Мне это надо?

 За эти две недели, что я был на больничном, а на новой фирме согласились ждать, мы с Люськой съездили на Zugspitze. Это гора трёх тысячник,  самая высокая в  Германии. Выяснилось, это нам не по карману. Не наш размер. За каждый шаг такие деньги, которые мы себе не можем позволить тратить за такой короткий срок в таком количестве. Из-за того, что подъёмник чересчур быстро нас доставил  на высоту  2994 м. над уровнем моря  у Люськи что-то щёлкнуло в ухе, и она потом долго им маялась.
 
  Сменив фирму, я ни  разу об этом не пожалел. Шеф оказался человеком, который может со мной работать. Что это значит? У меня характер взрывной. Я это прекрасно понимаю, но ничего не могу поделать. Оценивая сделанное «в запале» могу извиниться, если не чересчур  поздно  и человек в состоянии принять мои извинения. Так вот, за восемь лет проработанные с ним я ни разу, повторяю, ни разу не был обижен на шефа. Ни разу он не поступил подло или не порядочно. На его слово  всегда можно положиться. Эта фирма и люди, которых я давно искал, хотя, работая с ними, не могу сказать, у нас тёплые отношения. Только по работе. И всё. Точка. Мы можем сидеть за одним столом, но чувства общности нет. Чувства, что ты один из них. Ты сам по себе. С одной стороны это и не плохо. Никто к тебе не лезет в душу и в свою не пускает. Но странно как-то. Не по нашенски, а по-ихнему. Так оно, наверное, и должно быть. Сидишь в большом зале. В большой компании. Один. Наверное, я от них многого хочу. Потому и Люська, когда слышит об очередном дне рождения или  праздновании Рождества идёт как на эшафот. Но всё это не самое плохое, что могло бы с нами случится. С этим можно жить.

 Через некоторое время Люська всё-таки нашла подходящую квартиру. На первом этаже с огромной кухней и балконом. За одну неделю туда была куплена вся мебель. Две недели длилась стройка века по установке кухни. Ребёнок оказавшись с пустым холодильником, за короткое время после нашего отъезда нашёл работу, а через год и невесту, но об этом надо писать отдельно. Это другая семья и другая история. Мы уже дедушка и бабушка. Иногда нянчимся с внучкой и не чувствуем себя стариками. Не получается!


Продолжение http://www.proza.ru/2010/01/16/1422