Три рогатки, две ноги. Короткие рассказы

Ужас во мраке.

Я бежал изо всех сил, тени подельников мелькали впереди, сзади нарастал грохот ног Судии, в жестокости которого не было никаких сомнений, после того, что мы с ним сделали. Мне удалось совершить неимоверное физическое усилие и пойти в отрыв. Кепка съехала на лоб, потом на глаза. Поправлять её не было времени, и я не заметил, что тени подельников пригнулись. Дневной свет, скудно проникающий в тех.подполье дома через продухи, практически не давал возможности что-либо разглядеть вовремя на такой скорости с кепкой на глазах. «Ещё немного и я выскочу из этой ловушки!» - подумал я. Надежда словно окрылила меня. И я полетел по направлению к запасному выходу из недр жилого дома.

«БДЗЭМММ!!!» - яркая вспышка осветила внутренность черепа. Крылья сложились, голова осталась на том месте, где встретилась с горизонтально проложенной трубой горячей воды, а ноги, и, потом вся моя тушка пролетели под ней, и улеглись на цементную стяжку пола. Кепка накрыла лицо полностью. Свет померк, в голове летали разноцветные шарики, хотя Первомай уже прошёл. Грохот каблучков, на которых преследовал меня Судия, стал невыносим, а потом прекратился. Сильная рука схватила меня за шкирман, вытащила из-под трубы и поставила на ноги. Кепка упала на пол. Я открыл глаза, и сразу их зажмурил. Лицо визави предвещало Нюрнбергский процесс. Моё ухо оказалось в длани Господа, и меня потащили на Свет.

Свет божий.

Он был ярок в весеннем солнце, но в душе моей стоял мрак, в голове шум, а на лбу росла шишка. Последствия поимки на месте преступления были понятны, но не была ясна их последовательность, что смущало. Шарики наконец-то выбрались из моей головы, и улетели в неизвестном направлении, шум стал затихать, и я посмотрел, скосив глаза, на владелицу моего уха. Поймав мой взгляд, очаровательная девушка лет девятнадцати-двадцати, тряхнула моё ухо. От боли мои глаза сузились, и через их амбразуры я увидел, что по стройным ногам девушки течёт кровь из трёх ранок. «Надо же…- подумал я – Все попали…А попался только один…я…».

Переживания по поводу одиночества были напрасны. В метрах двадцати от места, которое освещал Свет божий, стояли Сашка и Лёшка, попавшие в объятья Сашкиной мамы на выбросе из тех.подполья. Они уже раскололись. Сашкина мама посмотрела в мою сторону, что-то резко сказала, преступники покорно передали ей холодное метательное оружие, и она повела их на место будущего процесса. К песочнице. Меня подтащили туда же. Евгения Ханановна протянула руку, я вздохнул, и отдал своё сокровище – супердальнобойную рогатку с шикарной «венгеркой» (круглой резинкой).

Подъехала голубая «Волга» Лёшкиного отца. Он вылез из неё уже с мрачным видом небритого лица (его экипаж летал над Северным полюсом в сложных метеоусловиях, и он перестал бриться). Заметив нас, поморщился, понимая, что ничего хорошего это скопление людей не предвещает, и подошёл к нам. «Женя?» - задал низким голосом вопрос. «Вот и вот, Боря!» - ответила Евгения Ханановна, показывая на ноги девушки, и демонстрируя оружие массового поражения. «Сейчас…» - сказал Борис Петрович, и направился к машине. Из подъезда вышла моя бабушка и присоединилась к процессу. «Боже мой, какие ножки – сказала бабушка – Где же Вы, милочка, на колючую проволоку налетели?» «Это она на меня налетела! – нервно ответила милочка – Чулки – раз; на свидание не попала – два!» «Не надо считать огорчений, дорогая! – уверенно продолжила бабушка – Пойдёмте со мной. Я обработаю ранки перекисью водорода, а то, не дай Бог, гангрена начнётся! Зачем ампутировать такую красоту…» Освобождённое ухо хлопнуло о голову. «Гангрена?! Вы шутите!» - осипшим голосом сказала девушка. «Я зубной врач!» - гордо объяснила бабушка положение дел претендентке на ампутацию. Та побледнела.

Кара небесная.

Вернулся Борис Петрович с ножницами и кусачками. Молча взял рогатки у Евгении Ханановны, снял  с них «венгерку» и ножницами почикал её на мелкие кусочки. Разделил на три равные кучки. Расставил нас против них, и тихо приказал: «Съесть!» Мы переглянулись. «Боря! Борис Петрович!!» - раздались протестующие голоса. Девушка криво улыбнулась. Борис Петрович посмотрел в небо: «Так…» Мы начали есть резинку. Без воды шла плохо. Желудки заурчали, не поняв, что в них стали закидывать.

Кучки резинки растаяли. Борис Петрович довольно хмыкнул, взял кусачки, и оглядел нас по очереди. Посмотрел на Лёшку: «Ты первый. Протяни правую руку» «А это зачем?!!» - три женских голоса слились в один. «Ногти рвать…- спокойно ответил Борис Петрович – Резинку не сможет натягивать…» Лёшка отдёрнул руку. Я почувствовал, как обрезиненный желудок сжался в отчаянии. В голову вернулся один цветной шарик, потом второй….Сашка подвинулся в сторону мамы.

Я посмотрел на свою правую руку, которая так уверенно натягивала «венгерку», а потом отпускала её, и алюминиевая пулька устремлялась со свистом в цель – китайский болоньевый плащ. Эти плащи недавно вошли в моду, и раздувались, когда их перетягивали поясками. И в раздутом состоянии трубно отзывались на удар пулек о них, что приводило нас в восторг. Люди оборачивались, или растерянно смотрели по сторонам, не понимая происходящего. А в тех.подполье раздавалось тихое хихиканье. Дохихикались…

«Руку!» - жёстко повторил Борис Петрович. Лёшка со стоном протянул руку отцу. «Ладонью вверх!» - рявкнул тот на сына. Женщины приготовились закричать. Борис Петрович схватил рогатку и стал кусачками резать её, кроша изделие в ладонь сына. Бабушка выдохнула воздух, Евгения Ханановна одобрительно закивала головой, раненая нами девушка почувствовала, как свершается месть. Потом ладонь протянул я, потом Сашка. Это была наша гражданская казнь.

Когда все три ладони наполнились кусочками алюминиевой проволоки, Борис Петрович равнодушно посмотрел на нас, и приказал: «Съесть!» «Вы, что?! – закричала девушка – С ума сошли?!! Они ещё маленькие!» Бабушка растеряно посмотрела на неё, явно обдумывая вопрос, можно ли глотать металл взрослым, с медицинской точки зрения, конечно. Евгения Ханановна поджала губы: «Борис! С резиной я была согласна, но это уже чересчур! Лёша твой сын, и ты волен делать с ним, что захочешь, особенно, когда небрит! И то, знаешь, есть
пределы методов воспитания, которые переходить не надо!» Борис Петрович стал дико ржать: «Поверили, да?! Эх, вы, дамочки!» Он махнул рукой, взял инструменты, и пошёл к машине. Экзекуция закончилась.

Контрибуция.

Девушка просительно посмотрела на бабушку. «Ах, да…- спохватилась та – Гангрена…Пойдёмте быстрей!»  Втроём пришли домой. Бабушка усадила пациентку в кресло, и стала промывать ранки перекисью водорода, а я пошёл на кухню запить, наконец-то, «венгерку» водой. Дверь в квартиру открылась. Пришёл мой старший брат. Брат был пижоном. Курсируя между Плесецком и Байконуром, зарабатывал нехилые по тем временам деньги, участвуя в различных запусках спутников «связи». Спутников «связи» становилось всё больше, а связь всё хуже, что не мешало брату отовариваться в тамошних магазинах дефицитом. В этом дефиците он и появился.

Увидев картину скорой помощи сначала удивился, потом присмотрелся к раневым поверхностям, удовлетворённо хмыкнул. «Кто она?» - спросил меня. «Потерпевшая…» - скромно ответил я. «Предупреждал же, чтобы по ногам не стреляли!» - нахмурился брат. «Но, очень и очень…» - продолжил он уже другим тоном. «Да…Ничего себе так…» - задумчиво, в тон ему, сказал я. Брат хохотнул, и пошёл в «перевязочную». Угроза гангрены миновала, девушка благодарила бабушку. Брат дождался окончания благодарностей, и, ласково глядя девушке в глаза, произнёс: «Зоя, да? Зоя, мой младший брат-стервец очень виноват перед Вами. Он мал, и не может загладить свою вину, как это может сделать взрослый мужчина. Зоя, если Вы его ещё не простили, то я прошу сделать это, и приглашаю Вас в кафе-мороженое «Космос». Чтобы не утруждать раненые ноги, мы поедем на такси. Не отказывайте мне, ради будущего юного хулигана»

Зоя посмотрела на меня. Я стоял с поникшим видом, понимая, как мой старший брат использовал мою ошибку молодости в свою пользу. Девушка выдержала паузу, окинула взглядом Сашу, и сказала: «Хорошо. Я прощаю мальчика…Ну, что ж, принимаю кафе, как некую контрибуцию…» Когда дверь за ними закрылась, я впал в ярость. Пришлось съесть бутерброд, запивая его молоком.

Через две недели в тех.подполье гуськом проникли три тени. Они расположились у продухов, ожидая прохождение болоньевых плащей. В руках лиходеев тускло поблёскивали рогатки. Я ожидал Зою, не зная того факта, что девушка в этом районе больше не живёт, так как переехала к моему брату. Вот так всегда! Кому-то всё, а кому-то резину жевать!