Цветы для моей девушки

Десять:
Цветы? Да, это для моей девушки. Она обожает цветы. Всякие. Красные и белые, синие, в крапинку, и с резными листьями. В кадушках и в вазочках, на стенах и на подоконниках. У нас не дом, а целая оранжерея, хоть лавку открывай! Хотя в торговле она не чего и не смыслит. Да и зачем ей это, сколько помню нас вместе, она всегда гордилась тем, что деньги в семье зарабатываю я.
Девять:
Я, конечно, сначала смеялся над всеми этими подкормками, яичной скорлупой, землей рассыпанной в духовке и бутылками с минеральной водой, для того чтобы корни  были более крепкими. Честное слово, забавно видеть как взрослый человек, словно ребёнок  в песочнице, ковыряется во всем, во что можно воткнуть росток какого-нибудь мало-мальски известного растения.
Восемь:
Кто-бы мог подумать, цветы оказывается, тоже чувствуют! Одним нужно тепло, других наоборот необходимо выносить на балкон. Они, видели - те, узнают, того, кто их поливает и выдёргивает мокреца из горшков. Они любят тихую музыку и когда с ними разговаривают. Господи, чего я только не узнал о цветах торчащих повсюду в нашем доме.
Семь:
Временами, приходя, домой с работы, и, спотыкаясь об очередную кадку, мне начинало казаться, что и она сама редкий цветок, и я боялся прикоснуться к ней, страшась ранить хрупкие, длинные стебли её пальцев, или задеть своей взъерошенной бородой что-то в её васильковых глазах. И я старался ходить аккуратней, и курил только в специально отведённом мне для этого месте.
Шесть:
Как-то однажды мы залезли на крышу нашей шестнадцати этажки, и там наверху, она, сидя на парапете и непринуждённо болтая ногами , вдруг призналась мне, что, глядя отсюда вниз на стриженые газоны и цветочные клумбы, лежащие под нами, она хотела бы стать бабочкой, махаоном или капустницей, неважно, лишь-бы всегда быть связанной с цветами. Я рассмеялся.  Боже, какие всё-таки смешные  создания эти женщины.
Пять:
Так прошло несколько месяцев. Она всё так же порхала в своих цветах, а я  спотыкался, приходя с работы. Дни шли один за другим, и недели превращались в месяцы. Мы были счастливы…
Четыре:
Потом вдруг пришла Зима. И холодный ветер взорвался в оставленной не запертой форточке. И  теперь не важно, кто из нас позабыл закрыть ее. Вот только первая пурга принесла с собой не белый серпантин снега, а чёрные соболезнования телеграмм. Не рождественскую изморось на окнах нашей квартиры, а банальный гололёд на дороге по которой она возвращалась домой.
Три:
Морг. Опознание. Похороны. Рукопожатия наших друзей, льдистые слёзы её подруг, сбивчатые, уже ничего не могущие изменить объяснения затравленно озирающегося водителя молящего о прощении. Долгое, холодное отпевание  в промёрзшей насквозь ветхой церквушке. Затертая, вычеркнутая из памяти, заснеженная дорога домой. Домой, где завядшие цветы уже никогда не почувствуют любви пествующих их пальцев.
Два:
Ночи, наполненные сигаретным дымом, тоской и непреходящим  забытьем. Кадки, горшки и вазы, наполненные братскими могилами мумифицированных цветов. Слезы, страх и проклятия наложенные на самого себя. Разбитые кулаки и покрытые моей кровью стены. Жестокая, злая, невыносимая боль невосполнимой утраты.
Один:
Здравствуй! Сегодня твой День Рожденья.  Я стою нетвёрдыми ногами на крыше покорённой шестнадцати этажной вершины, перед распахнутыми настежь дверьми предоставленного  самому себе выхода, уставившись воспалёнными глазами куда-то вниз, на два метра ниже поверхности заплёванной сверху земли, задерживая дыхание, как индийский ныряльщик за жемчугом, зачем-то рассчитывая траекторию и выбирая точку вхождения, делая поправку на ветер и сопротивление воздуха, отпуская один за одним растопыренные пальцы, и чувствуя, как с каждой разогнутой фалангой становлюсь законченнее, чище и  ближе к той, которая с детства мечтала стать бабочкой…
Три, два, один…
Цветы? Да, это для моей девушки. Десять её любимых цветов. Может быть, хоть на один из них сядет бабочка, которой  она так хотела стать…