Трудно быть Человеком...

ТРУДНО БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ…


Рассказ
Во вселенной Периода Полураспада


Трудно быть Человеком…

Тёмное море тихо шумело на фоне серого неба. Бежево-коричневое побережье молчало.

И так постоянно. Изо дня в день. Один и тот же пейзаж. Одна и та же погода. Одно и то же настроение. Это невыносимо…

Нас учили быть Человеками, идти вперёд, несмотря ни на что, стремиться вверх, падать, чтобы вновь подниматься и продолжать свой ход, помогать товарищам и спасать, спасать, спасать, спасать души, упавшие на дно, подталкивать их к взлёту, истреблять зло и развеивать тьму.

Но трудно быть Человеком…

Не все справлялись, многие слишком больно падали и умирали, а те, кто оставался жить, продолжали тащить за собой трупы и, что удивительно, воскрешали их… Непрерывный путь наверх… Безумный полёт к цели, к солнцу, обретающий мудрость, но теряющий всякий разумный смысл. Там, где мудрость, нет места разуму…

Я отошёл от холодного окна, по скрипящим половицам приблизился к грубому деревянному столу, провёл по пыльной доске рукой. Сколько уже времени прошло с тех пор, когда всё закончилось, закончилось раз и навсегда, осталась лишь вечность, немая, мёртвая вечность. Сел на стул, рука автоматически легла на леденящий металл. Красная краска давно слезла, в некоторые места намертво вгрызлась ржавчина. Этим мы прорывали себе дорогу, и это было нашим символом, нашим знаменем, нашим духом. Орешки лежали рядом. Разбив монтировкой скорлупу, я положил  в рот пресное ядро.

Да, мы спасли их, прогнали зло, которое установило тиранию и деспотизм над ними, но мы не смогли излечить их Разум. Эти твари, обезумевшие от неожиданной, бесплатно давшейся им свободы, создали новое зло, навеяли новой тьмы, сотворили своего тирана. Им так легче жить, они получают наслаждение, когда их бьют и держат на цепи.

Как трудно быть Человеком…

В рот последовало второе ядрышко. Всё должно иметь ядро, содержать в себе сердцевину. Третий хрустнувший орех оказался пустым. А у них нет ядра, нет сердцевины, и они заполняют свою пустоту иллюзией, живут ей, поклоняются миражу мира и свободы. И мы их спасли, даровали им свободу, чтобы потом они добровольно лишились её, продав, поменяв на рабство и материальные блага, которые сожрали их душу.

Они не могли быть Человеками…

Мы проливали свою кровь за бездушных существ, которые потеряли всё человеческое… Или это и есть настоящее проявление человечности: быть разумным, алчным, кровожадным животным? Желание унизить, нажиться, причинить боль, сочетающееся с трепетом, благоговением и поклонением божествам – вот присущее им качества… А мы… Как я всё это ненавижу!..

Я с отвращением отбросил монтировку, та с глухим стуком упала на сухой деревянный пол и откатилась к двери, туда же последовала скорлупа.

Мы были Человеками…

И мы были глупцами… Надо было использовать их, тогда бы мы имели всё. Они бы боготворили нас. Мы были бы их божествами, покровителями. Но мы пошли дальше, отправились освобождать других. Что мешало нам остановиться, осесть и стать выше них? Мы ценили духовные сокровища, мы стремились к свету… и где сейчас?.. В пустоте, в забвении.

Не хочу быть Человеком.

И я перестал им быть, я ушёл, вернее, я остался… Когда мы им открыли реальный мир, многие решили вернуться, а я остался в этом ненастоящем, искусственно созданном измерении, и чувствую теперь свободу… в этом старом деревянном доме на песчаном берегу моря. Никого вокруг, и я свободен.

Я не Человек…

Мне не надо этого… Мне достаточно небольших материальных благ, мне не нужно высоких духовных ценностей… Покой и Свобода… Покой и Свобода… Покой и Свобода…


На лестнице послышались тяжёлые шаги, открыл дверь Кварт, мой верный слуга, державший в руках поднос с чашкой:

- Вам чай пить пора, господин.

Это был старый вортигонт. Ноги его еле держали, пигмент большого глаза в некоторых местах обесцветился, и на красном выступали серые пятна. Когда мы ещё сражались за свободу, я спас его от Большого Муравьиного Льва, с тех пор он поклялся служить мне, всегда следовал за мной и с радостью разделил моё отшельничество.

- Запомните, господин мой, серебряное небо бело, если… - он прошёл немного и спотыкнулся о брошенную монтировку, на пол полились капли чая.

- Да… - я стал замечать, что последнее время мой слуга стал часто говорить что-то странное, непонятное и со своими обязанностями справляться хуже. Старик… Старик.

- Простите, господин мой, уберу я, - смутился Кварт.

- Конечно, - я разлёгся на стуле.

- Пожалуйте, - вортигонт протянул мне дрожащей третьей рукой чашку.

Я сделал глоток горячего чая и почувствовал горечь. Снова… Это мгновенно вывело меня из себя:

- Чёрт! Кварт! Сколько тебе раз говорить, невозможно пить такой чафир! Разбавлять надо!

- Скупиться не следует, - пробормотал мой слуга.

- Разбавлять! Ты понимаешь? Разбавлять! Не говоря уже про то, что он горячий, а я люблю теплый! – поставил чашку на поднос.

 - Тепла мало…

 - Иди, налей, как следует, и убери всё это безобразие! – я согнулся на стуле.
 
- Не гневайтесь, господин мой… Простите… Всё сделаю я… - Кварт поплёлся на первый этаж.

Я опять откинулся на стуле, пригладил волосы. И я меняюсь, стал каким-то нервным…
Снизу донеслось хриплое пение вортигонта:

Ур харэ’ттэ солэ’ по роза’но гора’тэ,
Витуса’рэхэ ви’тэ р вотэ’ ы эзэ’.
Ы давэ’ ро их ро’то бутэ’рэсэ ф мрэ’тэ,
Иб шэлэ’ мрэ р чужрэ’тэ, тэ з чу’ждэ хрэтэ’.
Ы хрото’ хро’нэ вуж, хар пэ кру’то просэ’рэ,
Чужаза’раро р дор хущахо’ру музэ’.
Пэ глаще’рэ, гратэ’рэ, истэ’ ущабэрэ’…

- Сколько тебе раз говорить, не пой! – крикнул я слуге. – В этом доме должны быть тишина и покой!..

Кварт разразился кашлем и выдавил из себя:

…Путэ э’щэ мрэ: рэд мо ы э.

Скоро вортигонт вернулся с подносом в правой и средней руках и шваброй в левой, поставил его на стол, вернулся к двери, кряхтя, нагнулся и поднял монтировку, поставил её в угол и принялся вытирать лужу и подметать скорлупу.

Я попробовал чай: холодный и слабый. То, что надо…

Вортигонт подметал пол…

Он же и тогда, до борьбы за свободу, тоже день за днём держал в руках швабру…

Эта мысль поразила меня… Жаль его, зря я на него накричал…

Чтобы как-то разрядить обстановку, я спросил:

- Сколько ты у меня служишь, Кварт?

- Крутов восемь по чуждому крутоисчислению, господин мой.

Молчание. Лишь швабра шуршит о пол.

- А что за песню ты пел там, на первом этаже?

- О, господин мой, песнь сия очень старая. О доблести и бессмертии глаголит она. Единение и любовь чудеса великие творят, ибо свободу даруют они. Лишь трудности все жизни преодолев, истину найдёшь и полёта высоту почувствуешь, к свету взлетишь.

А что может дать мне свободу, ведь я отказался от того, чтобы быть Человеком? Я отрёкся от своего имени и теперь нахожусь в изгнании. Что не даёт мне жить и мучает меня?..

- Понятно, - протянул я.

Кварт задумался и сказал:

- Господин мой… а я перевод сей песни знаю на язык ваш.

- Да? – я поднял глаза.

- Да.

- О… это… это… замечательно… - интерес охватил меня, и я не находил слов. – То…

- Как пожелаете… - проговорил вортигонт.

Он поставил швабру, встал в центре комнаты, опустил голову. Дрожь перестала бить его, он сразу как-то стал выше, сильнее и моложе. Поднял голову, глубоко вздохнул и запел низким голосом:

Уж теплится восход над родными хребтами,
Просыпается живность в земле и воде.
Да пускай же всё это останется с нами,
Ведь идём мы в иное, то к чуждой горе.
И хрустит хрупкий грунт, как на круты прощаясь,
Удаляются в даль домовые края.
По равнинам, вершинам, судьбе улыбаясь,
Пойдём вместе мы: друг мой и я.

Я разлёгся на стуле и закрыл глаза. Чудная песня вливалась в меня блистающим водопадом и заполняла до краёв, создавала фантастические образы, расслабляла и волновала, неся меня в своём потоке. Никогда ничего подобного я не слышал. Это была не просто песня, это была красивая река, в чистые воды которой я опускался, качался на волнах и всплывал всё выше и выше. Это было искреннее наслаждение… Блаженство… Свобода… и покой, неразрывно связанный с борьбой.

Тяжела путь-дорога, но мы не боимся
И ни зверя, ни камня, ни мертвенный штиль,
Пролетим мы над пропастью, в щель просочимся,
На препятствия все точно хватит нам сил.
А вдруг если в походе нам станется тяжко,
Недоступнее скалы и глубже моря,
Стару песню, покрепче стянув наши стяжки,
Споём вместе мы: друг мой и я.

Откровенно раскрылись пред нами просторы,
И небесная птица покажет нам путь.
Мы умело обходим недругов дозоры,
Но ничто не заставит назад повернуть.
Ну, а если в дороге беда приключится:
В западню попадутся тут наши друзья,
То товарищей быстро от злого убийцы
Спасём вместе мы: друг мой и я.

И всё ближе и ближе заветна пещера.
Мы заходим в неё и пречудный кристалл
В непроходных лазах небольшого размера
В темноте ищем, староста так наказал.
Вот горит вдалеке белоснежное пламя,
Оно строже опала, светлей хрусталя.
Раз воспетый в былине тот Истовик-камень
Найдём вместе мы: друг мой и я.

Дело сделано, мы с драгоценнейшим грузом
Идём к дому по той же тропе, но в сей раз
Злостный враг, свет почуяв, как тяжка обуза,
Вслед спешит, догоняет, преследует нас.
Этот бой неизбежен, белцвет  передавши
Друзьям, бьёмся на смерть, никого не щадя.
И в сражении святом, последним нам ставшем,
Умрём вместе мы: друг мой и я.

Смерть нестрашна, ты если прожил жизнь так смело
И так ярко, что меркнут и вянут грехи,
Если ты потрудился, и жизнь посветлела,
То останешься вечно, восхвалят стихи.
Мы  добро сотворили, герои с тобою,
И пред нами раскинулась та высота.
Запоём, закричим и в высь над водою
Взлетим вместе мы: друг мой и я!

Последние строки Кварт пропел громко, с трепетом, почти прокричал, подняв вверх руки.

И замолчал, тяжело дыша.

Я открыл глаза и понял, что стою перед ним и тоже глубоко дышу, а по лбу струится холодный пот.

- Это… удивительно… удивительная песня!.. Волшебная!..

- Вы правы, - сказал вортигонт и пошёл к швабре.

Я почувствовал, как резко изменился. Что-то ушло от меня, ушло навсегда, безвозвратно, И это было прекрасно. Я стал легче и свободнее.

- Стой, Кварт, - окликнул я его. – Оставь, я сам всё уберу… Хм… Лучше… Лучше завари-ка, пожалуйста, мне чайку покрепче, горячего, - подумал и добавил, - друг…

- Конечно, - ответил вортигонт. – Вы, Человеки, очень чай любите, да и я попью с удовольствием… с тобой… друг мой…

У него на лице появилось что-то вроде улыбки, глаза казались ярко-красными, и не было видно тех серых уродливых пятен. Кварт повернулся и стройным, нешаркающим шагом начал спускаться по лестнице. Я взял швабру и посмотрел в окно.

По берегу гулял ветер, подхватывал и нёс песок, торжественно ревело море, а из-за серых туч пробился белый луч солнца и озолотил игривые волны.

Вот она, Свобода! Вот они, Покой и Борьба! Всё ещё впереди, ещё много трудностей надо преодолеть, но первый шаг сделан, шаг к возвращению. Я снова стал Человеком, я и глупец, и мудрец, я и грешник, и святой, я и ничто, и всё! И помог мне Друг, помог обрести Человечность. Трудно быть Человеком, но я справлюсь, ибо это мой Путь, и он предназначен Свыше!..


3 февраля 2007 г.