22. Седой. Не нарывайся

  На бегу расстегнув куртку, Седой в два прыжка влетел в подъезд. Лифт слишком медленно полз на седьмой этаж. Он уже жалел, что не побежал по ступенькам – был уверен, что поднялся бы намного быстрее. Гулко ухнув, кабина притормозила, дверцы поползли в стороны. Знакомая трель звонка за дверью. Минута или две  - казалось, что не открывают слишком долго. В висках удары пульса: «Удача, удача, удача …»
- Привет! За тобой кто-то гонится? – Сашка заглянул ему за спину.
- Нет, это я гонюсь, - Седой, переводя дыхание, вошел в прихожую и быстро снял сапоги.
- Ну, проходи, рассказывай, - Сашка извлек домашние тапочки для гостей.
- Рассказывать некогда, смотри, - Седой достал из кармана четыре билета, - Начало через сорок минут. Успеем только на такси.
  Сашка принялся изучать сероватые полоски бумаги.
- Куда? На что?
- Филармония. «Пирамиш».
- Ого! – Сашка мигом исчез в комнате, Седой следом.
- Привет! – Ксюха снимает наушники и приветливо кивает, рядом с ней в кресле сидит симпатичная брюнетка, с интересом рассматривающая альбом с зарисовками.
Сашка уже на телефоне – вызванивает Мишку.
- Кофе будешь?
- Ксюш, некогда. У нас сорок минут, что бы успеть к началу.
- К началу?
  Седой вновь объясняет. Через минуту в прихожей аврал. Сашка пытается одновременно натянуть сапоги и свитер, Седой помогает девушке одеть шубу.
  Снова лифт. Внизу будет время покурить. Мишка подъедет к подъезду. Они замерли на повороте у клумбы с залепленными снегом молодыми деревцами. Седой нервно переминался с ноги на ногу, секунды казались минутами.
- Сань, а билетов то только четыре, - Ксюха бросает взгляд на подругу.
- Там по месту решим, думаю, что один билет купим у перекупщиков.
  Яркий свет дальних фар больно ударил по глазам и через секунду потух. В машину впрыгнули почти на ходу. Через минуту, вырвавшись из заснеженных дворов, Мишка гнал «жигуленок» по проспекту.

  - Здесь припарковаться негде, - Мишка медленно катит между двух плотных колонн припаркованных автомобилей, - Вы выбирайтесь, а я во дворах место поищу.
  Не теряя времени, начали опрашивать стоящих у входа спекулянтов. Их легко определить – бегающий вороватый взгляд и курят уже нехотя.  А еще перетаптываются с ноги на ногу – замерзли. Цена на билет нереальная – пятьдесят рублей. Решили ждать, когда скинут  к началу концерта – но тогда и шансов будет меньше. Таких меломанов, которые ждут падения цены много вокруг. Их тоже легко вычислить. Они сопровождают взглядами  бегающего между перекупщиками Сашку, некоторые подходят – подслушать торг.
   Подошел Мишка и тоже подключился к поиску лишнего билетика. Но все тщетно. Вот кто-то сбавил до сорока пяти, и заветная полоска бумаги перекочевала в карман счастливчика. Подруга Ксюхи чувствует себя  «не в своей тарелке» в их компании.
  - Ребята, я пойду, пожалуй.  Лишняя я, - она виноватым взглядом смотрит на каждого по очереди.
  Скорее всего, откажется кто-то из парней. Но у Седого уже план созрел:
- Я остаюсь здесь. Мою куртку пусть Саня оденет поверх своей. Когда в гардеробе разденется, вынесет мне чей-то билет. На входе скажем, что выходили курить.
  Простота аферы и скорость, с которой она придумана, удивляют даже самого автора выдумки.
- Думаешь, что получится? – Ксюха  не то от холода поеживается, или просто из дружеских чувств прижимается к подруге, пряча свои руки в карманах ее куртки.
- Все верно, - Сашка моментально входит в роль, - Главное вести себя естественно и не смотреть в глаза билетеру.
  Все получилось. На их удачу тот факт, что билеты на места на боковом балконе. Там не заметно, что на одно место два человека. Там фанаты венгерского рока вообще не сидят – танцуют в проходах между кресел, размахивая куртками.

  В ушах еще последние аккорды, тело еще заражено ритмом, и в памяти подробности зрелища. Даже морозный воздух не сразу приводит в прежнее состояние. Они стоят, пританцовывая, пока Мишка пригонит «копейку». Теперь Седой знает, что подругу Ксюхи зовут Татьяной. Они учатся вместе, дружат давно. Вот только жаль, что девчонка живет в противоположном конце города. Хорошо, что Мишка на колесах …
  Но что-то не так – Мишка показывается в конце улицы и не на колесах.
- Что? Угнали? Колеса сняли?
- Нет, все проще – выезд из двора, где оставил машину, заблокирован, - Мишка немного нервничает, -  Пока все после концерта не разъедутся, автомобиль на дорогу не выгнать.
 
   Как ни крути, а девушку провожать Седому. Мишку дома жена ждет молодая, Сашке Ксюху домой провожать. Они отошли на пару шагов, как приятель окликнул его, и подбежав, негромко спросил:
  - Деньги на такси есть? Если будет настроение – заходи. Я до утра точно спать не буду.
  В машине с Татьяной разговор не клеился. То ли голова была полна впечатлений, то ли интересы у них не совпадали. Ей тоже было неловко.
  - Ты сейчас к ним поедешь?
  - Думаю – да, - Седой уже представил огромную колбу кофеварки на плите Сашкиной кухни.
  - Чем вы там занимаетесь по ночам? – интерес девушки неподдельный, но чувствуется, что спрашивает для того, лишь бы разговор поддержать.
  - Придумываем всякую всячину. Рисуем, музыку слушаем, а еще много кофе пьем.
  - Я смотрела рисунки. Но стиль и рука не обычны. Такое впечатление, что рисовал все один человек.
  - Это потому, что мои рисунки Сашка поправляет и переделывает, - Седой вдруг вспомнил, что к вечеру следующего дня обещал сделать наброски новогодних костюмов соседке.

   Почему отпустил такси, он и сам себе не смог ответить. Знал, что здесь на окраине машину не остановить. Надеялся на теплое расставание с прощальным поцелуем? Или считал себя обязанным провести до самого порога?
  Еще слышалось урчание отъехавшего такси, а из ворот особняка вышел отец девушки. Строго взглянул на незнакомца. Она тронула пальцем свои губы, мельком коснулась губ Седого и, прошептав: «Спасибо!», скрылась за спиной отца. Тот в свою очередь, молча поблагодарил кивком.
  «Пацан, - размышляя, Седой наводил порядок в мозгах, торопясь на ближайшую остановку, - Зачем тебе эти приключения?»
  Остановка слабо освещена неприятным голубоватым светом ртутной лампы. Дорога абсолютно пуста, если не считать припаркованных на обочинах легковушек. То и дело, поглядывая на часы, Седой курит и всматривается в убегающую ленту дороги. От безделья меряя шагами освещенный пятачок за день утрамбованного ногами снега, ему остается самое бессмысленное занятие в жизни – ждать. Спустя несколько минут он замечает темные пятна на снегу. Такие видел не раз, их ни с чем не спутать. Цепочка бурых, впитавшихся в снег капель крови ведет за остановку. Шаг, второй – цепочка дополняется каким-то темным комком. Так и есть, это скомканный, пропитанный кровью носовой платок. Почти в десяти шагах от остановки за кустом, в небольшой ложбине – темное пятно. Человек лежит лицом вниз, раскинутые руки, шапка и шарф присыпаны снегом. А дальше все случилось в считанные секунды. Он наклонился, что бы нащупать пульс на шее, почти тут же заметил, что вокруг тела снег сильно утоптан. Скрип снега под ногами сзади, но оглянуться не успел – удар по затылку бросил его на распластанное безжизненное тело. Что-то тяжелое и твердое, скорее всего сапог, прижал руку. Жестким хватом за волосы уткнули лицом в снег. И посыпались удары. Дикая боль сковала спину. Мастерски отработанные удары сразу показали Седому, где и какого размера у него почки. Получилось немного развернуть голову, увидеть снег, сероватые очертания стволов берез и, тут же все потемнело.

  Очнулся, но гудящую, словно колокол, голову поднять было очень тяжело. Боль в спине и запястьях заглушала все другие восприятия. Вокруг него в рыхлом морозном снегу  скрипели шаги, когда кто-то проходил прямо перед ним, эти шаги сопровождались непонятными вспышками, обязательно усиливающими боль в голове. С трудом открыл глаза, вернее один правый, спустя какое-то время понял, что вспышки  - это свет фар автомобиля прямо в лицо. Вспышки происходили от того, что те, кто топтался вокруг него, вначале закрывали собой яркие лучи, а затем отходили в сторону. Тогда отблеск яркого света от снега, бил в глаз. Он хотел дотронуться рукой до левого глаза – снять то, что мешало его открыть, но малейшее движение руками тут же пронзило острой болью до самой шеи. Вот кто-то подошел, взял за волосы и приподнял его лицо. Седой закрыл глаз, но чьи-то пальцы силой открыли его. Он знал, как выглядит глаз потерявшего сознание, и с усилием, до боли в голове закатил зрачок вверх. Успел? Помогло ли? Так и не понял. Хват за волосы ослаб. От резко упавшей на грудь головы резкая боль ударила по вискам, затылку и разлилась по позвоночнику. Затылок вновь гудел. Тот, кто брал за волосы отошел, и яркий свет вновь вспышкой ударил в глаз. Теперь он услышал голоса. Слова, как и звуки почему-то слышались ему сопровождаемые каким-то звенящим эхом.
  - На хрена вы его так? – голос был где-то слева, близко, но плохо слышен – мешал шум двигателя автомобиля, - Он что, сопротивление оказал?
  Слов ответа он не разобрал, но по интонации понял, что ответили утвердительно.
  Сопротивление оказал. Эти слова вернули его к действительности и дали понять – перед ним работники милиции.  «Какое, нах, сопротивление? - пару раз метнулась в мозгу мысль, но тут же притаилась где-то в закоулках, - Им все нипочем. Теперь они на меня все могут повесить. Попробуй, докажи, что ты не верблюд». Мышцы затекли. Не пытаясь пошевелиться, попытался понять где и в какой позе находится. Слегка приоткрыл глаз, хоть это и усилило боль в голове. Он сидел прямо на снегу, шапки на голове не было, но холода не чувствовал. Брюки промокли от подтаявшего снега. Руки, до ломоты в суставах заведены за спину. В запястьях боль – «Наручники» - вновь промелькнуло в сознании. Но руки далеко отведены и в спину упирается что-то твердое. Руки заведены за столб или дерево. Что бы убедиться, нужно было поднять голову и определить затылком, но ему сейчас лучше изображать потерю сознания. Куртка расстегнута, это он определил по холоду в районе груди.
  Вновь яркий качающийся свет. Еще один двигатель автомобиля  громко примешался к общей какофонии звуков, поурчал немного, затем громко фыркнув, смолк. Захлопали дверцы автомобиля. Он продолжал прислушиваться. Обрывки фраз, скрип снега, какой-то шелест, шорох. Ему даже почудился женский голос: «Вижу. Сейчас». Или не почудился. Вот яркий свет вновь перегородил кто-то подошедший. Теперь его лицо поднимают за подбородок. Седой почему-то на стал закатывать глаза, да это и не понадобилось. Рука медленно отпустила подбородок. То ли показалось ему, то ли действительно почувствовал запах духов. Какой-то нежный, цветочный и знакомый запах.  Вновь свет в глаза, вновь шаги по скрипучему снегу. Теперь разговор в полголоса. Нет, не послышалось. В диалоге слышится женский голос, но слов не разобрать. Лишь услышал отчетливо властный мужской баритон: «Ну, и где нож?» В ответ набор звуков.  Разобрал лишь отрывок: «Может, выбросил». В ответ: «Тогда ищите». Спустя минуту, другую - тот же командный голос: «Наручники снимите и в машину его».
  Словами не передать того ощущения, когда почувствовал руки свободными. Поднять руки не пытался. Волна онемения сковала способность двигать даже пальцами. Его с силой оторвали от земли, попробовали поставить на ноги, а затем понесли. Ноги и все тело он специально расслабил, к тому же это помогало терпеть боль в спине. От тех, кто его нес, разило диким букетом «Шипра», водочным перегаром в смеси с едреным ароматом  дешевых «барбарисок». Теперь резким ударом клацнул замок дверцы автомобиля. Чтобы стерпеть, сжал зубы и, тут же пожалел – болью в голове отозвалось даже такое малозаметное движение. Втаскивая в машину первый удар пришелся по коленям, затем в голени. Его бросили на что-то мягкое и теплое,  уловил сильный запах кожзаменителя. Затем, словно заключительный аккорд шлягера – громкий, выворачивающий мозги наружу хлопок закрываемой двери. Ухнуло так, словно удар пришелся по голове.
  Теперь можно и глаз открыть. Руки все еще не слушаются, до второго глаза не добраться. Пытаясь пальцами размять запястья, осмотрелся. Он в микроавтобусе, «рафик» хоть и служебный, но внутри ничего примечательного, лишь рядом с водителем, там где в маршрутках у водителей стоит лоток для мелочи, радиостанция. Водитель закрыт от него поднятым воротником, курит и выпускает струйку дыма в приоткрытое окно.
   Окно. Седой всматривается в окна, но все стекла, кроме лобового, запотели и покрыты изморозью. «Что они там про нож говорили? Хорошо, что в карманах ничего лишнего. Свой раскладной нож «белочку» он сломал еще в сентябре, когда за грибами ездили. А что если … ?» Он наклонился к кабине. Как раз водитель завел двигатель – экономит заряд аккумулятора и обогревает салон. За окном мелькают тени. Свет фар «рафика» направлен на дерево, возле которого он еще минуту назад сидел в промокших насквозь джинсах. Еще две машины стоят правее и освещают фарами то место, где лежит тело. «А если нож был? Приложили к пальцам, пока он был без сознания, а после забросили в снег. Что тогда?»
  Череду беспокойных мыслей прервало появление темного силуэта за окном двери. Секундой спустя дверь открылась и в салон запрыгнула собака. Седой улыбнулся – с таким ментом он быстрее найдет общий язык. Пес замер на пороге, не давая войти кинологу. Умные собачьи глаза наблюдали за незнакомцем, настороженные уши улавливали каждый звук. Неожиданно пес зарычал, готовый сорваться на злобный лай. Этого Седой не понял. Он ведь не проявлял ни агрессии, ни испуга, от него не исходил запах алкоголя.
  - Таф, фу! – кинолог взял собаку за ошейник и сел возле двери, - Ты чего?
  Седой встретился взглядом с мужчиной и не уловил даже намека враждебности. В свободной руке мужчины было что-то темное, но Седой снова перевел взгляд на  собаку.
  - А Таф – это Тайфун? – Седой удивился своему неестественно звучащему голосу.
   После того, как он произнес кличку собаки, на морде пса заметно спала настороженность – задвигались брови, уши и губы. Теперь он спрятал клыки и лишь шевелил одним ухом, пытаясь расслышать первое же слово следующей команды своего хозяина.
  - Откуда знаешь кличку собаки? – голос кинолога в меру строгий, но не злобный.
  Вот и водитель оглянулся и несколько секунд с интересом рассматривал лицо Седого.
  - Я не знал. Я догадался, - как он ни старался, твердые интонации в его голосе куда-то пропали, теперь он скорее сипел, нежели произносил слова, - Я раньше дрессировал собак в КСС.
  - Тебя там знают?
  - И меня знают, и я всех там знаю. Было дело, и в патрулирование с дружинниками ходил.
  - Понятно.
  Кинолог приподнял руку с темным предметом. Это была шапка Седого. Ему сразу стало понятно, почему пес рычал на него. Собаке дали шапку на запах, а затем гоняли вокруг места происшествия в поисках ножа.
  - Сейчас я тебе передам шапку. Руки не поднимай. Только когда шапка будет у тебя на коленях, возьмешь и оденешь ее.
  Седой кивнул. Спустя минуту спокойно водрузил шапку на затылок. Теперь пес сидел на застеленном резиной полу салона, но глаз с Седого не спускал. Еще минуту спустя, уловив момент, когда кинолог отвернулся к водителю, Седой чуть раздвинул губы и издал еле слышный свист, сквозь верхние зубы, прижатые к нижней губе. Реакция собаки была предсказуемой. Теперь он смешно наклонил голову набок и смотрел уже вопросительно. При других обстоятельствах, Седой рискнул бы протянуть руку, давая собаке обнюхать наружную строну ладони, что бы внести в память запах. Сейчас же он не знал, как будут развиваться события.
  Все переменилось  в считанные секунды. Дверь салона открылась и вошла женщина с металлическим чемоданчиком в руке. Она еще не успела сесть на сиденье, а в груди у Седого разлилась радостная теплая волна – это была Вероника. Он, пялился на нее правым глазом, и улыбался глупой бессмысленной улыбкой.
  - Привет! Ты как здесь оказался? – она говорила тихо, после этой фразы  собака потеряла к Седому всякий интерес.
  - Был с ребятами на концерте в филармонии, - после слова «филармония» водитель, не скрывая удивления, снова оглянулся, - Мишкину машину загородили рядом во дворе. Мне выпало  провожать Ксюхину подругу.
  - И что? Провел? – в словах Вероники ни намека, но в глазах заметное ехидство.
  - Провел, передал лично ее отцу в руки. Только к остановке подошел, гляжу след кровавый. Увидел человека в снегу, подошел и наклонился.
  - Зачем подходил? Звонил бы сразу по ноль два.
  - Там бы первым делом спросили – живой человек или нет. Так ведь?
  - Ну, допустим, - это «допустим», произнесенное женщиной в казенной интонации, как-то неприятно кольнуло, показалось, что в глаз, - Наклонился, а дальше, что?
  - Дальше удар в затылок. Лицом в снег. Очнулся в свете фар. Все болит, - Седой вдруг почувствовал, что вот-вот задохнется от приступа кашля. Следующие его слова были уже стоном  першащим в горле, - Вероника, что у меня с глазом?
  - Да вроде ничего страшного. Бровь рассечена. Кровь залила глаз, и ресницы слиплись. Сейчас закончим здесь и найдем где тебя отмыть.
  - Мне домой нужно. Давай я снегом попробую.
  - Потерпи.
  - Я бы потерпел, да только мне курить очень хочется и еще… кажется в туалет …
  - Ладно, уговорил. Пойдем.
  Женщина поднялась, водитель «рафика» и кинолог вопросительно на нее смотрели.
  - Гриша, мы рядом, за машиной. Сереж, будь добр, разверни фару – искатель влево, на снег.
  Только теперь, оказавшись на морозном воздухе, Седой понял, что изрядно замерз. Минутой позже он, выйдя из-за автомобиля, стуча зубами, пытался одновременно рассказывать и курить.
  - Минуты две – три прошло с того момента, как я провел девчонку. От ее дома хорошо видна остановка. Вон, видишь дом? – Седой махнул в сторону особняков, хотя с этого места и сам не смог бы точно сказать – на какой дом показывал, - Отец и дочь могли видеть, что на остановке никого не было.
  - Да, не переживай ты так, - Вероника слепила из снега рыхлую лепешку и приложила Седому к глазу, - Труп лежит здесь больше часа. Ножевое. Сильный запах алкоголя. К тому же я за тебя поручилась, что хорошо знаю тебя. Ты уже вне подозрений.
  - А нож?
  - Что нож? – это было произнесено внезапно строго.
  - Я слышал, как говорили про нож.
  - А ножа нет, - она подала новую порцию снега, - Собака прошлась по всем заметным неровностям. Ножа нет.
  - Черт, послушал музычку, - Седой с досадой сплюнул, - Вот же ж нарвался.
 - Что хоть слушали?
 - Венгров.  «Пирамиш».
 - Пойдем в машину, тебя трясет.
 - Вероника, -  Седой тронул женщину за руку, - Я понимаю, что они здесь в засаде сидели. Я понимаю, что им все равно – кого поймать рядом с телом. Но бить-то зачем?
 - Как тебе сказать? – она взяла его за руку, - Специфика работы. Будь ты на их месте, ты был бы таким же. Сейчас я хочу, что бы ты понял. Ты для меня  - свой, они для меня тоже свои. А мы своих не сдаем. Даже своим. Подумай над этим.
  Обходя автомобиль, Седой все не мог понять – почему у него пятки подворачиваются внутрь, а шаги получаются такими мелкими. Впрочем, ему было не до этих раздумий – каждый шаг болью отдавался в спине. Он прошел мимо Тайфуна и сел на прежнее место.
  «Свои  своих своим не сдают, - сформулировал он про себя, - Счазз, ага... как же. Так, я тебе и поверил. Не первый раз вижу твоих коллег за работой. И что теперь? Озлобиться и начинать заваруху? Влазить в бессмысленную беготню по кабинетам? Вот же ж – нарвался!»
  Вероника куда-то ушла, а спустя какое-то время вошла в салон в сопровождении мужчины в гражданском. Вошедший, сел напротив Седого и, сняв крышку–стакан с большого китайского термоса, вставил ему в дрожащие руки. Хлопнула пробка и салон окунулся в запах кофе. Седой глотал горячий напиток и поглядывал на сидящих в салоне людей. Мужчина принял от него алюминиевый стакан и, близко наклонившись, глядя сверлящими зрачками в глаза, негромко произнес:
 - Ты, парень,…. Это…. Ты, извини нас. Погорячились мы.
 Седой еле сдерживался, что бы не заматериться.
 - Если бы не твой знакомый эксперт, то ночевать бы тебе сегодня в отделении. А мы что? – милиционер хмыкнул и глянул на Веронику, - Работа у нас такая.
 От него все еще разило карамельным перегаром. Седой огляделся. Все в салоне, включая милицейского пса, пристально выжидая, смотрели ему в глаза. Слова сами слетели с его языка:
  - Ладно. Забудем.
  - Вот и лады!
  Вероника тронула мужчину за рукав:
  - Домой подкинете его?
  - Конечно, без проблем. Пойдем.
  - Я позвоню тебе завтра, - тихо сказала Вероника ловя его взгляд.
  Седому, стоя  у открытой двери «рафика», почему-то не хотелось смотреть в лица этих людей. Он вновь издал тихий свист, и в ответ на внимательный взгляд собаки, улыбаясь сказал:
  - Пока, Тайфун. Может, еще свидимся.
  Пес шевельнул ноздрями и издал почти такой же – то ли свист, то ли скулеж. Кинолог строго одернул пса за поводок.
  Они направились к «москвичу». Ничто, кроме специальных номеров не выдавало, что это милицейский автомобиль.

   Миновав центр города, автомобиль вырвался на пустынную объездную дорогу. Опер вновь открыл термос, наполнил стакан кофе и передал продрогшему Седому. С первого глотка ему перехватило дыхание – в напитке ощущался привкус приличной дозы алкоголя. Седой поперхнулся и разразился приступом кашля.  «Блин, когда он успел подлить? Или у него два термоса?»
  - Ниче, ниче! – мужчина обернулся к нему, - Нормально. Залпом! Вот. Нормалек. И согреешься, и боль снимет.
  Затем он достал из кармана светлую полоску таблеток с неизвестными Седому надписями.
  - Держи. Это на утро. Хорошая штука – это посильнее Но-шпы.
  Второй стакан кофе пошел, как родной. Когда его выгрузили перед подъездом, он уже еле на ногах держался, но к двери квартиры дошел сам.

   Проснувшись утром, понял, что левый глаз вновь не открывается. Ни родителей, ни брата уже не было. Он поднялся, взглянул на часы. Поняв, что спешить уже некуда, превозмогая боль, поплелся на кухню – ставить чайник. После долго, корчась от дикой боли, мочился в туалете. Затем умывшись, открыл кран – наполнить ванную, и стал разглядывать лицо в зеркале. Только теперь, Седой вспомнил о таблетках, которые дал ему ночью милиционер. Не дожидаясь, пока закипит чайник, проглотил две пилюли и запил глотком коньяка из бара.

   Сколько лежал в ванной под тонкой струей горячей воды, Седой уже не помнил. Давно уже выпит чай. Уже который по счету окурок брошен в умывальник. Боли не было, если не касаться ран. Но избитое тело все еще ныло. В который раз звенел телефон. Он уже пожалел, что не поставил аппарат на полу ванной комнаты. Неизвестно,  сколько бы он еще изучал архимедову пловучесть, но закончились сигареты.
  «Стоп, хватит. Так можно совсем расклеиться» - резко поднялся, заскрипев зубами,  извлек пробку из сливного отверстия, полностью открыл кран с холодной водой. Оживляюще отрезвляющая волна встряхнула все тело. Как всегда выстояв около минуты под ледяным душем не стал растираться, а лишь обернулся в большую, махровую простынь. Еще раз осмотрел себя в зеркале, подумал: «Неделю бы никому не показываться на глаза».
  Стоя посреди кухни, Седой задумчиво смотрел в окно. С каждой затяжкой в голове приятно кружилось воспринимаемое одним глазом изображение. «Черт с ним, - начала созревать мысль, - День прогуляю, а завтра пойду и  выпрошу больничный». В этот момент трель дверного звонка встряхнула его и заставила глянуть на часы:
  - Странно, малому еще рано со школы. Кого там принесло? – уже вслух, сказал сам себе.
  Поправляя на ходу простыню, побрел к двери.
  На пороге стояла Вероника.

  Ближе к вечеру, не дожидаясь прихода родителей, пошел к Сашке. Очень уж не хотелось отцу и матери объяснять причины появления ссадин на виске и костяшках пальцев. А заплывший глаз был настолько красноречив, что расспросы становились неизбежным апофеозом вечера. С Сашкой все проще. Вся компания уже знала о происшедшем со слов Вероники – она звонила ему еще утром. Знал Сашка и о закрытом больничном листе, лежавшем  дома в томике Стивенсона – его принесла Вероника. Она оперативно все устроила – договорилась с врачом и даже в училище позвонила.
  - Ну ты бля герой, - шепотом говорит Ксюха, пропуская Седого в прихожую, - Хороший макияж.
  - Да ладно, бывает.
  Из комнаты доносится задорный голос Сашки:
  - Сколько говорил тебе – не нарывайся.
  Здесь вся компания в сборе. Мишка вьет тетиву на оправке, Татьяна в кресле с альбомом рисунков на коленях. Сашка что-то мастерит спиной к двери. В комнате сильно пахнет синтетическим клеем и кофе. Все смеются – непонятно с чего.
  - Учишь, тебя, учишь – а все напрасно, - Сашка занят вклейкой перьев – охапка давно уже заготовленных стрел стоит в бутафорском цилиндре на полу.
Когда приятель оборачивается, Седого давит приступ смеха – у Сашки подбит левый глаз. Вот только разница с глазом Седого в том, что опухоль и рассечение у него снизу. Видно соперник оказался ниже ростом. С минуту от смеха никто ничего сказать не может.
  В то время, когда Седого "гримировали" защитники правопорядка, Сашка напоролся на веселую компанию в подворотне, где Мишка оставил в тот вечер автомобиль. Подвыпившие парни искали приключений. Нашли их сполна, хотя первый и основной всплеск эмоций остался на Сашкиной физиономии.
  Сашкина мать, при виде Седого, лишь руками всплеснула и ушла на кухню за какой-то там мазью. Почти час делились впечатлениями от концерта и того, что случилось после.
Ксюха раз за разом ставила кофеварку на плиту. Большого стеклянного конуса – в прошлом колбы от осциллографа, хватало как раз на пять порций ароматного напитка.
  - Ты даже не представляешь себе, как в тему нам с тобой твой больничный.
  - Ты о чем? – Седой сел рядом с Сашкой и терпеливо выносил нежные прикосновения пальцев его матери к рассеченной брови.
  - Сегодня смажь лыжи. Завтра в шесть утра уходим в лес. Прогулка по свежему воздуху для нас теперь лучшее лекарство.
  - Господи, куда вас несет? – Сашкина мать закончила терзать бровь Седому и теперь салфеткой протирает руки, - Отлежались бы дома.
  - Да нет. Саша прав – жизнь в движении. Прогуляемся, постреляем в белый снег, как в копеечку, - Седой рассматривает отражение в маленьком вогнутом настольном зеркале. В деформированном отражении бровь кажется невероятно изуродованной.
  - Сегодня Мишкина очередь нарываться, - Сашка смеясь подмигивает приятелю.

  Татьяну отвезли все вместе. По дороге Седой сообщил компании новость. В квартире Валентина теперь жила Вероника. А прежний хозяин – ее брат, все же развелся с супругой, но остался жить в Москве. На нарисованный на стене портрет бывшей хозяйки квартиры Вероника повесила ковер.  Правда, с обрезанным углом слева вверху - впритык к леснице. Оставляя  Веронике свое жилье, брат забрал только книги и пифос. Первым делом, что сделала новая хозяйка – укоротила ножки стола и стульев.

  Когда Мишка отъезжая от дома Татьяны, разворачивался, Седой пристально смотрел на знакомую роковую остановку трамвая. О событиях прошлой ночи ничего не напоминало. Все было скрыто под толстым слоем свежевыпавшего снега. 

  С горки спускались медленно, постоянно отталкиваясь лыжными палками. Свежий, рыхлый снег не давал возможности разогнаться. Свежих заячьих следов было много, но стрелять не пришлось – ни одного косого они в то утро так и не увидели. Все стрелы выпустили в бегущих и взлетающих куропаток, но так ни одной и не подстрелили. К обеду дошли до старого заброшенного блиндажа на краю полигона. Здесь у них был тайник. В тщательно упакованном свертке - запас спичек, пропитанные парафином куски ткани, сахар, чай, шоколад, солдатские кружки и задубевшие на морозе пряники. Все это хранилось высоко под перекрытием, что бы не достали бродячие собаки.
  Наблюдая, как лижут языки огня приспособленную для таких случаев железную решетку, Седой размышлял в слух:
  - Вот ты все время говоришь – не нарывайся. Но и у тебя,  и у меня в тот вечер обстоятельства сложились так, что уйти от стычки мы бы не смогли никак. Разве ты не пошел бы посмотреть на человека, возможно еще умирающего в снегу за остановкой?
  - Пошел бы, конечно, - Сашка поддерживает огонь, подкидывая сухой хворост, припасенный в блиндаже еще с осени, - Пошел бы, и нарвался бы точно так же, как и ты. Видно обстоятельства сложились не в нашу пользу. И ты, и я увязли в цепочке малых и на первый взгляд незаметных ошибок. Взять, к примеру, все события, которые касались тебя. Начиная с билетов на концерт. Нет в кассе билетов – езжай домой и учи свою спецтехнологию. Достал билеты – сходи на концерт один или с подружкой, а остальные продай. Отвез Татьяну  - вернись на том же такси. Увидел кровавый след – звони в милицию, пусть лишний раз выматерят. На крайний случай прошел бы свидетелем. И даже заметив тело в кустах – пошел бы сразу искать телефонную будку. Так нет же – мы с тобой просто не так приучены. Нас воспитали по другому – достать билеты, потому что мы живем в век дефицита. А достав дефицитные билеты делимся с товарищами – потому что еще не утратили смысла этого слова – друг. В нас еще живет учтивость, и мы не можем просто так высадить подругу, что бы не пошушукаться на прощание – авось, теперь это уже твоя подруга? Мы не можем бросить умирать человека, потому, что нас приучили помогать тому, кто оступился и приходить на помощь тому, кто оказался в беде. Мы расплачиваемся не за то, что нас учили быть нормальными людьми, а за то, что общество, в котором мы живем, гниет гораздо быстрее, чем смену этого общества успевают обучить тому, как поступать правильно и по совести.
  - Выходит, - Седой поправляет кружки на огне, - Что в переделки мы попадаем не из-за обстоятельств, а по причине отсутствия в нашем воспитании элементарного эгоизма.
  - Примерно так, - Сашка уже приготовил коробочку с заваркой и развернул прихваченные из дому бутерброды, - По причине правильного воспитания мы запаздываем со способностью выживать в этом обществе. Возьмем теперь мою ситуацию. Нафига мне концерт, если у меня курсовая зависла? Но и развлечься хочется. Посидел бы Мишка в машине, пока мы вместе провожали бы Татьяну – с Мишки не убудет, и у нас бы рожи были целы. Не ответь я борзостью на грубость подвыпившей компании – может, и стычки в подворотне и не было. Вот тут-то и вмешался фактор, который ты называешь обстоятельствами. Я часто тебе говорил, что дурные учатся на своих ошибках, а умные на чужих. Проанализируй ситуацию. Ведь с точки зрения правильных людей – наших родителей, мы своими физиономиями поплатились за собственную глупость. Разве не так?
 - Вроде так.
 - А вроде и не так, - Сашка принялся заваривать чай, - Мозги у нас с тобой устроены так, что не смогли бы мы поступить по-другому. Нас с тобой не переделать. И в свете перемен нам с тобой все труднее будет выживать по волчьим правилам.
  Сашка снял свою кружку с огня, приложил ком снега к разогретой кромке и сделал первый глоток обжигающего напитка. Он задумчиво посмотрел на ярко красные угли их временного очага и, спустя какое-то время, добавил:
  - Если, конечно, и сами не примем и не начнем жить по таким правилам. Каждый должен сам решать.
  Они сидели и пили горячий чай с ароматом сосновой хвои, и собранных по дороге, переспелых ягод шиповника. Смотрели, как на пригорке невдалеке появился заяц.
  Косой замер, прислушиваясь к звукам, и принюхиваясь к запаху дыма от их костра.
  Но стрелять, им обоим – уже не хотелось.