Происшествие в Сьене в 1647 году глава 7

7
Отвлеченные скандалом с Николозой, придворные пропустили начало другого романа. Внезапно многие с удивлением заметили, что Сигибер д' Олонь в открытую оказывает знаки внимания Марии – Линсе, фрейлине, на которую вроде как «положил глаз» сам принц – герцог, и что последняя поддерживает его ухаживания. Доброжелатели несколько раз предупреждали господина д' Олоня о неосторожности его поведения, но он не удостоил их слова своим вниманием. Наглости д' Олоня и Марии – Линсы подивился даже Кристьерри Криммонс, всегда придерживавшийся самых мрачных взглядов на человеческую нравственность. На всякий случай он посоветовал Маригюрду поговорить со своим двоюродным братом, ведь в случае, если Сигибер впадет в немилость, на него тоже упадет тень, однако де Вер остался глух. Удивительно, но сам принц – герцог, казалось, лишился глаз и ушей. Во всяком случае, он ничего не предпринимал против развязной парочки, ни против принцессы Клары, открыто поощрявшей действия Сигибера.
Если состояние принца – герцога трудно было объяснить, то состояние Маригюрда объяснялось легко и просто. Голова его была занята Николозой и ожидающей ее судьбой. Он не сомневался в мстительности принцессы Клары, но не знал, как далеко она зайдет. Спросить о будущем бедной девушки было совершенно не у кого. Энлиль после случившегося держался с ним высокомерно, холодно и не разговаривал. Любая фрейлина, посмей он только обратиться к ней, сбежала бы от страха за себя, да еще нажаловалась бы своей госпоже. Пройти в часть дворца, занимаемого принцессой, и вовсе было невозможно. Чувствуя себя глубоко виноватым, Маригюрд и сам стал избегать людей.
Однажды, возвращаясь к себе после того, как он все утро разбирал почту, юноша увидел в конце коридора Джилмоури Дубтара. Дубтар сидел, как обычно, в оконной нише и по нотам разучивал псалом на лютне. В это время как раз вошло в моду петь псалмы под разные модные мелодии. Окно за спиной Джилмоури было открыто. За его створками виднелись окна владений принцессы Клары. Маригюрда пронзила внезапная мысль: если бы он умел играть на лютне, то мог бы своей игрой привлечь внимание Николозы и заставить ее подойти к окну, выяснив таким образом местонахождение девушки.
Вообще Маригюрд не был замечен в особенно близкой дружбе с Джилмоури. Если сказать честно, он вообще смотрел на него снисходительно и свысока, даже с некоторой  жалостью. Но сейчас этот человек и его лютня были ему нужны. Решительно подойдя к Дубтару, Маригюрд поклонился и сказал:
- Добрый день, господин Дубтар. У вас чудесно получается этот псалом. Я не сомневаюсь, что своим усердием вы добьетесь еще более впечатляющих результатов.

- Усердие в музыке, увы, не главное, - ответил Джилмоури, и лицо его болезненно передернулось. – Но без него тут тоже не обойтись. Мои успехи в музыке весьма скромны, и они действительно являются плодом долгих тренировок.
- Вы преуменьшаете свои таланты и скромничаете. Я нахожу вашу игру прекрасной, - возразил Маригюрд.
- Ну что вы, господин де Вер! Так играть, как играю я, может научиться каждый. Причем более талантливый человек за несколько уроков схватит то, чему я посвятил полгода, - сказал Джилмоури.
- Неужели так быстро? – преувеличенно удивился Маригюрд, которому это только и нужно было. – А не могли бы вы меня научить чему-либо, какой-нибудь простенькой мелодии?
Лицо Джилмоури снова болезненно передернулось. Он не мог взять в толк, с чего это к нему прицепился этот молодой бездельник. Не найдя приличного предлога для отказа, Дубтар тяжело вздохнул и спросил:
- И какой бы мелодии вы хотели бы научиться?
- Ну, чему-нибудь простому. Например, «У клена листья красны».
Джилмоури, уставившись в носки башмаков Маригюрда, покачал головой. Маригюрд понял это как согласие и взобрался рядом с ним на подоконник. На самом деле Джилмоури покачал голой осуждающе, подумав, как быстро де Вер забыл погубленную им девушку и собирается, по-видимому, завлечь в свои сети кого-то еще.
Урок их продлился полтора часа и был прерван появлением Симеона де Фирона, который окликнул Джилмоури:
- Дубтар, тебе личное приглашение? Ужин уже окончился. Мы дежурим с восьми часов вечера до восьми часов утра в покоях принца – герцога, или у тебя память отшибло?
Джилмоури Дубтар молча сполз с подоконника.
- Послушайте, господин Дубтар,  может, вы оставите мне свою лютню поупражняться?- вкрадчиво спросил Маригюрд, кончиками пальцев легко дотрагиваясь до его рукава. – Я буду осторожен и верну вам все в целости и сохранности.
Джилмоури не хотелось оставлять свою лютню в чужих руках, но он снова не нашел уважительной причины для отказа.
- Конечно, господин де Вер, - ответил он тихо.
С этого дня Маригюрд постоянно выпрашивал инструмент у его безотказного владельца и довольно навязчиво играл на нем одну и ту же мелодию либо сидя в оконной нише, либо на скамейке по другую сторону крыла дворца, занимаемого принцессой. Хотя его новое увлечение начало вызывать смех, его это нисколько не смущало. Один раз некая фрейлина высунулась в окно и в весьма резких выражениях потребовала, чтобы юноша перестал терзать её слух своим пиликаньем, на что Маригюрд посоветовал ей закрыть либо ставни, либо уши.
Старания его оправдались. Однажды он заметил, что к угловому окну второго этажа подошла женская фигура, в которой нетрудно было узнать Николозу. Он несколько раз приходил на это место и снова играл мелодию «У клена листья красны». Каждый раз Николоза приближалась к окну все ближе. В конце концов, он даже смог различить, что губы ее шевелятся в такт музыке, и осмелился негромко спеть:
У клена листья красны.
Вода в реке как лед.
Глаза твои прекрасны,
А губы словно мед.
Выяснив местонахождение девушки, Маригюрд решился поговорить с ней. Его решимость подогревала дубовая ветка, которая протягивалась от дерева почти к самому окну. Дождавшись, когда стемнеет, Маригюрд вышел из дворца, обошел его, подобрал горсть камешков, скинул сапоги и полез на дерево. Это оказалось труднее, чем он думал, потому что ствол был толстый, а ветви начинались на уровне его головы. Правда, потом ствол шел по наклонной, что облегчало задачу, но зато ветка, по которой он рассчитывал добраться до окна, была не слишком прочной и раскачивалась. Растянувшись на ветке на животе, Маригюрд бросил камешек в проем окна, темневший перед ним. К его удивлению, камешек не стукнул о стекло, а пролетел в комнату.
- Кто здесь? – раздался испуганный голос из темноты.
- Это я, госпожа Николоза, Маригюрд де Вер.
- О господи, зачем вы пришли? – с мукой в голосе отозвалась Николоза. Было слышно, что она охрипла от слез. – Неужели вам мало того, что случилось? Уходите, пока вас не заметили!
- Я сейчас же уйду, - пообещал Маригюрд, - Я только хотел узнать, что с вами, и как вы себя чувствуете. Ведь при дворе никто не знает даже, где вы находитесь.
- Теперь вы знаете, где я, так что уходите, пока мне не стало хуже, - плачущим голосом сказала Николоза.
- Но что с вами случилось?
- Ничего не случилось, уходите быстрее, господин де Вер, умоляю вас!
- Может, я чем-то могу помочь?
- Нет – нет, только не вздумайте просить за меня. Ради бога, уходите. Ну, пожалуйста, прошу вас!
Совсем смешавшийся Маригюрд стал продвигаться по ветке назад, но у него соскользнула нога. Ветка сильно закачалась, так что он едва не полетел вниз на каменные плиты.
Николоза, увидев это, испуганно вскрикнула. Когда ветка успокоилась, Маригюрд почувствовал, что не может слезть с нее прямо сейчас. У него голова шла кругом, а к рукам от усилия удержаться прилила слабость.
- Я сейчас уйду, - выдохнул он.
- Осторожно, не спешите, - отозвалась Николоза и высунулась из окна. Она сидела с ногами на подоконнике за занавеской. – Я не хотела вас обидеть. Но мне так плохо.
Она опять разрыдалась.
- Уверяю вас, госпожа Слейтон, что при дворе об этом совершенно ничего не известно, иначе я не рискнул бы искать вас и появляться здесь против вашей воли, - сказал юноша.
- Я сижу здесь, в комнате без всякой мебели и света. На полу лежит одно тонкое покрывало, чтобы спать. Мне дают только хлеб и воду, но это не самое страшное. Как только стемнеет, изо всех углов вылезают крысы и с писком бегают по всей комнате. Я стучала в дверь, умоляла дать мне свечу, но все тщетно. Фрейлины, которые приносят еду, даже не разговаривают со мной. Я уже две недели не слышала человеческого голоса, - пожаловалась Николоза. – Два дня назад, спасаясь от крыс на подоконнике, я не заметила, что юбка платья свисает почти до пола. Когда крысы полезли по платью, я так испугалась, что потеряла сознание. Только тогда принцесса согласилась дать немного отравы. Теперь крысы беспокоят меня немного меньше, но зато некоторые из них сдохли прямо в комнате, а некоторые под полом. Когда пригревает солнце, я просто задыхаюсь. Поэтому не обижайтесь на меня, господин де Вер, я не могу позволить вам остаться.
- Но я могу принести вам свечу, - предложил Маригюрд.
- Не стоит, господин де Вер. Её высочество принцесса и без того настроена очень решительно, не нужно усугублять её гнев. Она выгоняет меня со службы. Отец никогда не простит меня, ведь он приложил столько усилий, чтобы я оказалась на этом месте.
- Но я могу…
- Нет – нет, вы будете молчать, господин де Вер, иначе мне будет еще хуже.
- Но я бы объяснил…
- Умоляю вас, оставьте меня, не надо никому ничего объяснять. Обещайте, что будете молчать!
Маригюрд молчал.
- Маригюрд! – выдохнула Николоза его имя так, что у юноши пробежала дрожь по телу. – Если вы имеете ко мне хоть каплю сострадания, обещайте, что будете молчать.
- Хорошо, - ответил он.
- А теперь идите, идите…
Маригюрд не настаивал. Ветка под ним прогибалась, поэтому он висел почти вниз головой, и руки у него затекли. Он слез на землю, чувствуя себя совершенно разбитым. Он сознавал, что завлек Николозу на путь несчастий, потому что отец ее, по рассказам Энлиля, обладал  не меньшей твердостью характера, высокомерием и честолюбием, чем принцесса Клара.