Меч Ханзо для Бовари

       
    Он сидит один в своей тихой, тёмной подсобке, любуется на мрачное небо, звёзды пьяно подмигивают. Ах, да, меч… Вакидзаси - длинноват будет. А вот этой косигатаной он только что колол лёд для мартини. Эстетствует Хатори Ханзо. Изменяет саке с мартини. Пусть и из гранёного стакана. Сегодня он вспоминает. Сегодня… только для неё.
    Он всегда помнит ту женщину, своего золотоволосого воина. Ради которой он нарушил свой обет больше не делать разящую сталь.
    Но сегодня его снова вызвали на бой. Решительно и резко.
    Воспоминания, словно акварелью, вырисовывают на белом листе бумаги влажные следы. Бовари, которая навеяла эти воспоминания… Какая она? Глаза, глубокие, тёмные, как у Марины, нос прямой, как у Валентина, а волосы – ну, да, как у Ларса. Ерунда – тогда ещё на её странице фото не было. Синеглазая брюнетка… Из-за неё вспомнилось многое. И вот теперь – запить надо это всё. Запить.
    Бовари дробит лёд в блендере. Ножом для льда не пользуется… Безобразие, возмущается пьяный мастер. Я дам вам косигатану!
    Высыпал остатки колотого льда на белый лист. Засыпать то, другое лицо, засыпать воспоминания…. Такой же вечер. Тёмный. Только они двое, и никого, и музыка. «Nothing Else Matters». «Who Wants To Live Forever». Они безумно улыбались друг другу в темноте, хмельные и счастливые, потому что они понимали, о чём... Понимали, что друг для друга…
    Теперь у неё другая жизнь. Другая музыка. Как раз та, которая всегда резала ему слух. Шер. Шаде. Всё на «ш». Даже в фамилию затесалась, шипящая, неблагозвучная. А в японском языке нет этой буквы. А как же суши, спросите? Так ведь нет – суси, будь они неладны…
    Я буду, буду, буду другим. Обещаю. Буду мягче. Тебе больше не будет больно. Я изменюсь… Нет. Не изменюсь никогда. Поэтому ты никогда не вернёшься.
    Ну, да ладно. Это всё в прошлом. Вот глотну ещё мартини, и начну…

    Первая моя ассоциация с Бовари-Леной – когда ещё не читал – наверное, что-то такое эфемерное, воздушное – не то небо, не то море, нарисованное акварельными красками. Цвета размытые, прозрачные, голубые, зелёные, едва уловимые. Не знаю и сам, почему. Вот так – воздушно и прозрачно. Это внешне. Но не так всё просто, как кажется. Потом – чем дальше, тем темнее, краснее, чернее. Никаких прозрачностей и воздушностей не остаётся. Тёмный, страстный, красный, чёрный – одни цвета, одни эмоции… Сплошной красный. В красном кимоно сегодня будет Хатори Ханзо. Не в белом, не в чёрном.
    Точно – одни эмоции. Ни одной спокойной строчки…
    И ещё – Марина Цветаева. Валентин Пикуль. И Ларс Ульрих почему-то. А вот с той, настоящей Эммой Бовари общего – разве что имя. Плохо она кончила, и страшно. Особой тоски по любви, да и скуки я у Лены не ощутил. Вероятнее всего, потому что есть и любовь, и дело. И решительность.
    Как вам, сгодится такой короткий меч-косигатана для колки льда? Типа, как в «Основном инстинкте»?

    Я не люблю стихи, Лена. Ни в каком проявлении, хотя читал в своё время много. Но я знаю, как это работает. И сам могу к месту что-нибудь процитировать, проникновенно, тихо, нежно… Обычно действует безотказно. Потому как по нашим временам это редкость. Стихи, хорошие, да ещё и наизусть. И в нужный момент. Хотя бы Шекспира, вот:

    …Её глаза на звёзды не похожи,
        Нельзя уста кораллами назвать…

    Хотя хорошие истории в стихах – тоже заслушиваться заставляют. Хотя бы даже из далёкого прошлого. Твардовского. Советского, хе-хе:

    …Разошёлся – а прохожий
        Улыбнулся, кепку снял:
         Хорошо ругаться можешь –
         Только это и сказал…

    Так, всё, стоп. Хватит. Заигрался.
    Вот, значит, не люблю я стихи. Тем более не понимаю, зачем их размещать на сайте «Проза.ру», если есть сайт «Стихи.ру». Возможно, потому что, по счастью, не все рифмованные. Потому как стихи белые – они больше похожи на дыхание, на пульс. Ведь стихи – это и есть пульс. Это и есть дыхание. Не всегда ровное – иногда и сбивчивое. Прерывистое.

    Для меня стихосложение не имеет того священного смысла, каким оно было наделено когда-то, в ранней юности, когда классиков читал. Это было чем-то совершенно недостижимым. А вообще, зарифмовать пару строк каждый может. Стихотворных размеров - ограниченное количество, у слова «любовь» рифм мало. «Кровь», «морковь», «вновь», «бровь», «свекровь»… Ясно, в общем. Все рифмовали. И чем красивее и непонятнее, тем лучше. Правда, смысл при этом теряется, но зато звучит волшебно. Загадочно.
    Девчонки в школе писали друг другу в тетрадки всякую ерунду и умилялись: «Катя – ты ещё ребёнок, хочешь знать свою судьбу? Помни – каждый поросёнок превращается в свинью!».
    В общем, начисто разочаровался в поэзии Хатори Ханзо. Когда сам, видимо, в кабана из поросёнка превратился. Любого из современных поэтов открой – друг от друга не отличить. Один – словно продолжение другого. Ничего нового. А вот классиков – это всегда пожалуйста, наизусть, по ситуации, и проникновенным голосом, и дрожь вызвать… Как Моррисон. Можно даже без музыки.
    А если ещё и на иностранном языке, да чтобы и непонятно – совсем хорошо. Не на японском – стихи короткие, и все ржут. А вот на английском – в самый раз. Вот некоторые думают, что песня Ника Кейва «Where the Wild Roses Grow» - это красивая баллада о любви. А на самом деле – это красивая баллада про жестокое убийство в особо циничной форме. Или «Polly» у Курта Кобейна. Тоже песня очень трогательная, мелодичная, только про насилие.

    Так вот - мне трудно представить себе, чтобы женщина могла бы завести мужчину стихами. Наоборот – легко, потому как стихи специально для этого и придумали. Ну, нет таких стихов у женщин.
    «Могла ли Биче, словно Дант, творить, или Лаура - жар любви восславить?»… А как же гейши, спросите вы? Ну, да, услаждают слух пением и светской беседой. Приятно поговорить с умной женщиной, и всё такое. Но вот чтобы завести мужчину стихами… Нет. Тут нужны действия. Мужчина включает обоняние, осязание, зрение. Но не слух. Вот если накормит, напоит, стриптиз покажет – это да. Впрочем, вы можете опровергнуть.
    Хатори Ханзо – тот ещё циник. Но романтика ему тоже не чужда. Хотя, бывает, увлекается. Вот полумрак, свечи, а он сидит и читает ей стихи  проникновенно, и читает... Уже довёл её до нужной кондиции, а потом – а, вот ещё вспомнил одно, и вот, и вот… Она сначала пальчиками перед его физиономией пощёлкает, потом по башке ему постучит, потом халатик скинет, а он всё читает… Ну, действительно, остаётся только этот меч для колки льда продемонстрировать. Вот Бовари из таких. Которые любви не желают - требуют. Нет - приходят и берут.
    Кстати, здорово она пишет про секс. Так, будто это – нечто совершенно естественное. Как дышать. Заниматься сексом – это нормально. Без всякого стеснения или, наоборот, благоговения. «Айналайн» её перечтите, если кто не читал. Особенно порадовало «Немного о романтике» - в двух словах, за которыми рисуется целая история. Как иероглифы – чёрным - тонкой кисточкой на белом листе. Всего два. Вместо двух-трёх страниц текста.

    Так всё-таки про стихи хочу сказать. Понятно, что оригинальными формами среди поэтов мало кто отличается. Наиболее яркие и самобытные – Маяковский и Цветаева. Но поэты, их поклонники, пытаясь писать в их манере, становятся заложниками форм, изобретённых Владимиром Владимировичем и Мариной Ивановной. И это сразу в глаза бросается, как бы талантливо не было написано стихотворение, форма угадывается сразу. Ага, Цветаева, всё ясно… Так что даже посвящение там лишнее. Просто потому что её форма изложения – она такая одна. Короткие, порывистые, страстные предложения. Разбиение одного слова на две строчки. Длинные тире-паузы. Так что любая попытка выразить себя в такой форме обречена.
    Когда-то, в ранней юности, перечитал всю Цветаеву. Всю-всю. И стихи, и прозу. Завораживала вот эта страстная, нервная подача. Не-такая-как-у-всех. Потом, став старше, узнал некоторые подробности биографии. Про Сонечку. Про дочку, которую угробила. Теперь не могу вообще о ней говорить. Вы уж простите.
    Но радует, что вы всё-таки ищете СВОЮ форму выражения. По крайней мере, пытаетесь. Потому что понимаете, что тут главное – сделать так, как никто другой. Самобытно. Вы на верном пути. Если будете ему следовать, приблизитесь к совершенству. Потому как стихи – это настроение. Эмоция. И чем ближе передашь, тем лучше. Главное – испытывать удовлетворение, если получилось записать именно то и именно так, как чувствуешь. Вот это действительно здорово. «ровно» - вот оно! «Кровавую Мэри» - туда же. Кстати, интересно – названия стихотворений пишутся с маленькой буквы. Это вы, значит, сами всё осознаёте…
    Сделать так, чтобы открылся нужный канал – просто. Чтобы появился свет, нужно нажать на в(ы)ключатель.
    Вершина мастерства автора – когда читатель понимает: этого я никогда и ни у кого не читал. И не прочту. Только здесь. И сейчас.
    Хотя что там с Треплевым сотворили эти пресловутые «новые формы»? Вот. То-то и оно.
    Вот Пушкин – он один такой. Несмотря на простоту (вроде бы) и гармонию.
    «Музыкальные портреты» ваши – оригинальное изобретение. Я вот думал, как бы вы меня изобразили. «Smells Like Teen Spirit», не иначе. Я – разный. И быстрый я, и медленный, и страстный я, и бесстрастный… Но хватит уже обо мне.
   
    Про переводы. Да ни фига это не переводы – скорее, ассоциации на тему. Так получилось, что «Nothing Else Matters» и «Who Wants To Love Forever» - из моих любимых песен. Само по себе звучание английского языка – волшебно. Правда, переводов таких, без изюминки – сотни… Лично мне запомнился только один перевод одной отдельно взятой песни. Дорзовской «The End»: «Это каюк, прекрасный мой друг…». Дальше, правда, более традиционно было. Но этот перевод – не помню, чей – опубликовали аж в журнале «Иностранная литература». За оригинальность, видимо.
    Ладно. Поговорим об этом. Выскажу и своё мнение.
    Конечно, это трогательно, что истина – в душе, и тому подобное. Но, по-моему, каждая песня – это определённое настроение. А иногда ключ – в определённой строчке. Вот в «Nothing Else Matters» ключ – это именно первая строчка. Не то, что мы живём своей жизнью, а на остальных плевать, а именно вот это – «so close no matter how far». Как бы мы не были далеки друг от друга, мы всё равно рядом. Мы близки. Это – про дружбу, не про любовь даже. Про наш ближний круг. Семья, друзья – они всегда рядом, хотя порой и далеко. Вы эту строчку проглотили. А ведь именно она – ключ. И далее – «Я ещё никогда не был столь откровенен». То есть такое вот – в первый и последний раз.
    Ну, ладно – у вас своё видение этой песни. Междустрочье, не перевод. Подтекста перевод. Что-то своё увидели и сделали. Похвально, что всё-таки – своё. Поэтому ничего похожего нигде и не прочтёшь.
    Как и с квинами. Там такая штука, что Любовь = Бессмертие. Потому как то, что мы творим, благодаря ей (творим – во всех смыслах) – обретает свою, самостоятельную жизнь. Глупости. Безумные поступки. Слова. Стихи. Рассказы. Дети. А вот та любовь, что в песне – обречённая. Ни времени для нас нет, ни пространства, и шансов нет у нас жить вечно, но можем мы любить, любить вечно… Как Волшебник в «Обыкновенном чуде»: «Я, на свою беду, бессмертен – мне суждено пережить тебя»… Вот и ловишь каждый миг. Пытаешься остановить.
    Хотя ведь там, в Вечности, уже не столь важно, что Данте безответно любил Беатриче, а Петрарка – Лауру. И кто из них кого пережил. Потому что там они – вместе. И их имена связаны навек.
    Ну, это так, поделился сокровенным. Позволю себе повториться – это в первый и последний раз.

    Бовари чудесно умеет перевоплощаться. Четыре исторические зарисовки – очень похоже на Валентина Пикуля. Только по-женски, слава богу. Стиль передан, и история – истории! - эмоциональные, вкусные. Исторические персонажи - живые. Мечутся. Сюжетные линии связаны одной деталью. Интригует.
    А есть рассказ – «Там, за мостом» - совершенно в стиле Светланы Гужиной написан. Понятно, что Бовари и Светлана общаются. Но так здорово уметь учиться - впитать чужой стиль, и всё-таки сделать по-своему… Неплохо. Как вода, приобретать чужую форму, перетекать в другого. В стиль другого. В стиль – близкого. Как краски, как смешение цвета. И найти свой.
    Но у Светланы плавное повествование, а концовка всегда неожиданная. У Бовари – просто следишь за развитием сюжета и регулярно вздрагиваешь, как от ударов.
    Эти дети - у одного нет ручки. У другого – ножки. У кого-то чего-то нет. У всех – нет родителей. И этот мир – как склеп. Как ящик заколоченный. А есть другой мир. Людей, у которых тоже многого нет. Чести. Совести. Чистоты. Души, наконец. Только им без этого хорошо. Комфортно. Потому что они, в отличие от этих несчастных детей, не ощущают отсутствия чего-то. Разве что – и очень часто – чувствуют соседство скуки.
    Вот этот, и ещё «РЭМ», про собаку. Это та же манера, что и у Светланы. Но если у неё – иголочки в больные места, то у Бовари – просто как вот этой бутылкой по башке. И всё. Ты вырубаешься. И ты не просто оглушён. Тебя нет. Да, пригодится вам эта косигатана для колки льда – эффект тот же, но мгновенный. Изящнее. Чтобы потом думать не надо было, голову руками охватив. Был бы девчонкой – плакалЪ бы.
    Есть такие темы – старики, дети, животные. Особенно животные. Те, кто не может за себя постоять… Нет, понятно, что когти, зубы, и порвать могут. Да и рвут иногда, и жалко человека-жертву. Особенно если это ребёнок. Но вот когда с ними что-то происходит, вот так, по человечьей вине – больно. Именно от этого бессилия, что вот ты можешь защититься, а они – нет.
    Поэтому лучше тут вырубать не мозг, а сердце. Чтобы оставались какие-то мгновения на то, чтобы мозг осмыслил, что ты почувствовал от прочитанного.

    Да… мартини из гранёного стакана… Саке отхлебнуть не хотите? Залпом? Но дам водкой никогда не угощаю. Это они сами потом… доводил.
    Вы танцуете танго, Лена?
    «Голос генома» - класс. Он Настоящий. Я Его чувствую! Есть Талант. Вот туда вам, туда! Это ваше!
    Прекрасно описать историю с чувствами = передать отрывки, ассоциации, всплески. Как на листе бумаги – отдельные мазки, но такие, чтобы внимательный зритель сам картину дорисовал. И дорисовывает. И дочитывает. Вздрагивает от ассоциаций. Всё уже давно нарисовалось. Бам! Бам! Бам! И в конце – косигатаной точку поставили. Всё.
    Настоящее. Эмоция. Без всяких ложных красивостей.
    Нет, ну, правда, стоит ли тратить то, что вам дано, на стихи?

    Да, вот про бездну ещё… Знаю, о чём вы. На её краю рано или поздно оказывается каждый. Проблема выбора. Вниз – это если не думать. А если проявить осмотрительность, обдумать всё, на ком это как скажется – отойдёшь от края наверняка. Потом всё равно будешь жалеть. О любом принятом решении.
    И не было бы сейчас этой дурацкой забегаловки, подсобки, стакана гранёного, мечей этих…
    А с другой стороны, не останься Хатори Ханзо один, не бывать ему мастером никогда.
    «No woman – no cry», как говорится.
    Или так:
    «No woman – no crime». В том числе.

    В общем, получил от вас, Лена, по полной программе Хатори Ханзо. «О, женщины, вам имя – вероломство»… Усладили слух стихами и музыкой. Накормили вкусно. Кровавой Мэри напоили. И в порыве страсти от души долбанули по голове чем-то тяжёлым.
    Встретил Новый год один. В темноте, с гранёным стаканом мартини.
    Вымыл стакан.
    Полил фикус.
    Собрал инструменты.
    Всё лишнее забыл.
    Погасил свет.
    Закрыл дверь.
    Ушёл.
    Чтобы завтра вернуться. Уже другим.
    А меч – ну, пусть остаётся вам. Он короткий, как нож для колки льда. И за корсажем поместится. А то мало ли чего…

                Хатори Ханзо

P.S. Ссылка на авторскую страницу Бовари: [http://www.proza.ru/avtor/bovari/]