Об одной неудавшейся рифме

     Знать наизусть сотни стихов и, воспроизводя их, ни разу не ошибиться... — такого, наверное, не бывает. Редкой памятью на стихи обладал Корней Чуковский. В письме к И.Петровой от 30 декабря 1961 года он вспоминает свою первую встречу со стихами Ф.И.Тютчева: «...Так странно вспомнить: вот я, безусый, сижу на скамейке бульвара с крохотной книжкой в руках и дрожу от восторга, читая:

        Среди громов, среди огней...
        Тени сизые смесились...
        О, как убийственно мы любим...
        Как океан объемлет шар земной...
        Святая ночь на небосклон взошла...
        Есть в осени первоначальной...
        О вещая душа моя...

И те потрясающие стихи о весне, которые я сразу же запомнил наизусть с тех полудетских лет (не помню сейчас начала):

        Игра и жертва жизни частной!
        Приди ж, отвергни чувств обман
        И ринься, гордый1, самовластный,
        В сей животворный Океан!»

     «...Думаю, вам нет необходимости объяснять, как это важно, чтобы человек с самого детства знал как можно больше стихов наизусть», — замечает Чуковский в разговоре с писательницей Л.Либединской. Целые главы поэмы «Мороз, Красный нос» Корней Иванович читал наизусть, вспоминает И.А.Бродский, племянник известного художника. Легко запоминал он и прозу. Многолетний секретарь Чуковского, Клара Лозовская, рассказывает:  «Насквозь, том за томом, заново (и, наверное, в который раз!) принялся Корней Иванович читать Чехова. В конце каждого тома отмечал нужные ему страницы, выписывал отдельные фразы, слова. Оборотная сторона переплета этих книг сплошь исписана цитатами и номерами страниц. Завёл цветные папки, на которых сделал надписи: «Ф» (фольклор), «СР» («Скрипка Ротшильда»), «Скупость», «Щедрость», «Сила воли», «Энергия (речи)». В эти папки вкладывал крохотные листки с цитатами и в углу писал (соответственно названию папки): «Живопись», «Гостеприимство», «Яз.» (язык) и т. д., название рассказа, том и страницу. Но я никогда не видела, чтобы, начав писать, Корней Иванович смотрел в эти записи, держал их перед глазами. Казалось, он запоминал их наизусть в ту минуту, когда выписывал текст».
     Редкой памятью на стихи обладал Чуковский, но и он ошибался. Любопытную ошибку встречаем мы в статье «Александр Блок»:

     «...Как-то раз, уже во время войны, мы вышли от общих знакомых; оказалось, что нам по пути, мы пошли зимней ночью по спящему городу и почему-то заговорили о старых журналах, и я сказал, какую огромную роль сыграла в моем детском воспитании «Нива» — еженедельный журнал с иллюстрациями, и что в этом журнале, я помню, было изумительное стихотворение Полонского, которое кончалось такими, вроде как бы неумелыми стихами:

        К сердцу приласкается,
        Промелькнет и скроется.

     Такая неудавшаяся рифма для моего детского слуха еще более усиливала впечатление подлинности этих стихов. Блок был удивлен и обрадован. Оказалось, что и он помнит эти самые строки (ибо в детстве и он был усердным читателем «Нивы») — и что нам обоим необходимо немедленно вспомнить остальные стихи, которые казались нам в ту пору такими прекрасными, каким может казаться лишь то, что было читано в детстве».

     «Неумелые стихи», прочитанные Чуковским Блоку, — невольная вариация на тему стихотворения Якова Полонского «Мгновения»:

             МГНОВЕНИЯ

             Неведомый и девственный родник,
             Святых и чистых звуков полный.

                М.Лермонтов

        В дни ль уединения
        Скучного, досужного,
        Или в час томления, —
        В час, когда надменное
        И не откровенное
        Сердце снова мается,
        Редко, но случается,
        Что наш ум подавленный
        Жизнью подневольною,
        Рабскою работою,
        Или обесцвеченный
        Суетной заботою,
        Вдруг, как бы встревоженный
        Искрой откровения,
        Чутко ждет иль чувствует,
        Что вот-вот подкрадется
        То, что в нем отсутствует, —
        Нечто вдохновенное,
        В красоту повитое,
        Всем сердцам присущее,
        Всеми позабытое,
        Нечто несомненное,
        Вечно неизменное,
        Даст нам успокоиться —
        Промелькнет и скроется!
        Ночью ль благодатною,
        В сладкий час свидания,
        В утро ль ароматное,
        Свежее, согретое
        Лаской расставания,
        Как ни очарованы
        Мы земной усладою,
        Как мы ни спасаемся
        В миг самозабвения
        От самосознания,
        Всё ж мы просыпаемся,
        Счастьем удрученные,
        С чувством сожаления
        Или сострадания:
        То над нами носится
        Тень воспоминания,
        Или в душу просится
        Смутное предчувствие
        Близкого, обидного
        Разочарования.
        И тогда случается,
        К сердцу приласкается
        Чувство беспредельное,
        Светлое, далёкое,
        Счастье неизменное,
        Нечто беспечальное
        Вечно идеальное,
        Даст нам успокоиться —
        Промелькнет и скроется!

        Июль, 1897. Райвола

     «Неудавшаяся рифма», «усилившая впечатление подлинности этих стихов», жила только в  памяти Корнея Чуковского, у Полонского её нет. Две несмежные строки таинственным образом сошлись и зажили собственной жизнью. Любопытно, что и Блок «помнил эти самые строки».
_____________________________

1 У Тютчева — «бодрый» (стихотворение "Весна", 1938 г.).