Пара слов о мечтах бабушкины сказки

За три девять земель, за горами и холмами, там, где огромными своими землями правил великий и мудрый царь Иоанн Пятый, беда сучилась великая. Повадился на земли эти нападать ужасный змей, что о трёх головах. Ни страха, ни устали не ведая, жёг он села да деревни, пожирая всё, что на глаза попадается. Уж и не одно войско царь отправил, чтобы утихомирить душегуба проклятого, да толку-то? Пеший летающему не страшен. Ни один с тех походов назад так и не вернулся. Все, как один головы буйные сложили. Видя, что горе змей несёт великое, уж и сам царь отправился к мучителю.
Долго ехал он вдоль сел и деревень выжженных. Каждый раз глаза закрывал, не в силах видеть более лица напуганные, да калек изуродованных. А на Владыку-то своего все смотрели. Со страхом кто, кто и с надеждой, а кто – с ненавистью. Не одна луна сменилась, прежде, чем царь змия проклятого встретил. Ждал тот его на поляне им же и выжженной.
-Ну, чего пришёл? – всеми своими головами погаными на царя уставился злыдень.
-О милости великой просить, – грозный царь спешился, да в лапы поклонился мучителю.
-Ну, так проси! Чего медлишь-то?
-Оставь земли мои. Чего хочешь проси, только не мучь ты народ мой. И так бед великих натворил, сирот сиротинушек сколько оставил! Чего хочешь проси, всё дам: злато, да сребро, каменья любые. Всё, что попросишь, дам!
-Всё, что попрошу, говоришь? Не нужны мне твои каменья. Дочь отдай! Тогда и получишь, что сам просишь.
-Да быть по-твоему, владыка! – поклонился снова в лапы змию царь, взял коня под узду, да побрел домой.
Ни видя ничего, да не слыша, брел он назад, да народ, что уж и бунты голодные устраивать начал, расступался перед царём грозным, да, шапки стаскивая,  в ноги кланялся спасителю своему. Долго ли коротко ли, добрёл царь до хором своих; дочь единственную свою повелел в лучшие наряды обрядить, да приданного три сундука собрать. А как только готово всё было, повелел он отвезти дочуру змию проклятому. Лишь бы оставил он только в покое народ его измученный.

Трубы затрубили, барабаны затрещали, да гонцы во все концы мира полетели, весть соседям неся великую: тот, кто цареву дочку из лап змиевых освободит, тому и в жёны её и править государством великим. А с собой портреты, иконописцами лучшими написанные.
И взволновались соседи. Один за другим воины отважные собираться в походы великие бросились. Полетели конницы стремительные, да воины храбрые на помощь дочке царёвой направились. На гору змеиную один за другим войска бросались, головы в сечах великих складывая. Уж и земля кровью пропиталась да так, что камни да и те покраснели. Уже и костьми все покрылось опаленными, что и ступить некуда было, а войска всё шли и шли. К горе – со стягами гордыми да маршами бодрыми, обратно – со стенаниями, да раненными на плечах. Уж и войск не осталось вокруг, уж и цари окрестные осиротели, детей любимых лишившись, а охотники новые всё находились и находились, пока, наконец, и тех в живых ни одного-то и не осталось…

Царевна-цветочек в башне змиевой всё росла и хорошела. Румяна, стройна, хороша стала; глядеть очам-то услада. А как петь начинает песни свои грустные, так даже змий, почто душегуб, так и тот прислушивался. Сердце проклятого смягчалось, та так, что отпускал он с Богом армии истерзанные. Уж и не одна зима прошла с тех пор, как заточили её в башню эту, уж и не одно лето ясное. Ждала все царевна спасителя своего прекрасного. Все верила, что прискачет он на скакуне гнедом, что победит змия, да с собой заберёт. Днями напролёт мечтала она о том, какой та встреча будет. Как бросится в объятия спасителя своего, да к устам алым припадёт. Мечтала, да песни слагала. А ещё – плащ для любимого своего вязала, работы тончайшей.
В то же время самое, царевич жил прекрасный. Был он сыном меньшим царя грозного. Братьёв шестеро, так те полегли, за царевной отправившись. А царевича-то меньшого и не брали с собой. Какой, говорят, воин из тебя? Дальше книги свои читай, да не лезь в пекло-то. Но портреты показывали, да при нем и грезили-то, как царевну из лап чудища освободят. Вот и полюбилась сыну меньшому царевна распрекрасная. Да так полюбилась, что  уж и жизнь сама не мила стала.
Повелел тогда царевич в горницу  свою все книги перенести, да и заперся там, никого не впуская. Уж и год прошёл, и второй начался, да только на третий вышел юноша на свет Божий. Вышел, да к отцу в ноги; благословения просить на поход. Долго царь грозный отпускать не хотел сына своего, единственного в живых оставшегося, да только видит, не удержать ему меньшого своего. Разве что силком! Вот и благословил, скрипя сердцем, на свершение великое.

Обрядился царевич в одежды чёрные, взял с собой осла серого, книгу толстую, да меч верный, да и с Богом в путь направился. Пять лет скитался по мудрецам да монастырям, Колдуна Кривого выискивая. Все болота избродил; осла погубил, книгу потерял, да меч сломал. Сам-то жив едва остался, да спас его карлик горбатый; из самой топи вытащил, да сжалился и взял к себе в ученики.
Уж три года провел царевич у колдуна, премудростям великим, да тайнам чёрным учась. С утра раннего, и до ночи черной, глаз не смыкая, корпел он над томами ветхими да рукописями тленом тронутыми. А по ночам царевной грезил; как победит змия, как встретит его царевна, как обнимут они друг друга. Вот уже и четвертый год пошел. Уже и царевич - не юноша пылкий, но муж грозный. Уже и Колдуну Кривому впору учиться у ученика своего.
Решился, наконец, царевич. Собрал с вечера мешочков с травами разными, а под утро то и покинул лачугу учителя своего. Всю дорогу-то и грезил, как царевна его встретит. Так, что и не заметил, как к горе подошёл; вся дорога-то ему мгновением одним-то и показалась! Развязал тогда он мешок тугой, разжёг костер, да стал травки свои да порошки в огонь сыпать.
Зашипело пламя жаркое, взметнулось прямо к небу, да на змия обрушилось потоком огненным. Взвился душегуб проклятый, ринулся в небесам, да и рухнул камнем о земь. А Царевич-то в клетку к возлюбленной своей прямиком и бросился.
Долго-долго смотрели они друг на друга, счастию своему не веря. Крепко-крепко обнявшись, стояли посреди комнаты, пока, наконец, солнышко ясное не поднялось в небе.
-И что мы теперь будем делать? – уж и глазам своим не веря, царевна к царевичу обратилась.
-Не знаю, – плечами тот лишь пожал. – Я, ведь, всю жизнь мечтал освободить тебя. Теперь, моя мечта осуществилась. А что ты хочешь?
-Не знаю, – царевна взор свой потупила. – Я, ведь, всю жизнь мечтала, что ко мне царевич прекрасный пришёл. И моя мечта сбылась.
-Выходит, нам теперь не о чем мечтать?
-Выходит, что так.
-Но, что нам теперь делать?
-Я не знаю.
-Зато, я знаю! – царевич бросился назад к дверям. – Я знаю! Я оживлю змия! Я выжгу поля с цекутой и маком! Я повелю казнить колдуна! Я..! Я после этого я снова буду искать! Искать и учиться, как победить змия, и как снова прийти к тебе! Я буду каждую каждый день мечтать об этом! Снова и снова!
-А я… Я буду сидеть у окна и, как прежде ждать, когда ты придёшь ко мне снова! Я буду верить, что в один прекрасный день ты снова победишь дракона и предстанешь передо мной. Я буду верить! Я буду мечтать!
-Мы будем мечтать! – замерев на пороге, воскликнул царевич. – И нам будет, ради чего дальше жить!
-Ступай! И поторопись! Я верю! Я мечтаю от этом, – но эти слова царевич уже не слышал. Снова засыпал он снадобья в костёр, змия проклятого оживляя. Снова побрёл он неведомо куда. Лелея свою мечту о спасении прекрасной царевны.