Нас помирит тьма

***
Восемнадцатилетний Северус Снейп шёл по пустым коридорам Хогвартса. Его шаги отзывались гулким эхом от многовековых каменных плит. На улице смеркалось, сами собой загорались зачарованные факелы, замок наполнялся полутенями, до отбоя оставалось всего около получаса.
Молодой человек шёл медленно, задумчиво засматриваясь на летний пейзаж через распахнутые настежь ставни высоких стрельчатых окон. Он совершенно бездумно выбирал свой путь, часто натыкаясь на тупики и совершенно незнакомые ему двери и лестницы, картины и  гобелены, галереи и проходы. Цели прийти куда-то у Северуса не было: он просто прогуливался по школе, которая за семь лет нелёгкого ученичества успела стать ему настоящим домом, он раздумывал о весьма мрачных перспективах, которые открывались перед ним. Сегодня канун выпускного бала, а это значит, что уже завтра все окончившие седьмой курс студенты получат свои аттестаты, перестанут быть учениками Хогвартса и отправятся на встречу…
«…войне» - закончил про себя Северус одну из своих мыслей, которую не потрудился облекать в слова. Правый уголок его губ чуть дёрнулся, подразумевая под собой ухмылку, но больше это походило страдальческую гримасу ужасно утомлённого человека. А утомится Северусу было от чего: уже много ночей подряд он не мог нормально спать, и причиной этого были отнюдь не волнения по поводу выпускных экзаменов, а мысли о предстоящем посвящении в ряды Пожирателей смерти. Мысли о получение столь долгожданной Чёрной метки. Молодой маг сомневался, стоит ли  клеймить себя, ставить в подчинение, ограничивать свободу выбора, ведь он не был одержим идеями Тёмного Лорда, да и сама его персона Северуса не очень-то вдохновляла. С другой же стороны, а какой у него, собственно, выбор? Или так, или в безвестность, рутину, бедность, грязь, скуку… Что страшнее быть грешником или быть некем?
- Грешником (грешником быть страшнее, но всё же желательнее), - тихо прошептал Северус себе под нос и, подойдя к ближайшему окну, одним коротким взмахом волшебной палочки разнёс его витражное стекло на мелкие разноцветные осколки, которые с хрустальным звоном осыпались на каменный пол. Парень убрал палочку, сделал несколько шагов, стекляшки под его ногами противно захрустели, превращаясь в пыль, а он, приблизившись вплотную к оконному проёму, крепко упёрся в него обеими руками и высунулся по пояс в тихий июньский вечер. Подняв к фиолетово-синему небу, свой пристальный взгляд непроницаемо-антрацитовых глаз Северус заметил первую, совсем ещё тусклую звезду.
«Наверное, это Венера», - подумал он и, опустив голову, стал осматривать силуэты гор и вершины гигантских сосен Запретного леса. Выло очень красиво, и смотреть на это великолепие можно было часами на пролёт, но только последний отсвет солнца, красящий небо в розовым оттенком, быстро исчез, и наступила ночь, а Северусу неожиданно пришли в голову слова, которые заставили его нервно поёжится: «Перед смертью не надышишься…» - одумалось ему. Парень отшатнулся от оконной впадины и попятился, не отводя от неё глаз, сжав кулаки и стиснув зубы, словно это она была тем самым чёрным бездонным омутом, в который он собирался добровольно нырнуть с головой уже меньше, чем через неделю.
«Неужели всё так на самом деле? Неужели всё настолько плохо?» - спрашивал сам себя Северус, стоя в центре просторной галереи с высоким сводчатым потолком и скользя невидящим взором по её стенам. Вдруг за его спиной послышался шорох ткани, и, мгновенно прейдя в себя, он  резко обернулся. Перед ним, на расстояние чуть больше, чем два метра, стояло двое высоких крепких парней с гриффиндорскими нашивками на белых форменных рубашках. Это были Сириус Блэк и Джеймс Поттер, у их ног серебристой лужицей растекся редчайшей в мире магический артефакт - мантия-невидимка. Оба гриффиндорца стояли в боевой стойке с волшебными полочками наизготовку. Суриус, у которого рукава рубашки были закатаны почти до самого локтя, злобно оскалился в два ряда ровных жемчужно-белых зубов, предчувствуя быструю и лёгкую расправу над своим излюбленным противником. Вечно лохматый же Джеймс, наоборот, в противоположность своему товарищу, сжал губы в тонкую белую линию и не спешил торжествовать.
Северус попытался достать свою палочку из левого рукава мантии, но по кисте его правой руки мазануло невербальным режущим заклятьем и он, зашипев от резкой обжигающей боли, прижал её к груди и, опустив голову, зажмурил глаза, на которые навернулись две крупных слезы. Тем временем Поттер также совершенно беззвучно, как мгновением раньше проклял Снейпа, призвал его палочку, и та покинула своего хозяина. На одну секунду перед глазами Северуса всё потемнело, он пошатнулся, но устоял на ногах, пришёл в себя и, встав прямо, смерил гриффиндорцев обжигающе леденящим взглядом. Этот взгляд был полон презрения, угрозы и вызова. Но, чего стоит даже самый гордый на Земле, непоколебимый и дерзкий взор прикованного к скале Прометея против своего мучителя? Ведь орлу всё равно как на него смотрят со страхом или с ненавистью.
- Ну, что, Нюниус, получил? – спросил Блэк с издевательским смешком в голосе, искренно радуюсь чужой боле в этом момент. Джеймс тоже был доволен результатом своих действий: всё было сработано быстро и чисто, и вот он – подлый «слиз», прихлебатель Волон-де-морта, стоит перед ними совершенно беспомощный, полностью в их власти.
 - Бродяга, - обратился Поттер к Сириусу, не отвлекая своего внимания от Снейпа. – Будь другом – посмотри, есть ли у этого ублюдка клеймо. Если да, то мы сдадим его прямо сейчас, а если нет, то отправим его в то наше весёлое местечко, - Джеймс позволил себе кривую улыбку, которая не предвещала собой ничего хорошего для Северуса. Блэк сделал шаг вперёд, но прежде, чем он успел подойти к слизеринцу вплотную, тот сам демонстративно обнажил своё левое предплечье с идеально белой кожей без каких-либо отметин на ней, кроме пары кислотных ожогов. Гриффиндорцы замерли: их ожидания не оправдались.
- Он просто не успел добиться милости своего хозяина для того чтобы заполучить себе эту уродливую отметину! - воскликнул Сириус возмущённый крахом поимки своего первого в жизни преступника. – Ну, ничего, Нюниус, мы доберёмся до тебя по-настоящему чуть позже, а пока мы заставим тебя запомнить твой последний день в Хогвартсе на всю оставшуюся жизнь! – не в меру разгорячившийся Блэк закончил свою тираду, оскалился на Снейпа и запустил в него оглушающим заклятьем:
- Stupefai, - красный луч вырвался из палочки гриффиндорца и ударил прямо в грудь Свеверуса, тот потерял сознание и упал ничком на холодные каменные плиты, уворачиваться было бесполезно...

***
В последних числах июня в школе чародейства и волшебства Хогвартс осталось не так уж много народа. В полном сборе был только школьный персонал, а большинство учеников, за исключением выпускающихся семикурсников и тех, кто составлял им пары, уже давно разъехались по домам до начала следующего учебного года. В общей гостиной башни гриффиндора сегодня вечером было шумно и радостно, тут собралось множество молодых волшебников и волшебниц со всех трёх дружественных друг другу факультетов: Гриффиндора, Ревейкло и Хаффлаффа. Инициаторами всего этого безобразия были Марадёры.
Лили Эванс оживлённо болтала со своими подругами о предстоящей им завтра днём церемонии и о вечернем бале, смеялась и улыбалась вместе со всеми глупым, но добродушным шуткам подвыпившего гриффиндорского шестикурсника Фрэнка Лонгботтома – кавалера Алисы Найджелс. Вокруг всё гудело, хихикало и звякало стаканами: шум и суета стояли неимоверные. От этого и неудивительно, что Лили не смогла заметить как все четверо Мародёров собрались тесной группкой в одном из углов гостиной, склонив свои головы над каким-то пергаментом, быстро переговорили, а затем двое из них, Джеймс и Сириус, поспешно вышли вон через портрет Полной дамы и скрылись в неизвестном направление.
Когда Лили, наконец, поняла, что её парня нет нигде в приделах видимости, то с момента его исчезновение прошло уже порядка четверти часа. Девушка нахмурилась, поджала губы и, оставив свой стакан со сливочным пивом на каминной полке, отправилась за разъяснениями к Ремусу Люпину, которому не посчастливилось оказаться поблизости.
- Ремус, - окликнула своего друга Лили. Парень со светло-каштановыми волосами и добродушным выражением лица отвлёкся от разговора с улыбчивой ревейкловкой – Линой Тёрнер и повернулся на знакомый голос.
- Да, Лили, - охотно откликнулся он.
- Рем, ты можешь мне объяснить, где шатается Джеймс? Он обещал мне, что не будет отлучатся и проведёт время со мной, - Лили склонила голову набок и вопросительно изогнула брови.
- Гм… Лили, видишь ли, у него неожиданно появилось одно очень важное срочное дело, - Люпин говорил нехотя и не смотрел в глаза своей собеседнице: он ненавидел лгать близким людям, а ещё больше не любил говорить полуправду, изъясняясь обтекаемыми формулировками и недосказанностями.
- Что-то важнее меня? И такое срочное, что он не мог сам подойти ко мне и всё объяснить?! – воскликнула возмущённая Лили, сгорая от горечи и обиды.
- Да, - выдавил из себя Ремус.
- Ну, ладно! – фыркнула гриффиндорка. – Передай своему рогатому другу, Ремус, когда он соизволит вернуться сюда, что у меня тоже нежданно-негаданно возникло совершенно неотложное дело, и я ушла.
- Куда? – опешил Люпин.
- «Куда» – неважно, главное – это сам факт, - Лили перестала хмуриться, очень уж забавно выглядел в этот момент Рем, и даже позволила себе слабую улыбку.
- А где тебя искать?
- Меня не надо искать. Я сама найдусь, когда захочу. Всё, надеюсь, что увидимся завтра. До встречи, - сказала рыжеволосая ведьма на прощанье и, резко развернувшись, быстрой летящей походкой покинула гриффиндорскую башню.
Когда за спиной Лили с тихим щелчком затворился проход замаскированный портретом, и гул множества гомонящих голосов затух, словно его заткнули пробкой в бутылке, то она, сделав один неуверенный шаг вперёд, осталась стоять на месте, так как совершенно не знала, куда можно отправится ночью после отбоя в совершенно опустевшей школе.
- Что, дорогуша, собралась на прогулку? – прозвучал из-за спины девушки сонный женский голос такой же привычный, как и цвета собственного факультета. Полная дама соскучилась на своём посту, и её потянуло на разговоры.
- Да, решила проветрить голову, там очень душно и шумно, - ответила Лили не оборачиваясь.
- Ох, мне бы твои проблемы, деточка. Как бы мне хотелось покинуть этот двухмерный мир хотя бы на одну ночь, тогда бы я уж наделала бы дел, - мечтательным голосом затянула одну из своих любимых песен нарисованная женщина. Лили пропустила мимо ушей всю её болтовню, но продолжала оставаться на месте, напряжённо думая о своём.
- А не помнишь ли ты, милая, как примерно года два тому назад прямо на этом месте ты очень ловко отшила какого-то паренька? – задала, затронувший Лили за живое, вопрос Полная дама толи от того, что ей стало обидно за полную безучастность к её словам, толи в надежде нащупать интересующею собеседника тему. Гриффиндорка вздрогнула, и в её голове тут же пронёсся ряд картин прошлого из того самого дня, который когда-то разделил её жизнь на две совершенно разные эпохи: эпоху веры в беззаветную дружбу и преданность и эпоху глубоких разочарований. Неизвестно чего хотела добиться стражница факультетной башни своим бестактным вопросом, но в итоге она получила только пронзительный полный боли взгляд зелёных глаз.
Лили не стала тратить время на ругань с глупым портретом, и, решив, что находится где угодно будет гораздо приятней, чем тут, отправилась восвояси. Она пошла по школьным коридорам и, вспомнив напоследок, что именно Северус Снейп когда-то поведал ей об искусстве легилименции, очистила свой разум от целого клубка противоречивых и щемящих сердце мыслей о нём. После этого стало легче. Лили просто хотелось забыться от всего, так как изменить прошлое было невозможно, а мучить себя понапрасну слишком глупо.

***
Северус Снейп всё ещё был без сознания, Джеймс Поттер с помощью заклятья «Mobilicorpus» левитировал его тело, скрытое от посторонних глаз мантией-невидимкой, по направлению к верхним этажам, туда, где они с Сириусом оборудовали специально для подобного случая некое подобие темницы. Это помещение представляло из себя комнатку с единственным входом, без каких либо окон, вентиляции или камина. Возможно, раньше оно служило каким-то хранилищем, но сейчас полностью пустовало. Теперь комната превратилась в сущий ад для любого, кто не знал её секрета, а стало быть, не мог выбраться оттуда без посторонней помощи.
Поттер и Блэк шли молча, оба были угрюмы, раздражены и отчего-то злы. Широкие галереи с высокими потолками казались им неимоверно тесными, свет факелов представлялся тусклым и фальшивым, воздух - душным и затхлым, а всё это от того, что они чувствовали себя не на своём месте и не как не могли понять от чего именно это так.
Пятнадцать минут спешной ходьбы, и парни, достигнув своего места назначения, остановились около гобелена с изображением мощного дерева с зелёной кроной, ветви которого изгибались под порывами ураганного ветра и, судя по цвету вытканного свинцово-серого неба, сильнейшими струями ливня. Вход в зачарованную комнату-темницу находился прямо за этим тканым полотном.
- Ну, вот мы и пришли, Сохатый, - негромко, но отчётливо произнёс Сириус, оглянувшись на своего друга, который стоял за его спиной. На лице Блэка застыл немой вопрос, а в его тёмных глазах можно было прочесть явное нетерпение как можно быстрее закончить с неприятным делом и убраться отсюда подальше, например, в гриффиндорскую башню или даже в Запретный лес. Куда именно - это неважно, главное - возможность развеять, наконец, глупые сомнения в правильности вынесенного Снейпу приговора и отвлечься от других таких же несвоевременных мыслей по этому же поводу.
- Да, пришли. Открывай, Бродяга, - глухо и также тихо отозвался Джеймс, не отрывая глаз от пустоты, на которую указывал волшебной палочкой. Ему вдруг стало как-то не по себе от мысли о том, что эта пустота скрывала за собой абсолютно беспомощного и, по-видимому, обрёчённого человека. Сириус кивнул и, дотронувшись до гобелена волшебной палочкой, произнёс:
- Alohomora. Торжественно клянусь, что замышляю только… шалость…
После этого тканый пейзаж подёрнулся лёгкой рябью и мелко задрожав практически весь кроме самых краёв растворился в воздухе открыв невысокий проход из которого практически буквально выступала тьма. Как неуместно звучит тут эта фраза, о Мерлин, чем мы думали, когда выбирали именно этот до боли знакомы пороль?