Странности любви

            Был тёплый майский вечер. Наш третий класс резвился на дворе интерната.

Воздух был напоен ароматами весны, из репродуктора лилась песня о любви. Казалось, вот-

вот случится нечто необыкновенное. Романтическое настроение было не только у меня:

вдруг наша одноклассница стала расспрашивать, кто из мальчиков кому нравится. Меня её

вопрос поразил: неужели среди нас, десятилетних, уже кто-то влюбился? Оказалось, да:

Таня призналась, что ей приглянулся четвероклассник Толя. Я тут же попросила её показать

его. Моё любопытство, разбуженное завистью, было практически тот час же удовлетворено:

все школьники находились на одном дворе, а рядом с нами был именно четвёртый класс.
 
           Толя понравился мне сразу. Наверное, саму влюблённость в него я перехватила

у Тани. Не помню, чтобы она потом предъявляла мне претензии. Возможно, в тот весенний

вечер она придумала эту симпатию, а потом благополучно забыла. Подхваченное чувство

стало моей тайной, ею я ни с кем не делилась, постоянно ища глазами Толю, благо, его 

класс учился и отдыхал рядом. Вся моя жизнь с этой поры проходила под знаком любви, и

некоторые поступки я совершила во имя неё же.

           Родители решили отдать меня на воспитание дедушке, маминому отцу. Видимо,

мачеха хотела избавиться  от падчерицы, с виду послушной и молчаливой, но иногда

смотревшей на неё взглядом, который красноречивее слов выражал внутреннее сопротивление

её диктату. Моя сестра была покладистой, посему ей нравилась, к тому же она была старше

меня на два школьных года и быстрее бы, выросши, покинула родительский дом.

           Дедушка выделил меня из многочисленных внуков, тоскуя по умершей дочери,

нашей мамы, на которую, как он полагал, я была похожа. Он женился вторично вскоре после

смерти мамы и последовавшей за ней бабушки и надеялся, что с моим появлением порядка в

доме станет больше. Называя меня «аккуратисткой, как Дина» (так звали маму), он сетовал,

что его новая жена такими достоинствами не обладает. Мачеха заранее договорилась со

стариками, и они теперь знали, чем меня прельстить: баяном. О нём я мечтала давно,

умоляя родителей его купить и отдать меня в музыкальную школу. Не было для меня

счастливее минут, когда я терпеливо подбирала мелодию на забытом инструменте. Его

забрасывал баянист после нескольких рюмок за праздничным столом. Было время, когда

компании взрослых собирались у нас часто.

             Когда я появилась в деревне после окончания третьего класса, дедушка

считал, что вопрос о моём переезде к нему уже решён. Сама я сходила с местными друзьями

в школу, послушала их рассказы о сельской жизни, как вдруг до меня дошло: здесь я не

буду видеть Толика. Меня переклинило, даже приобретение долгожданного баяна потеряло

привлекательность. Возможно, потому, что меня до сих пор только кормили обещаниями, и в

руках его я не держала, я заартачилась и заявила деду с бабкой, что у них не останусь.

Не особо, видимо, они и стремились меня удержать, иначе инструмент бы купили. Так или

иначе, они приставали ко мне с расспросами лишь недолгое время, и тема была закрыта. В

конце лета я вернулась домой и ещё целых два года имела счастье видеть и даже

разговаривать с Толиком.       

            В интернате был свой духовой оркестр, в котором играли наши воспитанники,

среди них был и Толя. Я решила напроситься туда, чтобы быть ближе к нему. Пришла к

руководителю и стала его уговаривать взять меня в коллектив. Конечно, не называя  ему

истинную причину странного для девочки желания. Мой напор был таким неистовым, что

педагог сдался, хотя долго убеждал меня в глупости затеи. Кончилось тем, что он

набрал несколько девчонок, кроме меня, в свой оркестр. Так с моего желания возникло

единственное в своём роде творческое содружество. Я не достигла высот на поприще музыки,

даже нотную грамоту до конца не освоила. Её нельзя изучить за пару уроков, которые

уделил мне педагог. Меня спасал природный музыкальный слух, он как-то соединял все

эти "чёрные кружочки с хвостиками" и определённой высоты и долготы звуки, издаваемые

моим корнетом. Бывало, по нотам я играла для себя знакомые мелодии. Под звуки моего

горна, то фальшивые, то точные, интернатские воспитанники иногда просыпались утром или

укладывались спать вечером. Особого счастья, находясь вместе с Толей в духовом оркестре,

я не испытала: мешали репетиции и критические замечания руководителя.      
               
              Видела я зазнобу сердца не только в интернате, случалось, встречались мы и

в городе по выходным дням и на каникулах. Однажды летним вечером я шла в магазин и

нагнала его, он катил детскую коляску со спящим в ней ребёнком. Я притормозила, и мы

пошли дальше вместе. При внезапных встречах мы почти не разговаривали, как и в этот раз.

Но сейчас он, молча, протянул мне, а я взяла, красную розу на длинном стебле. И потом

всю дорогу раздумывала над этим фактом, ведь роза была подарена мне впервые в жизни! Я

шла рядом с Толиком, а слегка надо мной парила моя душа. Хорошо мне было как никогда до

этого. Вдруг мы услышали из кустистой аллеи вдоль нашего пути мальчишеский голос:

- Идите к нам, – и затем последовало приглашение заняться тем, что обозначалось 

неприличным глаголом. Я уже несколько лет как знала значение этого слова. Объяснили его

нам, девчонкам, досужие мальчишки из породы тех, с кем родители запрещают водиться.

Чтобы не узнали их чада раньше времени некоторые вещи из мира взрослых. Это знание

породило во мне сильное замешательство и немой вопрос, который я не могла задать

родителям: «Неужели этим занимаются взрослые?!» Наши малолетние наставники утверждали,

что так оно и есть.

            Видимо, Толик тоже был в курсе, что означает это предложение, так как

оцепенел вместе со мной. Мне стало жутко неловко перед мальчиком, как и ему передо мной,

я это чувствовала. А юное циничное создание продолжало выкрикивать всё те же слова,

упиваясь нашим смущением. Оно было в полном восторге от победы над детьми, которые были

не в силах ни ему ответить, ни его осадить. В молчании прошли мы до магазина и

расстались. Домой я возвращалась одна, пытаясь вычеркнуть из памяти досадный эпизод и

вернуть романтическое настроение. Увы, оно не возвращалось, хотя в руке у меня была

прекрасная роза – Толин подарок. Дома я оказалась уже в сумерках. У нас на кухне сидела

соседка. Увидев меня с цветком в руке, она поинтересовалась, откуда он у меня взялся. 

Выслушав ответ, округлила глаза и рассказала жуткую историю. Про то, как некоторые

девочки сначала получают от мальчиков цветы, а потом их находят в заброшенных

местах изнасилованными или, ещё того хуже, мёртвыми. И этот её воспитательный экспромт

возымел действие: остатки моего романтического настроения испарились полностью и

окончательно.   
 
              Раньше в интернате преподавали только немецкий язык, а когда мы стали

учиться в пятом классе, нас разделили на две группы, впервые введя изучение английского.

Я попала в эту группу, поверив объяснениям преподавателя: знать его выгодно, весь мир

говорит на нём. Сначала я была рада этому, а потом вспомнила, что Толя-то изучает

немецкий, и всем существом остро ощутила: изучая другой язык, я отдалюсь от него, а ведь

мне хотелось быть рядом. Поэтому только изучение мною такого же языка может нас

объединить! И я стала уговаривать классного руководителя перевести меня в

соответствующую группу. Опять, как и в случае с духовым оркестром, не называя истинную

причину такого желания. Моему напору противостоять трудно, посему позже имела я

сложности со своим немецким. Когда родители забрали нас из интерната, я не смогла

попасть в школу рядом с домом, в которую ходила до него. Там изучали только английский.

Пришлось учиться в дальней восьмилетней школе, а потом переходить в четвёртую по счёту,

десятилетку.

                Однажды мне пригодился язык: восемь лет я получала письма и писала на

нём, когда у меня появились друзья из Германии. Я тогда изучила его вновь

самостоятельно. Когда-нибудь я освою английский, ведь без его знания сейчас приходится

трудно. Конечно, для этого лучше всего подходят детские годы, но у меня тогда на первом

месте была любовь. Впрочем, она у меня остаётся на первом месте и поныне!          

               А любовь к Толику пропала в одночасье. Вслед за нами его вскоре тоже

забрали из интерната, и из-за того же немецкого языка он попал в нашу восьмилетку.

Однажды, идя по школьному коридору, я услышала смех группы подростков, среди которых

был Толя, что-то говоря парням и кивая в мою сторону. Этого оказалось достаточно,

чтобы разбилось чувство, жившее в моей душе около трёх лет.