Обрывки. Шестой

Чёрная кошка на крыше холодной
Лижет медово-лимонное солнце.
Мудрый старик уж давно без азарта
Меряет время часами песочными.

Муза, что снова осталась голодной,
Платит за солнце последним червонцем.
Муза, что снова осталась голодной,
Бьёт выраженьями бранными, точными.

VI. SHESTOE. НЕВЫСКАЗАННОЕ.

Какая пыльная клавиатура. Была бы светлее, не было б так видно пыль... Да и может не пыль это вовсе, а прах невыраженного ею. Прах тех звуков, что должны были покинуть своё пристанище, собрали легионы, с оружием наперевес ринулись в мир, но так и не были выпущены на волю воротами её губ. Какие-то смогли из последних сил протиснуться между железных прутьев и вырваться, готовые к бою, наружу, но так и не позволено было им стать словами. И лежат они, рассыпанные, иссохшие и забытые, под, над и между кнопочками, и с ужасом ждут своего последнего часа. Надеюсь, только поэтому она так редко стирает пыль со своих вещей.

Всё нужно делать рационально. Ей так часто об этом говорили. Вот ещё бы вспомнить, как это, и что это значит. Нужное к нужному, важное к важному, лишнее к лишнему. Буква к букве, слово к слову, мысль к мысли. Нет, не выходит. Закатилась под диван бусинка летних воспоминаний, не достать теперь из-за шкафа обрывочек весеннего дня. А нужно разложить вещи по местам. Просто разложить, не задумываясь о том, как они очутились вне своих мест, могут ли вообще быть у вещей свои места, и кто она такая, чтобы эти места определять.
Сегодня она нашла очень ценный лист бумаги. На нём когда-то одна знакомая написала картину. Знакомая та давно покинула поле её зрения, а картина осталась, подаренным кусочком памяти пролежала в столе несколько шумных лет. Несколько шумных лет сыпалось время в песочных часах на картине, забытой под кипой тетрадей и журналов. Несколько шумных лет беспомощно выставляла над собой руки, пытаясь укрыться от песчаного потока, хрупкая девушка, закованная в стеклянную тюрьму. Без должного оформления, без какой бы то ни было рамы, с дырками от кнопок в верхней части листа, это бесхитростное полотно было извлечено из груды ненужных бумаг и завалов памяти только сегодня. И ведь что мешало сделать это раньше? Разве нельзя было хоть на годик пораньше остановить поток песчаного времени, с немым упорством по крупице лишающий жизни созданную рукой художника девушку? Девушке наверняка было так страшно... Но нет, дни бежали галопом по ипподрому её будней, разные люди заходили и делали ставки. Какое тут дело до нарисованных девиц.

Если бы она была пчелой, то делала бы мёд. Даже не зная как, делала бы. Мёд – он очень полезный, она его любит. Он помогает ей хорошо спать и видеть сладкие сны, когда он есть. А когда его нет, она делает всё, чтобы стало так, что «он есть». Обычно сначала на донышко немного заварки. Здорово, если это душистый чёрный чай с добавками. Если не чёрный – тоже здорово, но такой она уже пить не будет. Теперь можно и ложку мёда, тёмного или светлого, тягучего или густого, прозрачного или засахарившегося, неважно. Немного кипятка, каплю времени и дольку терпения, и можно добавлять лимон, а потом уже заливать всё это великолепие горячей водой. И не надо критиковать её технологию. Она и так не очень-то многое умеет делать правильно, а уж тем более для себя.

Раньше, каждый год, будто по расписанию, в августе на неё нападала ангина. Классическая ядрёная ангина, с температурой, дикой болью, вкусными творожками и йогуртами. Это была единственная еда, что проглатывалась более-менее сносно. Вызывался врач, покупалась куча баночек и скляночек со всевозможными полосканиями и другими полезными в таких случаях вещами, всё начиналось, проходило и заканчивалось по одному и тому же проверенному сценарию. Мама волновалась, горло полоскалось, температура измерялась, больная поправлялась. Поправлялась и не задумывалась, откуда всё это берётся. Только потом она представила однажды, как «проглоченные» когда-то грубые слова, что так и летели надавать тумаков неправому, застряли в горле и остались там в вечном заточении, как та девушка из песочных часов. Застряли, потому что нехорошо, застряли, потому что неприлично, потому что нельзя. Застряли и решили каждый год устраивать марш несогласных, мини-революцию в масштабах одного девичьего горла. А недавно (эх, не сглазить бы), успокоились те августовские революционеры. Наверное, получил кто-то неправый по заслугам. Или, наоборот, кому-то другому достались эти незаслуженные грубые слова.