ERINnerungen-VI

«1979»

"БЕЛАЯ ШКОЛА"

   1 сентября в другой, средней школе, день впечатляющий. Новые лица, новые знакомства; ощущение, что это новый период жизни, совсем иной и гораздо лучше прежнего.
   Эта школа уже гораздо современнее и больше: 3 этажа, включая просторную столовую (она же актовый зал) и вместительный спортзал. Школа из белого кирпича, в отличие от прежней…

РЕПЕТИЦИЯ ХОРА

   Если рассуждать хронологически, то большие репетиции (даже с отменой уроков) в начале учебного года проводились для концерта к Дню Революции. По ДК бродили толпы учеников, куда-то и откуда-то бегали учителя, вся эта суета и многолюдность уже создавали предпраздничную атмосферу. В этой атмосфере (уже не помню как) я познакомился с Валерой. Но он заслуживает отдельной главы…

СМОК

   Смок – это Валерина кличка. Клички в Константиновке есть почти у каждого. Гитлер, Ким Ир Сен, Чапай и т.п. клички по историческим персонажам; потом клички по национальностям: кореец, чечен, хохол и т.п.; литературных персонажей, как Смок, тоже немало; ну и клички непонятной этимологии: Колых, Литура, Кагай и т.п. (кстати, кагаями  в некоторых окрестных селах вообще зовут всех константиновцев, в имеющихся словарях такого слова нет). Клички расцвели в советское тюремное время, а до этого были «уличные фамилии». У семейства моего друговрага «уличная фамилия» была Хомкины, у Тарасовых (с Собачьей) – Пленновы и т.п. Рассказывают про одну старушку, которая сидела на лавочке перед домом, а к ней подошли то ли опрашивающие, то ли переписывающие и спрашивают:
- Бабушка, а где живут (скажем) Петровы?
- Не знаю, голуб, - отвечает бабушка, - на нашем планте , кажись, такие и не живуть!
   А Петрова – это была ее официальная фамилия, но за много-много лет она уже так привыкла к «уличной» фамилии, что настоящую забыла.
   В ДК Смок решил откосить от репетиции и это ему удалось, кажется, и я тогда откосил, и мы пошли к нему домой, он жил недалеко. С этого дня мы и начали с ним дружить.
   Дружбу со Смоком уже можно назвать «ягодками», с Колыхом были еще «цветочки». Правда, если учесть, что мой «сухой закон» закончился после 8-го класса (выпускной), то нельзя умалять и «вины вина». Когда мы залезли в кладовку одного учреждения, то были пьяные, как (ну причем здесь сапожники?) последние алконавты. Когда потом ходили среди танцующей и топчущейся толпы в вечернем субботнем ДК и размахивали палками копченой колбасы, то были все так же хороши. В противном случае мы бы задумались, что у нас в руках не колбаса, а улики!
   Когда я ударил кулаком по стеклу кассы в ДК и разбил его, не порезавшись, какой я был? Верно, пьяный в…
   Впрочем, голубей мы воровали трезвые и это было опаснее «кладовок». «Кладовку» могли бы замять, а тут просто могли бы грохнуть или сделать инвалидом. Опасные были игры у нас со Смоком.

ОДНОКЛАССНИКИ
ИЛИ
ГРУППА ПОДДЕРЖКИ «ЗЕЛЕНОГО ЗМИЯ»

   Класс наш был средней сплоченности. Мы не враждовали, но в целом и не дружили. Г., Л., К., М. держались особняком, Ц. и П. везде ходили вдвоем, а наша «группа поддержки зеленого змия» была самой многочисленной. В нее входили Т., К., Х., С., И. и я. Чаще всего мы собирались у Т. На Таманской, почти напротив деда Стешки. Т. был очень общительный и веселый, таким я его запомнил во время нашей молодости. (Когда, где, как, почему жизнь ему «подставила подножку», я не знаю, только в середине 90-х, когда я увидел его 1-й раз после долгого перерыва торгующим около киоска Дорохина, я увидел совсем другого человека, «потухшего», сломанного; мы даже не  всегда здоровались с ним, не то что говорили; причем, я бы хотел с ним общаться, но видно было, что он закрыт для всех. В Питере я бы «сломал защиту», растормошил бы его, но в Константиновке был бессилен. Что же с ним произошло?! Тайна. Но тогда, в далеком 79-м, он был еще живым, веселым и т.п.)
   В тот странный вечер мы собрались как раз у него. Это был праздник В.О.Р., или канун, точно не помню. Помню только, что погода была отвратительная: колючий, ледянистый дождик, которым ветер размахивал в разные стороны, и вдобавок к этому густая такая темнотища. Мрачный был вечерок. Но у нас внутри было уютно: тепло, светло, полный стол еды и выпивки. Все было как всегда: смех, шутки, веселье и вдруг в самый разгар застолья у меня внутри будто что-то «щелкнуло». Я как будто отстранился от всего этого и предельно чувствовал ужасную бессмысленность происходящего… Я встал из-за стола и направился к выходу…
- Лень, ты покурить?
- Ага.
   Одеваюсь, выхожу на улицу, иду своим быстрым шагом вниз по Таманской, чем ближе к центру, тем больше встречается молодежных пьяных компаний, которые с криками, смехом, девчачьим визгом стекаются в ДК…
   На площади Свободы я вдруг меняю маршрут и направляюсь не в сторону дома, а к Калудскому пруду…
   Вот уже бреду по раскисшей плотине, спускаюсь к мостику. Раздеваюсь, бросая одежду прямо на землю, под дождь, разбегаюсь по мостику и плюхаюсь в воду. Часто летом я пытался переплыть этот заливчик, но духу не хватало, плавал плохо, 2 раза тонул и воды побаивался, а тут перемахнул «угрем» туда и обратно. Вылез, оделся и тут уж закурил, как и говорил, покидая компанию…
   На следующий день зашел припухший Х.
- Лень, а куда ты вчера делся?
- Да никуда, домой пошел.
- А мы думали, ты на танцы пошел. Спросили у ДК Колыха, Литуру – никто тибе не видал. А что, плохо было?
- Да что-то не очень было.
- Не туда пошло. Я и сам нажрался до усирачки. Мы ж ишшо у ДК добавили. Утром ведро вода, наверно, выхлебал!
   Так никому я и не рассказал о моем «одиночном плавании». Одноклассники думали, что я дома; мать, что в ДК; и только если бы какой-нибудь мой член тогда свела судорога, только тогда все узнали бы правду…

СТИХИЙНЫЕ ПРЕДСКАЗАНИЯ

   Однажды, во время «Таманских посиделок», мы с Генкой пошли покурить, и я вдруг говорю:
- Ладно, Ген, когда попадешь служить в Ленинград, я тебя буду навещать.
- Зачем мы туда, Лень? – засмеялся Генка.
- Не знаю. Ты служить будешь, а я жить.
   Так и вышло. С чего это я взял, не понимаю. Служить он, конечно, мог попасть куда угодно, но вот чтобы мне жить в Ленинграде?! Я в то время еще собирался поступать во ВГиК , а это совсем в другой стороне…
   Другой раз сидели мы в парке около ДК, Смок, И., Ж. и я. Не помню, как об этом зашла речь, но я сказал, что, конечно, увижу другие страны, чем очень рассмешил компанию; в то время в нашей стране, да с нашим социальным положением это было нереально, а потому и смешно…

«1980»

ПАРАД СУЕВЕРИЙ

   Долго, почти до 40 лет, я спал, как младенец. Ложился в постель, закрывал глаза, утром их открывал… «Здрасьте, а была ли ночь?!» Поэтому я помню все сны, что видел в этот период. Их ведь было совсем не много…
   Этот сон я увидел летом. За мной гонялись какие-то мужики и, в конце концов, поймали… Конечно, как это бывает с кошмарами, главное – вовремя проснуться и, стряхивая страх и осознавая, что ты в своей постели, что все в порядке, и это всего лишь сон, снова заснуть с легким и радостным сердцем…
   Вечером, собираясь к Смоку, я рассказал его матери…
- Плохой сон. Лучше бы ты дома сегодня остался!
- Чепуха! Я в это не верю!
- Ну гляди, будь осторожнее!
   Около Виталика Чепракова сидела компания, тут был и Смок, и Ю., кто-то еще, не помню уже. Через какое-то время мы пошли шляться. На Ленина сели около дороги, где-то напротив Анцуповых. Сидим, курим, болтаем; вдруг около нас тормозит легковушка. Из нее выскакивают 3 мужика и с криком: «Вот они, падлы! Стоять!» бросаются к нам. Мы, естественно, вскакиваем и мчимся в сторону «4-й бригады». «Надо разделиться, - думаю я около бригады и бросаюсь к калитке, что вела во двор. Эта калитка всегда была открыта; и днем, и ночью, и летом, и зимой, но именно в ту ночь она оказалась заперта. И эти мужики «из моего сна» меня схватили. С их помощью я мог бы «уснуть» и тогда кошмар закончился бы. Они ведь грозили, что утопят меня (опять вода!), когда, затащив в машину, подъехали к водоему. Всякое могло случиться. Пьяные мужики, у которых из машины украли магнитолу, и как раз мимо проходила компания, похожая на нашу. Не знаю, почему, но я не очень боялся их угроз. Может быть, потому что не чувствовал за собой вины, ведь это были не мы. Ну, они требовали ее вернуть, я объяснял, что нас там не было и вот, когда дошло до угроз утопления, кто-то из них спросил:
- А ты чей вообще?
- Валентины Алексеевны сын.
- Учительницы? Сотниковой?
- Да.
   Тут они примолкли. У Сотниковой была репутация «куда хочешь, дойдет, чего хочешь, добьется». Потом кто-то сказал: «Ладно, поехали в село, покажешь, где твои друзья живут. Те, что убежали».
   Конечно, кончилось это большим скандалом. Мать подала в суд на зачинщика (он был родственник местной «шишки», но это ему не помогло, так что в чем-то тогда демократии было больше) и у него были большие неприятности.
   Да, искать меня в ту ночь она ходила с теть Машей Тарасовой. Они то ладили, то не ладили, но тут причина была уважительная, а бабушка плакала и спрашивала у матери: «Валь, у яво хоть костюм-то есть?» это она готовилась к моим похоронам. В ее странных мечтах-кошмарах были и похороны дочек или внуков…
P.S. – 2007. А ведь тогда я не задумался, как странно вели себя мои друзья в той ситуации; они просто-напросто разошлись по домам и легли спать! Как-то это ненормально! Особенно для друзей!

«1981»

20 ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

   Зима в то году была настоящая, хочешь – катайся на санках, хочешь – на лыжах, а мне выпало  покататься на поезде. Если я не ошибаюсь, мама как раз работала организатором и тогда эти путевки для учеников-активистов распределяла она; а если бы не она, меня бы послали совсем в другом направлении. Да, вот еще радость! Можно было взять с собой любого из друзей, я выбрал Саню Т. На тот момент я еще считал его близким другом, поездка же эта все круто изменила…
   Прихожу к Сане домой, т. Маша говорит, что он гуляет у Сережки. Иду к Сережке. За окнами гремит музыка, пьяные крики, долго стучу, наконец на крыльцо сам хозяин выходит…
- Саню, - говорю, - позови, Т.
- Щас, - хлопает дверью перед мои носом. Сани довольно долго «не едут», я испытываю чувство плебея перед дверьми аристократического клуба. Наконец появляется Саня…
- Ну что, ты хочешь поехать?
- А то, Лень! Конечно, хочу! Плохо, что уже завтра, надо ж иттить собираться, а я видишь, какой! Надо протрязветь, а то матушка убьеть!
- Ну, не пей больше, часа через два протрезвеешь.
- Да, Лень, точно. Ну. Пойду я, а то замерз. Дык ты зайдешь, значить, за мной завтра?
- Ну да. Давай, пока.
- Пока, Лень!
   Ядреным зимним утром похмельный Саня еле тащится за мной в школу:
- Лень, ну куды ты так мчишься?
- Ты что, Сань, это обычная походка! Если я помчусь…
- Э-э-э! Подожди!
   (Почему-то у меня были разные скорости с константиновцами, меня постоянно притормаживали.)
   И вот все в сборе (помню только двоих: Ольгу Т. и Мишу Т.), нас инструктируют и отправляют в Ставрополь.
   На ж.д. вокзале стоит в ожидании спец. поезд: для каждого района края свой вагон. Я, как опытный путешественник, бросаюсь в наш и занимаю самое «блатное» купе, около тамбура; это удобное место во всех отношениях: собрался покурить, нет нужды топать через весь вагон, ну и прочие «гадости жизни» под рукой…
   Нас снова инструктируют и наконец-то отправляют в путешествие. Собрались мы с Саней это дело «обкурить», выходим в коридор и вдруг… Потрясающие глаза! Голубые, огромные! А волосы! Рыжевато-золотистые, мой любимый цвет волос! И синий – мой любимый цвет, во всех его оттенках!. А у нее, кроме голубых глаз, синие джинсы и голубая футболка!
   И она такая стройная, такая хрупкая! Хочется прижать ее к себе и больше никуда не отпускать…
- Е…ть! – восклицает Саня. – Я хотел зайтить у тубзик, поссать, а эта телка его заняла! Э, Лень, ты че?!
- Я ниче.
- Я говорю, телка какая-то сортир заняла.
- Ну и что?! Обоссышься, что ли?! Пошли курить.
   Двери во всех купе открыты, все снуют туда-сюда, и я стою в коридоре, чтобы увидеть ее. Я влюблен, без сомнений, влюблен. Конечно, не первый раз, может быть, двадцать первый, но то были, скорее, увлечения, а здесь, кажется, по-настоящему!
   Какой-то высокий крупный парень просовывается в ее купе и кричит: «Наташ, … бла, бла, бла.»
   Значит, ее зовут Наташа! Следующая задача познакомиться с этим парнем, если он курит, это легко: попросить прикурить, а дальше пойдет само собой.
   Вскоре этот парень со своим соседом идут в тамбур. Направляюсь за ними и дальше по плану…
   Высокого парня зовут Игорь (имя его соседа забыл) и он из Сухой Буйволы (совсем недавно узнал, что ее основатели Сотниковы и там до сих пор это самый распространенный род).
- А что ж это вы! Всего одну девушку взяли?! А остальные все мелкота! – как бы между прочим шучу я.
- Ничего! Мы у вас одолжим! у вас-то побольше девушек.
- Тогда знакомьте меня с вашей, а я вас с нашими.
- Заметано! Пошли.
   Игорь ведет меня в девичье купе и знакомит с Наташей, потом я знакомлю их с нашими девицами.
   Наташа в купе с тремя мелкими девчушками-сухобуйволятками, а в купе Игоря двое сухобуйволят, так что на день мы их отправляем туда, а сами «заседаем» у Игоря.
   Поздним вечером мы оказываемся с ней в ее купе. Малышки спят, и мы садимся поближе, чтобы говорить тихо, но слышать друг друга…
   Близость эта сводит меня с ума; мы о чем-то говорим, говорим, не важно о чем, главное, что она рядом…
   В купе жарко; ее голубая ковбойка весьма свободно  расстегнута, украдкой я бросаю восхищенные взгляды на этот «треугольничек»  прекрасного тела, на эту идеальную шейку и к середине ночи осмеливаюсь! Беру ее за руку и держу до самого утра! Для меня это уже была фантастика!
   Спать совершенно не хотелось, но Наташа решила, что надо хоть немного поспать. Когда я вошел в свое купе, то обнаружил там «сонное царство»»; утро за окном уже слегка разбавило ночь, а у меня «ни в одном глазу», пошел, покурил и потом просто валялся на своей полке и глазел в окно…
   Принцип нашего путешествия был таков: ночь едем, день проводим в городе. Всего, кажется, было четыре города, но точно помню только Краснодар и Новороссийск.
   Краснодар не мог не запомниться хотя бы потому, что в Ставропольском крае предположительно, а в Петровском районе точно в ту зиму был «табачный голод».
   На магазинных полках в гордом одиночестве пылились «посланцы Фиделя»: кубинские сигары и сигареты. Они считались хуже махорки, а стоили гораздо дороже, к тому же многие выращивали табак на махорку сами, так что никто их не брал, и куда они девались, непонятно.
   Многие мужики ездили за куревом как раз в Краснодар. Брали обычно «Приму», а мерой был мешок. «Папка из Краснодара мяшок «Примы» учера привез!» - можно было услышать от юных курильщиков в «красной школе». – «Тяперь буду у него п…ть сигареты! Усе равно не заметя!»
   В Краснодаре мы разделились по половому признаку, и мальчишки первым делом ринулись на поиски курева. Нашли быстро, я взял блок «Бама» (сигареты эти стоили недорого, но котировались довольно высоко) и блок пижонской «Явы 100».
   В Краснодаре нам выдали талоны на питание: на определенную сумму в столовых можно было взять, что заблагорассудится. Когда мы пришли обедать, мне рассудок изменил.
   Я взял 10 эклеров и что-то на запивку. Четыре я съел с удовольствием, пятый из принципа, мне ведь сказали, что 10 я не осилю; шестой вызвал у меня легкую тошноту и я остановился. Лучше признать, что был не прав, это менее тошно,чем остальные 4 эклера…
   А потом мы пошли в кино. Смутно помню, что кинотеатр был как бы на 2 этаже и,  то ли при выходе, то ли при входе было что-то вроде террасы; зато помню, что смотрели мы «Чистыми руками». Был такой цикл румынских боевиков с одним героем; фильмы эти пользовались популярностью у мальчишек.
   Только я ждал вечера! Увидеть Наташу! Что могло быть важнее! Вечер нехотя, но наступил. Та же компания собралась в купе у Игоря, когда стемнело и поезд набрал обороты…
   Странное дело, Наташа не приходила. Долго я не вытерпел и побежал к ней. Стучу в ее купе. Она выглядывает.
- О, привет! Вы опять у Игоря?
- Привет! Да, снова у него все собрались. Пойдешь туда или посидим у тебя?
- Знаешь, Леш, я, наверное, спать лягу; у меня что-то голова болит.
- Ну, выздоравливай! До завтра.
- До завтра.
   У меня так упало настроение, что к Игорю я даже не заглянул; поплелся в свое купе, залез на верхнюю полку и всю ночь, бездумно, с легкой какой-то грустью смотрел в черное окно на «огни чужой жизни».
   А компания эту ночь гуляла. Дело в том, что они набрали в Краснодаре разной выпивки и дегустировали ее…
   Саня завалился в купе под утро. Не спать, а взять сигареты; они шли курить в тамбур. Был изрядно навеселе.
- О, Лень, - со своей «фирменной» улыбкой, - а ты не был что ль у Наташки?!
- Не. Она спать легла рано, голова болит.
- П…ть она, Лень! Голова у нее болить! Ты знаешь, что я ее того! Всю ночь!
   Я слетел со своей полки, как с «американской горки»; схватил его за грудки и с криком: «Ты п…шь! Е…ый х…! У нее голова болит! А тебе щас е…к разобью, сука!»
   Саня практически не сопротивлялся. Ведь это не я тащил его в тамбур! Это был другой человек! То есть таким он меня никогда не видел. Злость и эффект неожиданности помогли бы мне хорошенько его отделать, но вмешались Игорь и другие, они держали меня, пока я не остыл…
   Все оставшиеся дни поездки я был настоящим мизантропом. Кроме Игоря и другого буйволинца (как бишь его) ни с кем не общался, никуда не ходил, скорее хотелось попасть домой и забыть об этой поездке навсегда.
   Но дома тоска-злодейка не отпустила и еще довольно долго мучила меня, а помогла поэзия. Стихи в то время я не читал категорически, но вдруг начал писать, да не просто стихи, а поэму. Начиналась она так:
Я стонал от боли адской,
Но никто меня не слышал.
Руки в ранах и мозолях
От мороза онемели…
Ты внезапно появилась,
Разом все преобразилось!
Рядом села ты и тело
Боль внезапно отпустила…
   Дальше не помню, но суть в том, что это была большая любовь, освобождающая главного героя от всего плохого…
   И вдруг его возлюбленная погибает. Он впадает в апатию, тает, а спасает его неизвестно откуда взявшийся лист бумаги и карандаш. Он пишет ее портрет и больше ничего не хочет делать с этого момента, кроме этого.
   Разные техники, разные материалы, но всегда в этих работах много любви, смешанной с грустью. Если ее портрет попадал к кому-нибудь в дом, люди становились мягче, добрее…
   Он становится известным и богатым, хотя ему на это наплевать, главное – работа, работа, работа…
   Однажды во сне он видит дьявола и тот предлагает за любую цену купить… руки художника! Чтобы в мире не прибавлялась красота. Художник соглашается только на одно условие – ее возвращение. «Купец» выхватывает два меча и отсекает руки…
   Художник просыпается от боли. Рук нет, кровать залита кровью, но в открытое окно льется утренний свет и птицы поют радостнее, чем обычно…
   Он бросается к окну и видит ее, восходящую к замку… Боль проходит, а за спиной появляются крылья…
   Вот это странное творение (откуда в советское время, у сельского пацана, пусть даже читающего, такие образы?) помогло мне прийти в себя.
   С Саней я не общался почти полгода, но даже когда мы помирились, мое отношение к нему уже не было прежним; реальная дружба умерла…
   А еще я бросил курить, как только вышел из депрессии, почти на год, а оставшийся блок «Явы 100» раздарил…


ТРУСЫ

   Лето после школы – время осуществлять мечты; вот и моя - стать артистом – ждала своего воплощения. Мама соглашалась ехать со мной во ВГИК, она любила путешествовать. Так что оставалось слово за мной…
    А я почему-то колебался… И вот, однажды утром, выбравшись из кровати и шлепая во двор, «будущий артист» увидел себя во весь рост в зеркале трюмо…
   Там стоял худенький невысокий мальчик в огромных, по колено, «семейных» трусах…
   «Господи, - вдруг воскликнул я про себя, - да какой же из меня артист! Разве такие артисты бывают!»
   Почему-то особенно меня смутили эти «семейные» трусы? Честное слово, лучше бы я подошел к зеркалу без них! Глядишь бы и не передумал; к тому же, оказалось, что рост не имеет большого значения в кино…
P.S. – 2007. Впрочем, все эти осознания пришли гораздо позже, а тогда мечта была «прикончена» за какую-то пару минут. К тому же на меня сильно повлиял какой-то западный фильм о журналисте, и постепенно меня потянуло в эту проф. « область»… И еще характер, когда не любишь подчиняться (как, впрочем, и командовать), а там, как-никак, «дрессура-режиссура» и т.п. Так что, может, стоило сказать трусам спасибо…

ДОЖДЬ ПОЮЩИЙ КОЛЫБЕЛЬНУЮ

   Все! Школа окончена! Правда, впереди маячит «другая» - армия. Но мы молодые и живем сегодняшним радостным солнечным днем, а о будущем не думаем абсолютно! Правда, некоторые из нас, молодых, очень хорошо себя чувствуют и в дни дождливые, потому что работают на поливном…
   «Поливной участок №9» приютил нас с Саней Х. на эти несколько месяцев перед «новой школой». После подъема в 6 утра я шел на участок, а потом с мужиками на грузовой машине трясся в поле. Сашка ездил часто на своем «Восходе».
   Задача поливальщика заключалась в прочистке канав, в открывании задвижек и переброске шланга трактора в нужную канаву. Не самая трудная работа для сельского пацана.
   И была в нашей работе одна «изюминка»: неописуемым блаженством было открыть утром глаза и увидеть, что в комнате темно, как в вечерние сумерки, услышать шепот дождя; увидеть капли, сбегающие по оконному стеклу… Под эту «колыбельную» можно было сладко спать дальше, потому что дождь делал за нас нашу работу. Хороший дождь мог «освободить» нас на несколько дней, при этом зарплата сохранялась…

УМНЫЕ ЕДУТ В ГОРЫ

   В сентябре, кажется, наш «9-й поливной» собрался в Домбай. Ради такого случая нас и с работы отпустили пораньше, и Сашка как раз на мотоцикле. Удачно.
   Едем; только что-то меня смущает переднее крыло; кажется, оно болтается.
- Саш!
- Че, Лень?!
- Давай остановимся! Крыло поправим.
- Х…я, Лень, доедем!
   После этого оптимистического заявления мы проехали еще метров 100-200 и наехали на камешек. Совсем небольшой. Будь мотоцикл в порядке, еще через 100-200 метров мы бы об этом камешке забыли. Но крыло резко ушло вперед… Хлоп! Я лечу на обочину! На пашню. Страх потерся о мой бок и исчез, тогда я приподнялся, все было цело…
   Сашке повезло меньше. Он не «летал». Он не расстался со своим «Восходом» и лежал под ним. Ни с того, ни с сего меня разобрал смех. А Сашка стонал и матерился…
- Лень, ну х…я ты ржешь?! Подними мотоцикл! Я , кажется, руку сломал!
   Страх, смех и только потом обычное состояние. Поднимаю мотоцикл. Точно, сломал, рулем.
- Ладно, Саш, придется мне править.
- Не, Лень, - решает Сашка после короткого раздумья, - лучше все-таки я, одной рукой.
   Я откручиваю крыло, и он, с матами, как дискобол, забрасывает его в посадку. Кое-как, «на честном слове и одной руке», дотарахтели до его дома. Закатываю мотоцикл во двор; выходит его мать.
- Ма, я руку сломал!
- Ды идеж ты носилси, Сашка?
- Ды с работы ехали с Леней, а там камень…
   Мать начинает орать (мне кажется, после того «баллончика» она и тут подозревает меня), просто так, в небо…
- Ма, я щас срочно у больницу! Нехай накладывают гипс, а то завтри у Домбай!
   Мать, прибавив децибел, переключает крик на Сашку, мол, никуда не пущу с такой рукой и т.д и т.п.
   На следующее утро Сашка подходит к участку с белоснежным свеженьким гипсом и тут же становится центром внимания коллег.
   На малыше «Кубани» теплым тихим вечером мы въехали в Теберду. Разбили палатки в небольшом лесочке у шумной речки, прячущейся за насыпью. Натаскали дров; развели костер; сварганили ужин; уже доедали его, когда на место по соседству въехал новенький «Икарус». Оказалось, школьники из Невинки. Разбили палатки рядом с нашими…
   Мужики устроили попойку, а мы поднялись за насыпь и уселись у реки. Через некоторое время на насыпь поднимаются две очень хорошенькие восьмиклассницы и начинают прогуливаться взад-вперед, но все мимо нас…
- Лень, - толкает меня в бок Сашка, - пригласи их с нами посидеть.
- Ды ты пригласи! Че сразу Лень!
- Ну ладно, Лень! У тебя-то язык лучше подвешен!
   Лесть срабатывает, я окликаю подружек, и они с радостью подсаживаются к нам. Мой «хорошо подвешенный друг» начинает работать за двоих. Он такую «чечетку выбивает», что дай бы нам эволюция пару-тройку тысяч лет на этот разговор, ушки у девочек стали бы, как у зайчиков.
   Конечно, Сашкина рука была удостоена внимания. Только Сашка открыл рот и начал: «Да, это «Восход», как я перебил его и продолжил: «Да, девушки, восход на Эвересте – это потрясающее зрелище! Вы были на Эвересте? Нет. А мы были. Восходили, так сказать. Ну да, мы молодые альпинисты, юниоры. В Домбай так, просто отдохнуть приехали. А  все больше по Альпам, Тибету, ну, где посложнее. Так вот, эта рука! Сашка ведь был на волосок от смерти, а отделался только сломанной рукой. Представляете, какой счастливчик!»
   Смотрю, у Сашки нос начинает задираться. Видимо, вспомнил, как на Эверест смотрел. Как же, ас-альпинист! И девчата как-то стали больше к нему льнуть. Пришлось «переключать» внимание на себя, для этого я смущенно поведал, что Сашку-то спас я; как, впрочем, и всю экспедицию…вся экспедиция висела на волоске… В общем, если бы не я! Получилось! Девчата потянулись ко мне, зато Сашка стал надуваться, хорошо, что их позвали на ужин, иначе бы он обиделся. Но рассказ их увлек, они даже согласились прийти ночью в нашу палатку слушать продолжение…

НИЧЬЯ СКАЛОЛАЗКА

   А на следующий день в Домбае мы увидели прямо-таки неземную женщину! Дело было около какого-то кафе; на площадке у входа, чьи широкие перила туристы использовали как лавочки для послеобеденного перекура. И вот сидят там куряги, дымят, и мы с Сашкой в их числе. Вдруг появляется эта альпинистка! Стройная; загорелая, как мулатка! В коротких шортах; вся, как елка, увешана какими-то альпинистскими прибамбасами; да еще эти тяжелые ботинки на голых ножках! Зрелище еще то! Бац, останавливается посредине площадки. Мужики затихли, только дым валит из всех щелей. Она достает сигареты и, как бы обращаясь ко всем и ни к кому, спрашивает: «Можно прикурить?» Я всех опередил и удостоился ее белоснежной улыбки. А смешнее всех выглядел Сашка, пытавшийся загипсованной рукой достать из кармана спички…

ПАРАШЮТ

   Когда после 10-го класса мы проходили комиссию в райвоенкомате, то, по ее окончании, желающим предложили записаться на прыжки с парашютом. Из Константиновки желающий был один, а со всего района человека 2-3 («красные точки»). Для этого назначили еще одну комиссию и мен «забраковали» из-за зрения. Долгий стаж чтения лежа дома и украдкой в школе на уроках к 18 годам «опустил» мое зрение до -1 примерно. В повседневной жизни это почти не замечалось, но у «оптической таблицы» было видно – зрение слегка испорчено.
- Нет, - сказали мне, - ничего не получится. Для прыжков с парашютом зрение должно быть 100%.
- Как прыгать – так нельзя, - возмутился я, - а как в армию – так можно!
- Ну, в армии тебя никто не заставит прыгать.
- А стрелять?!
- Ничего, куда-нибудь да попадешь.
P.S. – 2007. Как в воду глядели; так и вышло. В нашей мотострелковой роте у меня было второе место по стрельбе, особенно из «Калашникова», а не читай я книжек, то, возможно, было бы и первое, да и не только в роте…
   Говорят, сейчас можно прыгнуть с парашютом даже слепому, только заплати. Правда, с последним у меня теперь еще хуже, чем со зрением…

11 НОЯБРЯ

   Так мы росли, дурачились, работали, отдыхали, пока не очутились в … 11 ноября. Нет, повестки-то принесли 10-го, а 11-го надо было явиться в военкомат, устроив в этом ничтожном промежутке «проводы детства».
   Трех одноклассников и, условно говоря, соседей, Сашку Х., Саню М. и меня забирали в один день, так что каждый побывал на двух проводах, помимо своих.
   Стыдно вспоминать детскую дурацкую выходку на своих проводах: дедушка встал сказать тост, а я незаметно отодвинул стул, и он, конечно, упал. Правда, никто меня не ругал; все-таки впереди неизвестность, в частности, Афганистан, и никто не мог поручиться, что мы увидимся снова…
   Кто-то напоил моего двоюродного брата Олега. Для 10 лет это был ранний «дебют».
   Самые близкие друзья сидели часов до двух ночи, и мать заставила нас немного поспать. Только все места были заняты, кроме довольно узкой железной кровати в «комнате-кухне». Набились мы на нее кое-как и чуть-чуть все-таки поспали. Если бы рядом на полу спал Ньютон, то мы бы могли заменить ему яблоки, потому что мы тоже падали. Крайний , как ни прижимался к коллективу, все равно от него отпадал; поднявшись с пола, он лез на кровать, но уже к стенке. «Новый крайний» проделывал тот же путь: «вниз-вверх-к стенке», так за эту пару-тройку часов каждый побывал в разных положениях…
   Мама запомнила, как пришла после нашего подъема в летнюю кухню, а около умывальника полощется Виталик Чепраков (Ц.Е.Н.), увидев мать, он, сонно улыбаясь, говорит ей: «Ды шо ж у вас такие жесткие зубные щетки, Валентина Алексеевна?!»
   В пять мы были у правления; когда все собрались, нами набили автобус и отправили в Светлоград.
   Около военкомата шумело море народу. Звенели гитары, стаканы, поднимались облака табачного дыма. Сновали туда-сюда озабоченные офицеры; кого-то проверяли, кого-то считали, заглядывали в какие-то бумажки и т.д. и т.п. Было довольно весело, но только не мне, водка не пьянила, а курить я снова бросил (начиная с моей встречи с «ангелом» в 8-м классе, я то бросал курить, то снова начинал)…
   Все! Команда садиться в автобус! Последние объятия, рукопожатия, женские слезы, мужские советы. С трудом нас наконец загоняют в салон. «Кубань» тихо рассекает бурлящее море; по борту шлепают «волны» чьих-то рук, кто-то бросает что-то в открытое окно…
   Автобус набирает скорость. Грохочет по мосту через Калаус; кружит по кольцу у кафе «Дорожное»; пробегает мимо каменного указателя «Светлоград» и выходит на прямую среди еще знакомых полей…
   Все долго хранили гробовое молчание. Это было необычно: молодые, пьяненькие пацаны – и полная тишина…
   Тишина эта способствовала, по-видимому, моему странному состоянию. Позже я испытывал чудные состояния, но уже другого рода. А тогда я слышал голоса! Мамы, дедушки, бабушки, тетушки, Олега, друзей; какие-то диалоги, обрывки фраз и т.п. Они были невероятно реальны, как будто в голове у меня работал магнитофон…
   Но когда в наш автобус вернулась жизнь: послышался смех, разговоры, зашелестели пакеты с едой, тогда голоса исчезли. Интересно, так бывает у всех или только у поэтов?

ДВЕ СМЕРТИ (ОДНА В КАВЫЧКАХ)

   Призывной пункт в Ставрополе. Тягостное состояние неопределенности; ожидание «купцов»; домашняя сухомятка…
   Подвозят группу горцев. они держатся сплоченным особняком. Как-то вдруг, ни с того, ни с сего у них начинается веселье. Безудержное. Гром гитары; дикие крики; дикие танцы… В разгар «горскотеки» подбегает молоденький офицер и орет: «Прекратить немедленно!» Горцы не реагируют. Тогда офицер бросается на гитариста, вырывает инструмент и… разбивает о дерево! Немая сцена, а потом мотивация подвига: «Отставить танцы! Умер генеральный секретарь коммунистической партии Советского Союза Леонид Ильич Брежнев!» вот так, ярко, узнали мы о смерти нашего «горячо любимого» генсека.
   Для меня это была символическая фигура. Мы «родились» почти вместе. Я без кавычек, а он как генсек, а день его смерти без кавычек стал днем «смерти» какой-то части моего детства…
   (Кстати, двух следующих генсеков как будто и не существовало. Мы жили в своем замкнутом «мирке» и с «гражданкой» почти не пересекались.)
   Что ж, детство кончилось, а жизнь продолжалась… «На холмах Грузии»… В мотострелковой учебке…
                Продолжение следует…