Часть 2. Том второй

Том второй
Было место, поросшее мхом, укрытое мягкой пылью. Тихое.
Кто-то пришел, вырывая мох так, что тот лез между пальцев.
Ворочался, обивая стены. Упал, как камень, но не лежал.
А стены зияли освежеванной штукатуркой,
Земля вздымалась развороченным дерном.
И назвалось это место Пусто.

I
Скользко
Веди рассказ от первого лица,
И доживешь до самого конца.
Вл. Набоков
Когда приезжает Том – изнуренный, взвинченный, с пеной у рта,  решается сверхзадача – за пять дней без секса так засесть мне в печенки, чтобы хватило надолго…
Илья говорит: «Раз ты с ним, ты такая же». Значит, так. Какой-то я же должна быть! А издалека Том пишет: «Я никогда не успокоюсь». Все это поддерживало хилое равновесие покоя и беспокойства.
Равновесие пошатнулось, когда потерялся шарф. Один из всего гардероба был стильный дорогой, никто покупать не решался. Я ношу дешевые вещи, а шею люблю обмотать симпатичной тряпицей. Это случилось с утра, в ужасной давке в метро. На обратном пути опять давились. Треснули в сумке очки.
Сердилась на Тома за его сухие, как хлебные палочки, пять строчек за две недели. Написала: «Ты равнодушный, а я потеряла шарф. В таких обстоятельствах мог бы писать регулярнее, что ли». Он ответил игрой слов: «I am not indifferent I am different» («не равнодушный я, а душный», или, еще точнее: «не безразличный я, а различный»). Слово за слово, а через пару дней: «Люблю тебя». Тут я воспарила, как шарик! А Том объясняет, волнуясь, с многоточиями и восклицаниями, что любит меня и Сальвадора (партнера). Неразумная, говорю: «Не горюй, будем жить втроем (ты мечтал)». Однако ж Том оставляет Сальвадора (короткие письма с попреками). Другой какой-нибудь, умиленный, сказал бы: «Давай, дорогая, поженимся». Этот другой (во множестве типов) – в своей ячейке у телевизора. Другой звал, я не ходила, выбрала этого – иного, своенравного, слишком немца. Том сказал: «Предлагаю проект. Мы переедем в Бразилию. Там будем ждать Сальвадора» (тот обычно живет в Женеве). Для этого вскоре стал нужен Карлос, трудно понять, откуда явившийся – чернокожий повар, бразилец. Сальвадор под горький плач отбывает, на место его насаждается Карлос (имею в виду квартиру Тома), который тоже готов стать участником уже неясно какого проекта. 
Том, стало быть, любит троих. Меня невозможно обманывать, я с трудом толкую английский. Положение fine, но не безнадежное, как сказал бы француз. Я  в России, мне не настало время, всяко в субботу по расписанию будет бассейн.
Но и тут, и те, кто рядом, теряют голову, не сомневаясь. Сказала другу Илье: «Так и так, пойми, не обижайся, с Томом у нас проект». «Как же это? Встречайся со мной, прошу». «Извини, не могу». Илья отвечает: «Я разведусь с женой». Ах! От постоянного беспокойства не удается сплин. Шла в бассейн, не дошла, вернулась, тяну вино в одиночку. Никогда так не пила. Больше не хочется плавать, разве что в Амазонке.
Потом разозлился Том:
- Буду жить, как хочу. Не донимай меня (не тронь Карлоса), иначе не напишу больше.
- А я тебя не прощу!
В воскресенье наутро звонит Илья. Разбудил пораньше, обрадовал:
- Придумал пародию на тебя. «Лена плыла по Амазонке. Четыре километра туда, четыре км.  обратно. Проект Тома». Как тебе нравится?
Бросаюсь на кухню, включила воду на полную громкость, в голову хлынула боль. Почему хочу невозможного, все печали связываю с одним человеком, влекущим пыльный рюкзак на плечах, прозябающим в аэропортах? Приятели тянут тебя в постель, а ты увлекаешь того, кто уперся. Уломаю, а дальше что будем делать? Спать не давать друг другу?
Выглянула на улицу. Дерево под окном качает нежно-зелеными ветками. Сегодня надо намыть окна.
 «Могу согласиться с твоим уходом, потому что уже приняла смерть родителей. Но, если можешь, останься, - так напишу Тому. -  Обещаю сделаться смирной, ты меня почти не увидишь». Кажется, я без него сгину… останусь совсем без претензий. Незабвенный, неизгладимый, а я не очень уж важная. Самомнение – это дешевая безделушка. Ничтожна… пора меня уничтожить... пойти навстречу желанию тех, кто так страшно тебя любил. Будет больно… есть методы у японцев… только не те, что «вселяют надежду».
Я крутилась по кухне, перекладывая приборы, и придумала стихотворение:
Запястье бритвою пульсу в такт
Надрезать. Мужчина не ранил так,
Решиться, за час избавиться
От груза убитых дней,
Последнее воспоминание –
Ток красного, боль нестрашная,
Берущая яд сознания,
Желаннее жизни всей…
… Сынок огорчится очень. Странные лица у молодежи: наивные и снисходительные.
Позвонила подруга Тося рассказать о сайте знакомств.
- Вчера пощелкала по анкетам, не собиралась ломать голову, знаешь, разослала всем один текст: «Можно Вам позвонить»? Один написал: «Можно, звоните» и многоточие. Он что, номер забыл указать?
- Может, хотел для начала наладить контакт?
- Зачем? Нам не о чем с ним… Голос – другое дело. Тембр, интонация… Мне это, кстати, важно. А другой позвонил, но как говорил! Представь: сидит, развалившись, в кресле, выговаривает сотрудникам, клацает клавиатура. При этом, вроде, со мной общается, а голос гнусавый. Онанирует он там, похоже.
- И теперь у тебя кислый вид, да?
- Ты по голосу узнаешь? Кстати, уголки губ опустились! Потому что решила не спать больше с женатыми мужиками.
- Смени мнение. Они все-таки люди, тоже переживают о чем-то.
- Сменила давно, но настроения нет.
- А Илья вчера спросил: «Как считаешь, многих ты привлекаешь? Какой процент»? Думаю о ста процентах.
- Я думаю обо всех.
- Не люблю проверок на прочность. Зачем, Боже ты мой, превращать в суперкомпьютер живую женщину?
- Можно ли пересчитать младенцев? Вообще, что за вопрос!
- Так вот, я поделила на десять, как глупая шлюха, ему в угоду, сказала: «Десять процентов».
- Хочешь, с моей странички напиши кому-нибудь, развлечешься?
- Напишу, пожалуй, не все же носить тряпку по кухне. Ты заметила, солнце сегодня играет? У меня мытье окон на весь день.
Илья умеет поставить на место. На «десять процентов» он ответил: «Ты опять преувеличила свою роль». Илья уверен, в моей фокусной группе он остался один, несчастливец. Я их всех могу рисовать по памяти: водителей с геморроем, петрушек с задорными попками, понурых священников, пытливых подростков, калек с рубцами на сердце, бандитов с острыми скулами, стариков с узкими ртами…  Если спросить его: «Как дела?», ответом будет: «Прекрасно!», и вызов такой надрывный в голосе, мол, даже не спрашивай (в то же время меня вспоминай). «Да я, да нет, это было приветствие». Тогда так спросить: «Надеюсь, дела у тебя хороши?», отвечает: «А ты сомневалась»? Какие сомнения? (А знаки внимания проявляй). Загнанная в рамку такою игрою слов, выдумываю словоумие: «Надеюсь, там все хорошо»? Приходит ответ на приветствие (взвешенное, безобидное): «Там, надеюсь, все хорошо. А ты-то о чем? СПИД»? Доброты жестокий учитель.
Так я, можно сказать, на Илью обижалась часто.
Том говорил, что жизнь всегда – это трагедия или комедия, поэтому существует искусство, иначе оно стало бы просто смешным. Думаю снова и снова, что можно смириться с отсутствием Тома, дать душе бесславно погибнуть, просто маяться, срок тянуть. В любви мало хорошего. Разыгрываешь с окружающими беспримерную фальсификацию - вроде ты есть, да ущербна. Ты - часть, нелепая «половинка». Если бы могла философствовать, я бы от любви отказалась.
Сжимаю в руках губку в ответ на горловые спазмы. Голова болит, словно в шутку, действительно! Боль должна пройти или кончиться шоком! Если б тебя сейчас побили, ты бы боли не ощутила. Убеждай себя в чем угодно, что все у тебя хорошо, только в зеркало не смотри, убогая. Плоская, серая, стертая!
Подхожу к компьютеру, открываю страничку знакомств.
У Тоси значилось: «Я всегда соглашаюсь на встречу, если Ваша цель здесь - реальное знакомство». Сменим  «реальное» на «несбыточное», а Тоськину фотку прикончим Del’ом.
- Привет, Тонечка! Я Саша. Твой текст очень эротичный!!! Хочешь виртуального секса?
- Привет! Хочу. А что надо делать?
- Начну, ты мне ответишь… Такую женщину надо брать со спинки... Она, наверное, уже совсем голая, даже попку видно, и это прелестно. Поэтому подойду к тебе сзади незаметно и нежно поцелую в шейку у самого плечика...
- Ой, я сейчас на окне вишу!
-  Держись, я не буду насиловать, буду тебя соблазнять! Пока все хорошо? Приятно?
- В глазах помутилось. Или стекла такие белесые? Сейчас за «Мистером Мускулом» сбегаю. Что для тебя, Саша?
- Ты попытаешься отпрянуть, но мои руки крепко держат тебя…
Опять позвонила Тося:
- Безобразие на моей странице! Прекрати, пожалуйста, я передумала. Дима вот-вот написать должен, он же теперь подумает, что я неизвестно с кем тут болтаю!
- Подождешь десять минут, ладно? У меня виртуальный секс намечается.
- Заведи свой профайл и пиши, сколько хочешь.
- Держи меня, Саша, одной рукой, а другой переключись на e-mail, понимаешь ли, мы не дома, в гостях у подруги… Мы не одни, Саша, что скажешь?
Саша соскакивает на e-mail:
- И ты плечами чувствуешь, что тебе не уйти - не потому, что я тебя держу, а потому, что тебе приятно это прикосновение к твоему обнаженному телу, приятно, что я любуюсь тобой, приятно, что я тебя хочу. Ты делаешь еще усилие, чтобы вырваться, слегка нагибаешься и …
… По подоконнику протянулась грязная полоса от ступни. Я летела вниз головой, взмахивая выпавшей рамой. Вот и дерево.
–Здравствуй, Господи!   
II
Двое
Я безмерно любила двух мужчин,
Бог меня уберег –
Вы с маленьким Сашей вдвоем ушли,
Я верю, что есть Бог.

Убийцу и того, кто убит –
Двоих смерть не победит.

Двум кроватям сегодня в ночи белеть -
Мертвый не замерзнет в одной,
И жарко будет тебе в другой –
Там убийцу ласкает Смерть.
III
Заповеди блаженства
Бог создал Землю, устроив завалы камней на вершинах Кавказских гор. Там в долинах живут добросердечные люди, а собаки лают от радости. Молоко на кошах раздают бесплатно, говорят: «Наш народ не берет денег». Река течет по дороге. Пьем, черпая из-под ног. То аул Архыз в Кабардино-Балкарии.
Нашу группу собрал клуб «Радуга». Закрутилось оно, завилось, спросить себя было некогда: что значит, куда ты собралась? В спортивный поход, категорийный – часть группы на «единичку», а остальные – на «двойку». Без дальних слов (их не зная), я ограничилась «единичкой». Условием участия  было: взять билет до Невинномысской.
Наконец, уезжаю. Все спланировано, есть обратный билет, известны начало и конец, остается отсчитывать часы. Зачем мне этот поход? Увижу горную речку Архыз в диком кавказском поселке. А снится парящее, словно таз, теплое летнее море, белая ткань на бедрах - роскошь, полезная для здоровья, свежевыжатый сок. Как же без баночек, тюбиков, флаконов – (нельзя из тяжелого стекла) – для кожи вокруг глаз, проблемных зон, другого – я вся в изгибах? И фен некуда класть, и не надо – не будет розетки. Обрезала волосы в смятении, у чужого мастера. Ради чего нужны лишения? Себя наказать? Воспитать племянника? Возила его на тренировку и сказала потом с упреком: «Ты хочешь спать до двенадцати, целыми днями смотреть мультики, лепиться ко всем ларькам, покупать кока-колу в кафе, ты другой жизни не знаешь».
- Да. А разве другая бывает?
О, я досужий турист, – у группы благие цели, моя – один раз увидеть.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся
Восемь женщин едут в вагоне, добывшие у детей разрешение делать чего угодно. Генриетта Генриховна – инструктор – худая, со стекленеющим взглядом – прикрикивает на коллектив, то и дело «раскладывая карты» (мне сначала думалось – погадать) и выговаривая вразумительно «Абишира-Ахуба» и «Айюлю». Пуще всех достается Свете: «Выключи радио, не пой». Исподволь мы усвоим, что беседовать тут неуместно. Света – особа без профессии, бесшабашный вездесущий турист. Ей то на Кольский полуостров надо, то сейчас на Полярный Урал. Работодатели там не ступали. Наташа – регент, альпинист, в недавнем разводе с мужем (батюшкой), дважды допытывалась умереть (так бы легко должно быть снотворным), всю дорогу рыдает. Теперь ей судьба - бессонница, и снотворное не берет. Четвертая – я. Уезжаю, надеясь забыть о писаниях, притаиться в деревне,  дежурить по кухне, перестать быть собственным вымыслом. В соседнем купе сидят рыхлая с красным курносым носом Галочка Кованева, точеная, как солдатик, черненькая Галя Шотик и две подружки Оля и Таня, неразличимы обе.
Ехали – плакали, шли в истериках, а вернулись, утешены тем, что далеко ходили.

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю
Мимо окон несутся памятники, погосты, живые и иссохшие ели. Днем томит духота, на полку лезть не трудись - горячая. Ночью рельсы блестят, будто на улице дождь. Трава улетает под грохот колес, деревья идут плавно, солнце палит вечность. Вагон трясется, матрас едет, хватаюсь за поручень, чтоб не упасть. Оттого плохо спится. С безделья любуюсь родиной, у которой мало газонов.
У ГГ глаза с орбит сбиваются, стоит Свете ввернуться в беседу: «Я еще только говорю, ты тут же переспрашиваешь, что я сказала. Я граммофоном работать не буду»! Света теперь шепчет мне на ухо про карабины и Хибины.
На моей полке млеет парочка, мол, на двух верхних им неудобно. Когда совсем стемнело, думаю: «Ребятки, не встанете ль у окошка, мне, туды вас, хочется спать»! Зачем вообще понимать кого-то? Понимание, хитроумные вы, невзаимно и неудобно. Наивная драмактриса Наташа просит двух подсевших девиц забыть ее, где лежала. Уж ночь. Девицы - из тех, что «не намерены» спать на жаре вчерашнего дня, - посылают туда Наташу. В пять утра выходим в Невинномысской.
Кротко делились, легко уступали, но выживали по одному, и последнего не отдавали.

Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся
Как тяжело подниматься в гору! Только бы перетерпеть! Уже не могу дышать. Но тут, наконец, кто-то другой сказался больным. Делаем остановку. Уселись в кои-то времена, рты раскрыты, мокрые спины. Травянистые горы, и мы выше леса – такой вышел нам приз, а Наташа сказала: «Как я жалею о том, что не взяла книжку». (Оставила книжки на базе). О чем читать-то? О горных походах?
Цветы не пружинят из-под мужского ботинка.  (В группу добавились Коля с Володей. Они программисты из Воронежа. Это им здесь не пригодится).
Сахар – четыре упаковки – белая пытка в рюкзаке. Смотрю под ноги, только б не вверх. Там за вершиной другая вершина. Думаю: «Не едят сахар нарочно. Им только соль подавай. Пустяки, вот надорвусь, закапают в чай соленые слезы». Так я себя утешаю и ползу, считая шаги, наверх.
С нами пастух побеседовал – Рашид - улыбчивый двадцатилетний с белыми и золотыми зубами. Принес молока – охапку бутылок. Наташа опять пожалела, что не взяла книгу. Книжка в походе – полезная вещь для гербария. А мы ведь здесь поселились! Фотографии для родных – как шуршание камнепада, гербарий вместо цветка. Немногие даже здесь так высоко поднялись. Наша жизнь потому, хотя бы, реальна, что на пределе возможного. Мы покамест идем по траверсам – это тропинки вдоль склонов. «Почему не долинами, чтоб без подъемов»? - изнемогаешь уже. Ах, потому, что мы туристы, нет других объяснений!
Правда осталась в прошлом. Завтра не будет проще, но каждый день говорила Света: «Завтра нам только вниз».

Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут
Нужно изрядно смелости, чтобы признаться, какой же ты слабый. Галочка Кованева не стеснялась, сказала. ГГ велит: «Разгрузите деточку». Света берет ее спальник, Наташа – палатку, я – косметичку, Коле досталась подушка. Толстая Галочка скачет вперед: «Ой, я запыхалась, теперь привал, теперь отдышусь». Тут начался ливень, добрались кое-как до ночевки, перевал Озерный не перешли. Таня была полумертвой – синие губы, валидол трясется, размазан по пальцам. Ради нее не стояли ни разу – дождь, Галочка, много причин…
Я сижу, как на кочке, на надувной подушке в палатке, убираю лужи носками. У стенки палатки ревел бык. Мы с Наташей думали, что медведь, потому оставались дома. Света снаружи фальшивым голосом звала кого-то на помощь. С горы прибежал пастух – с крутого склона в длинном плаще. Мы бы не так спускались…
Был Наташин рассказ о пастухе, который не строил коша, спал на земле, укрываясь буркой – молодой грузин, очень красивый. Настоящий мужчина. Ах, настоящий! Говорила голосом тихим, бархатным.
Медведь не пришел, бык не напал, пастух был милостив, ибо мужчина.

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят
С утра оглядели открытый недавно лик Христа на скале.
…В поход можно взять любого. Вечером после дождя Галочка на фотоохоте – запечатляет рододендроны. Зачем, ведь они не цветут? Узнала слово красивое.
- Сколько тебе лет?
Стесняется: «Не скажу».
Ей под сорок. Умываемся перед сном. Таня не выходила.
Все чаще вглядываюсь в карту. Даты в ней растеклись от заложенных на гербарий цветов. Где мы? Где цивилизация? Салфетки к столу не нужны стали. Вокруг мокрые мины коров. Новые термины туристской науки нисколько не утешают. Долина кончается цирком. Это значит, нам только вверх, перевальным, что называется, взлетом. ГГ, между тем, ни разу не объявила маршрут («почем я знаю, куда мы придем»). Темп задает Галочка, нам скажут, когда остановка, мы несем ее груз. Наконец: «Отдохнем вон у той березы», - что на горизонте.
Закончились три дня пути на Ужум, прошли два перевала (простых), идем на ночевку в Архыз.
Белое-белое белье (здесь его стирают вручную) хочу стелить каждый день. Лежу на чистой кровати. Девочки расстилают спальники.
- Разве ты не доверяешь своему спальнику?
Что за вопрос, не понимаю? Не нужен спальник, здесь есть кровати.
Таня счастлива, решившись уехать. Твердит: «Никаких гор», - и смеется. Говорит: «У меня отпуск, собираюсь гостей принимать».
Второй поход – на Абиширу-Ахубу - у ГГ запланирован на 5 дней (и 6-й запасной). Страшно, так жутко, что сердце болит, в ауле аптеки нет, потому валидол в магазине – бесплатно из-под полы. А денег у нас сколько угодно, по мне это видно, но люди такие – не хотят продавать, помогают.
Вечером было всё лучшее – душ, кровати геометрические, sms-ки родным и от них. Наутро – взлёт по Баритовой балке, моя «единичка», в ушах музыка. А Таню ведь не отпускали домой. Что же, спрашивается, умирать? Да, потому что такой расклад. Пришла сама и вдруг жить захотела, обменять обратный билет. Щебечет. Молча ее брали, молча теперь отвернулись.
Вышли, дошли до края аула, Галочка попросилась в кусты, шепчется там с ГГ. Та нам опять аврал объявляет: «Будем Галочку разгружать»! Народ надувал щеки. Непонятно, а дальше-то как? Посмотрели умильно на Галю Шотик - лёжа рюкзак надевает, потом ее на ноги ставят, и марш!
- Давай, что ли, твою мелочевку.
- Я б отдала палатку.
- Кого же ты так не любишь?
- Разгружайте, не то не сдвинемся с места! – кричала на нас ГГ.
Я несу несъедаемый сахар:
- Давай твою косметичку.
Света, самая бестолковая, берет все, что дают. К раздаче подходит Наташа. Мне грустно смотреть на это: накачана транквилизаторами, не бегала, не тренировалась, но ее учили выносливости, и Наташа берет палатку. Позже Володе предлагали баранину на коше, он сказал: «Груз неподъемный, без еды обойдемся».
Вчера мокрый день получился. Шли по реке Ревунок, лил дождь, трава по пояс, и Наташа слезы лила всю дорогу, нет времени завязать шнурки. Делай шире шаг – на длину шнурка. Другим написали из дома: «Мама, я вылизал всю квартиру», «Мам, держись, ты у меня самая лучшая. И вообще, я тобой горжусь. Таких мам просто нет»!
- Меня дома никто не ждет. Сын видеть не хочет.
- Сама виновата, била ребенка.
- Думала, главное – Бог, поиски истины какой-то. Оказалось, все это неважно. Только очень близкие отношения – самые дорогие.
Тогда еще связь не была потеряна, и Света звонила ее мужу, пристрастно поговорила. Наташа сказала: «Это иллюзия», но с тех пор успокоилась. Вечером, это случается часто, у палаток пасутся стада. Ночуем в крапивных зарослях. Света достала конфеты. Наташа вскрикнула радостно:
- Конфеты отца Вениамина (благословлял конфеты в поход)! Это называется, девочки, грех тайноедения.
Затаились и съели с большим удовольствием, скоро похолодало, Наташа вспомнила про Памир. Было два часа ночи, на остановке в безлюдье ждали какой-то подкидыш – она и молодой человек. Было холодно невозможно, Наташа прижалась. Прижалась, согрелась! Ей было так стыдно…
Перед сном руки, ноги, лицо – всё обожгло крапивой. Назавтра ожоги проходят. А колючку даже не замечаешь. Перестала смотреться в зеркальце. Оказалось вскоре, что вилка в походе – это такая вредная вещь. Сначала она прорвала штаны. Сую ее в мусор решительно. ГГ, как выясняется, мусор сортировала.
- Лена, я не пойму, ты выбросила вилку!?
- Да.
- Забери, это непонятно.
Доставали Светину изоленту, обматывали рожок, складывали обратно в рюкзак.
Поход продолжается вверх и вниз. Сизифов труд. Без нужды. В бездумьи. Мне тяжело, хочу домой. Света держит в руках карту с компасом, объявляет: "Северо-Запад. Пятнадцать миллиметров осадков". Ей говорят: "Несварение мудрости".
Идем по живым камушкам. Коля нашел кварцит. Любовались. Думаю о сухарях и сахаре. О том, что не подам их к столу и не буду навязывать больше. Пронесу, как крест, вместе с такими же неоцененными обвязкой, кедами и карабином.
Если искать любовь по лицам, она - в глазах Богородицы.

Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное
Если хочется отдохнуть, кто-нибудь обернется назад. Там с отставанием в полкилометра чешет белая налегке неуязвимая Галочка К. Опять сидим из-за этой Гали! Ничего, вот она подойдет, вздыхая, и мы двинемся дальше. ГГ отстает от графика. Гербарий мой смялся и осыпался, лежит теперь вперемешку с аптечкой. Зря испортила карту.
Когда на ночь ставишь палатку, рядом должно быть укромное место. Вчера – крапива, сегодня – туман. Идем и не потеем. Прошли перевал Архыз. К ночи были у горного озера – шелково-черно-синего. Струилась вода, качались цветы, мне почудился голос: «Ты заснешь здесь, и не проснешься». Стоило там навсегда остаться… Как волновалась я в ту ночь! Не проснуться… проспать дежурство… ГГ дала свой будильник. В общем, кажется, не засыпала.
Раздается команда: «По рюкзакам». Хватаешь его, со второго раза удается рывок на колено. По саднящим от солнца плечам трутся шершавые лямки. Один замок успеваешь защелкнуть стоя, другой нащупываешь на ходу. А теперь маленькими шажками вон на ту высоту марш! Ходят же где-то маршрутки!
Был еще один трудный день. Прошли перевал Кяфар. ГГ опять распекала Свету: «Освободи руки! Как ты будешь товарищу помогать? Так и станешь картой над ним махать, а он полетит по склону»?
Начинаю себе представлять, каково мужчине в походах. Вот его дома ждут наманикюренные родные. Как он, должно быть, к ним некритичен. Правы они, без похода. Ужинать мы уже не смогли. Напились заварки и спать пошли.
Перевал Рапачай, «единичка А». Я в шоке. Кончается валидол, дыхания не хватает. ГГ на меня ополчилась: «Лена, ну что ты так жалобно стонешь»! Ведь молчу, ни о чем не прошу, иду, как все, дышу, как могу. Штаны через день стираю от мокрожопых, простите, спусков.
Вновь возникает Галочка с бонусами на камне. Взвешивает на руке мокрые горные ботинки. Раскрыла сумку с палаткой. «Двоечница» называется! На привалах сидит одна. Все берегут себя, не говорят с особой без совести.
Опять к нам стада движутся. Звуки «Бэ-э» - отзвуки цивилизации. Забрались в горы выше коров. Скоро Семицветное озеро, а позади поле коровье. Как быть с эстетическим чувством?
Наташа сказала на склоне: «Люди, не бывшие здесь, кажется, жизни не видели». Книжки не вспоминает.
Пятый день второго похода, по моим расчетам – последний. Молилась сквозь сон, лежа вдоль камня: «Мама, спаси меня от похода»! Сначала заплакала Света: быстрее бы Галочку сплавить в Архыз, скорее уйти в «двойку». Я заплакала при виде машины – до того мы и людей не встречали. С вечера ГГ говорилось по-русски: «Отправьте двух человек в Архыз». Мне не нужна и «единичка» - многие из моих знакомых:
- этого никогда не поймут;
- сюда никогда не взберутся.
А Галочка не справляется. «Как же без Айюлю!?», - отвечала ГГ, и голос ее упал, и был страшен. Мы поперхнулись ответом. Время похода уже истекало, а на карте еще рисовался огромный зигзаг «единички» - 50 километров за два дня и перевал Айюлю.
Утром опять шли по жаре. У меня начались отеки, кончились все лекарства. Глаза у ГГ прозрачны, как лёд. Меня не отпускают. Это можно назвать насилием или чем-то похуже. Если умру, говорю, то позвольте узнать, кому нужна «единичка» в группе? «Всем нужна», - отвечает Галочка и поднимает руку. Больше рук не поднимается. Мы продолжаем поход имени Галочки Кованевой.
Нищие духом в Царство Небесное своим ходом не поднимаются.

Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими

Потом ГГ валидол просила. Ни у кого не нашлось. Продолжаем идти, жара 40°С. Это способ самоубийства. Снимаю часы с отекшей руки. Галочка мочит белое тело.
На неожиданную радость прискакал молодой джигит Казбек. Выбрал меня, посадил на лошадь, дал пострелять в небо. За Айюлю, обещал Казбек, мы повстречаем Арсена – одного парня на коше. Выпить бы молока. Со мной теперь всё в порядке. Надеваю часы. ГГ растирает коленки.
Казбек расстрелял все патроны, оглушительно, так, чтобы мы «доверяли теперь друг другу», и ускакал, сын гор, миротворец.

Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное
Чтобы подняться на Айюлю, надо пройти пять этажей «космического пейзажа». Ужин. Уже прокричали дежурные: «Жорики на базу»! Я должна вынести сахар. Одной ногой остаюсь в палатке, кричу: «Ловите», и всё, упала. С утра мы летели со склона. Сначала был вывих у Гали Шотик. Пока хлопотали вокруг Гали, Галочка отошла вперед. Когда разгружали Галю, Галочке не дотянуться, она и вообще такая («Девочки, принесите хлеб, чтобы мне не вставать»). Потом она кубарем покатилась, я вывихнула, но смолчала, потому что сегодня в Архыз. Свете арбуз на плаву привиделся. Наташа кричит: «Мальчики, где вы? Сюда не смотрите, я буду купаться». Наташа всегда голышом купается. За это ее как-то раз изгнали из группы йогов – была история. Сначала старик - осетин увидел и получил инфаркт, рассказал односельчанам, они вокруг стрельбу учинили, а она всё купалась, нимфа. Володя, кажется, этим обижен. Я тоже хочу воли. Стою посреди бревна на реке, говорю Володе: «Пойдем купаться»? Он отвечает: «Пойдем», - и подает мне палку. Мы самые первые теперь. Остальные еще ждут Галочку, летят через криволесье.
Сброшу одежды, и правды не скрою, ибо земля наша высоко.

Блаженны вы…
В этой лесной чаще, где дорога совпала с руслом реки, начинается путь на Архыз.
«Двойка» разбивает лагерь. Нас провожают ГГ и Коля. Тихо твердо от «двойки» отказалась Оля –болели коленки («А если меня начнут разгружать, ведь умру от стыда»). Шли часов пять, до самой ночи. Галочка, знамо дело, умаялась. Её рюкзак дотащила ГГ. А Коля носил с собой и подарил мне в Архызе сверкающий белый кварцит - вместо сахара.
Три дня мы их ждали. Растянутые пружины кроватей опускались до самого пола, рюкзак, ампутированный, но не забытый, гнул спину к земле. Галочка ела мои продукты, полагая все это общим, а лимоном своим не делилась. Мы обещали парням окрошку. К ночи вернулись все пятеро, вереница безумцев, очень красивых. На Акайры на страшной сыпухе Света кричала, Володя летел с ледника. Пришли ради окрошки. А французский луковый суп из пакетика с толикой в полкотла вермишели – фирменный супчик ГГ – на свободе еще вспомним.
Итак, «единичка» получилась хорошая - три перевала 1А – Архыз, Речепста и Айюлю, 120 км пути. «Двойка» не удалась, одного дня не хватило.
На обратном пути в поезде перечитали всё, что было – у Наташи: «Псалтирь», «Молитвослов», «Житие Иоанна Златоуста», «Терапевтические сказки», у Светы: «Страховка на снегу», у меня: «Нищенство», у ГГ: «Архыз, Б.Лаба. Описание туристских маршрутов». У Галочки были: журналы кроссвордов и глянцевый Cosmopolitan.
- Лена, прочти Cosmopolitan.
- Ты что, не понимаешь, я Cosmopolitan не читаю.
Хотя бы это пойми.
Если получится, стану ходить в горы. Уйду с этим народом, ничего не объясняя. Пусть даже спальнику своему доверяю не очень.
IV
День рождения
Раз в год я всегда волнуюсь остаться не бывшей поздравленной… Обиделась бы горько-горько.
В подарок я не хотела: сумочек, ремешков, шарфиков и духов.
Стихов!
Поздравления от товарищей:
«что ли завтра вас с деньрожденьею поздравить...
хочете, чё-ндь подарю...
стишок вас заставить выучить, что ле...
дак в голову ничя деньрожденьственного не лезет
....лучший вид любого зданья -
сквозь прицел бомбометанья...
рази ж это подходит?

ужа-а-а-а-асно, ужассссссно»…
Ежегодные поздравления от Тома, они такие:
Давно
- Со мной остались роза, две лилии, георгины и куст гвоздик после дня рождения. Почему ты это не вспомнил?
- Потому что я самый плохой! Извини. У меня в голове беспорядок, забываю все – когда выхожу, оставляю ключи, теряю паспорт, не помню,  где деньги, когда дни рожденья. Однажды не вспомню себя самого. Надеюсь, день был хороший. Чем ты занималась? ОК… лучше поздно, чем никогда… С ДНЕМ РОЖДЕНЬЯ!
- Ладно, в следующем году напомню тебе заранее.
Через год
- Завтра мой день рожденья. Буду ждать, что ты скоро вернешься оттуда, куда, должно быть, уехал. Хочу услышать твои слова…

- С днем рожденья – вчера просидел весь день за рулем - был во Франции, взглянул на свой дом, встретил нескольких друзей – в дороге не было Интернета – короче, это не слишком просто – я всегда забываю дни рожденья за исключением собственного, Сальвадора и мамы … Надеюсь, вчера был хороший день, ты неплохо себя чувствуешь.
Через год
За два дня подаю знак: «Думаю о подарках. Не хочу матерьяльного, мне ничего не подходит. Ворох лишних вещей уже перерос шкаф. Хотелось бы пойти в театр, на любую постановку, сидеть там и улыбаться.
Наконец, написала отчаянно, прямо:
- Сегодня мне 45, не могу сосредоточиться – друзья звонят отовсюду.
- Моя дорогая, как всегда, я забыл о твоем дне рожденья. Ты и Сальвадор… вы даете мне больше, чем просто любовь. Желаю тебе всего лучшего в этот день. Никогда вас не потеряю, и это большой подарок.
Вот так!
Начинается новый день. Здесь на два часа раньше. Я зажигаю свечи у твоего портрета.
Желаю тебе, мое сердце, счастливого дня рожденья!
V
Взаимность
Русский философ Розанов пишет о том, что для него Бог: «С Богом никогда не скучно и не холодно… Моя вечная грусть и радость. Особенная, ни к чему не относящаяся… Я люблю того, кто заставляет меня грустить и радоваться, кто со мной говорит; меня упрекает, меня утешает».
Точно такие чувства есть у меня к Тому - как у кошки, которая лижет котенка. Он со мной говорит – вот чудо! - отвечает на письма изредка: «Я о тебе вспомню. Пройди со мной этот путь (а я пройду его не с тобой)».
Это путь от начала, куда – не знаю. Одна девушка так заявила: «Я прошусь за него замуж. Он: «Нет». Как-то не хочу быть сожительницей любимому человеку». «Что мешает остаться друзьями»? – спрашиваю ее. «Это шутка??? Я люблю его как мужчину»! Не беда, потому что мужчин много. Вот только откуда берутся сожительницы вообще, одинокие матери, жены забытые? Он не спросит, как тебе лучше. Все молили: «Я так не хочу»! Слова определяют только, что говорящей 17 лет. В детстве в моих представлениях был муж на важной работе - манящий, как знамя зовет бойца. Он, идеальный, так и остался картиною на стене. Во-первых, нет этого слова, во-вторых, отъезд на каждый приезд, отмеренные мгновения – это не жизнь, ведь жизнь безмерна. Зачем упрекает Илья: «Как вы только друг друга нашли»!
Бог… он потому и приходит. Живи, как не хотела, уйди от себя и стань ему равной, в его просторах твои пределы.
Читаю дальше: «Мой Бог – особенный. Это только мой Бог; и еще ничей. Если еще «чей-нибудь» - то этого я не знаю и не интересуюсь». При всех этих «много дел» я у него одна, только его и еще ничья.
VI
Париж-Рим
- Обращаю внимание: в Риме время идет быстрей, чем в Женеве.
- Рисую тебе ворону.
- Почему ворону?
- А что ты хотел?
- Будь свободна в своем вдохновении!

В Пулково на всю отпускную наличность - а был бы задаром не нужен – предлагают набор деревянных матрешек за 900 евро. Моечная машина поливает крылья пламенем и водой, обнажая на них “Alitalia”. Устойчивое крыло самолета, овощи на подносе, пассажиры читают толстые книги в кожаных переплетах.
Прилетев в Рим, долго жду Тома, часа два, его рейс из Женевы. Худой, с длинными волосами – неузнаваем, но это он. Едем в дом на Аппийской дороге, Том не знает, что происходит дома. Там Карлос спроваживает «бывшего» своего Андреаса, улыбается нам, говорит «Лена», но больше по-английски ни слова, а я в итальянском никак. В холодном доме каменный пол, кот не греет, но есть причина, от чего мне заснуть счастливой.
С утра улетаем в Париж погулять и снять квартиру для Карлоса. На рейсах в ЕС билеты без места, пассажиров без счету, группы людей демонстрируют разные формы жизни: женщина в паре с мужем, её желтая куртка оторочена клочковатым песцом, длинные волосы под заколкой, тонкое личико плохо побрито. Внизу по левую руку Монблан. Приземляемся с грохотом, аплодисменты. Я пытаюсь извлечь толк из русско-итальянского разговорника. Не мешало бы автору самому съездить в Италию, с другой стороны, вряд ли он заработал на это, составляя такую чушь. Здесь нет слов «я», «ты», «он», «есть», без чего предложения не сложить. Красивого слова «кАспита» ( «Да ну!» ), что полагается минимумом русскому иностранцу, не слыхивал даже Том. Он и Карлос возбужденно ругаются. «Ми диспьяче» – мне жаль.
Деревья в Париже увешаны «гнездами» эпифитов. Том говорит: «но ста бене» - «нехорошо» по-итальянски. А латинское «nota bene» - «выделение важных частей текста», думаю, между прочим. Осмотрены три квартиры. Карлос согласен на две. Том не уверен. Обедаем. Почему бы не развлекаться? Идем к Elfel Tour, взбираемся, солнце садится, потом теряем, но скоро находим Карлоса. Ужинаем в ресторане. Карлос ездил в Берлин, кое-кто пригласил. У Тома портится настроение: зачем устраивать чью-то жизнь? Звучит всемогущий русский:
- Пошел на ***.
- Пошел на ***.
С утра оба уже в бешенстве. Прямо в метро при людях Карлос топчет путеводитель. Том кричит, у него дрожат руки. И у меня тоже. Карлос хочет «adesso» – сейчас. У Тома час деловой встречи. Он пропустит ее, едем опять в агентство найма жилья. Том выходит с визиткой, агент подойдет, ждем уже пять минут, Карлос теряет терпение, рвет визитку, уходим. Том нас должен покинуть. Стоим на перроне, он – в поезде, оба, сверкая глазами, кричат «alle kvarta», я думаю: «Все кончено». Нет, пока лишь это значит: «В четыре часа».
По вторникам Лувр не работает. Карлосу надо опять к башне: купил новую камеру. Сидим на траве, обедаем. Беседуем ни о чем. Почему он выгнал Сальвадора? Да, он это сделал, потому что Сальвадор «male» - злой. Что касается Тома, и он мале, все его друзья того же пошиба. Карлос больше не может поддерживать такой разговор. Уходит, сказав мне сидеть. Остаюсь полчаса на траве, думаю, что забыта навек. Всё же Карлос вернулся, мы его уже знаем. Звоним Тому, пока он занят, но Карлос – это такая явь, которая посильнее эфемерных служебных переговоров. Разговаривают с полчаса, Карлос дёргается, таращит глаза: «Ноу проблем, Лена», однако кончается роуминг на моем телефоне. Теперь мы с Карлосом ждем в отеле. Говорим о Томе, он «testa di cazzo». Мало ли что я тогда подумала из излишнего дружелюбия. Так в Италии говорят «хрен моржовый». Том бежит, время ехать в аэропорт. До метро пути три минуты. Карлос все теми же фразами теперь говорит с Томом. Том в истерике, страшно кричит, рюкзак с лаптопом падает на тротуар, летит на дорогу мой чемодан. Подбежал человек с телефоном: не позвонить ли в полицию. Позже я узнаю: Карлос сказал, что убьет нас обоих. Мы не едем в аэропорт, а опять в агентство найма жилья, Том заключает контракт. Карлосу, окопавшемуся в чужом доме, надо дать 5 тысяч и ждать, когда сработает совесть.
Дома ложимся с Томом, Карлос отдельно. Мой дорогой дышит тихо, как птичка. Он не спит, открыты ворота, машина не заперта. Я приехала к нему в гости, он с этим не мог ничего поделать, с такой беспримерной любовью, он спасал мою жизнь. Не боюсь ни смерти, ни Карлоса, потому засыпаю.
Назавтра мы перебрались к добросердечному Казуаки (руководителю Тома). Пили вино, я сказала Тому, что он похож на клошара. А я постарела; и еще – у Бринды трое мужей, Том в их числе, и ему написал мой студент, а еще, в конце концов, чтоб я знала: «Я никогда на тебе не женюсь. В твоей жизни останется что-то, чего ты получить не сможешь».
Мужчина – маленький бог, притом, как они хороши! Опускают тебя, пригибают, ниже травы утрамбовали. Наконец, сую голову под подушку, «развдохновленная» по всем пунктам. Звучит робкое: «Почему ты? Так, чего доброго, ты не захочешь близкого счастья».
Каждый день гуляю по Риму; мимо древностей – к Ватикану.
Максимус сумасшедший. Маньяк из детского сада.
Сумерки уже рисовали подсветку на разложенных аккуратно осколках троянского форума, когда я услыхала: «Привет! Тяжелые сумки, я понесу».
- Нам по пути?
- Что-то вроде. Нам надо на этот холм.
Я повлеклась за своими сумками. Безумного Максимуса трясло. Не замужем ли я? Он-то холост. Ему 40 лет, здесь офис поблизости, в кармане презерватив.
- Давай созвонимся позже?
- Через час?
- Не так быстро.
- Освобождайся скорей.
- Я живу с другом.
- Неважно, я буду ждать.
Он думал, так вот оно и есть, звонил мне потом. Как можно? Я рыдала, уткнувшись в плечо Тома, потому что учили неправильно: европеец тебя не обидит, ты должна быть с ними приветлива до самой последней точки оттого, что они, вроде, лучше. «Слишком хорошие, ты уж поверь, потому и приходится иногда вести себя плохо».
Последние капли вина раздаёт нам Казуаки: так вы скорей поженитесь.
Я неулыбчива, непривлекательна, со мной больше никто не знакомится. «Нет любви, только люди чего-то хотят друг от друга», - говорил вечером Том, - я всех люблю, ты – никого, знаешь, это одно и то же». Любовь есть, верю в неё, только людям хочется умереть. Наши руки мучительно не ласкали друг друга, потому нет стыда, что чужое место.
23 февраля наступила суббота, выходной у Тома, Карлос прислал призывную смс-ку (не мне, конечно), взяли его. Красавцы, как Том, способны в феврале резвиться, бегать по берегу, прыгать в холодное море. Щекочущее веселое, «кинозальное» чувство на пляже – за кустами маячат головы – одна из-за другой. Смотрят на нас. Подходят. Предлагают шоу за евро. Потом оно торчит из кустов. Том машет на них: «Кыш, кыш».
- Не удивляйся, мужчины такие.
Я знала, да не таких.
Наутро опять взяли Карлоса, он хотел меня проводить. ОК, поехали вместе. На этот раз страшный гений молчал, ни одного слова в машине. Том говорит: «Опиши поездку без «выводов и предложений»». Нам нечего сказать людям, разве что: так бывает, что время летит быстро. Мне много лет – 45, дома скопилось немало плетеных коробок, коллекция живописи, посуды. Пора строить прямоугольники. Сначала вычертить место меньше размера комнаты – четкий угол с кроватью, коробками, столиком. Такие теперь у меня планы.
Обнялись с Томом. Конец. В голове включился автопилот. «Купить в дьютифри браслет для Юли». А слезы текут. Иду к стойке посадки, русских теперь больше. Наш вид создает впечатление: потягивается и зевает девица, громким голосом объявляет: «Ура, наконец-то я еду на Родину»!
Полупустой лайнер везет неоцененные жизни. Есть какая-то справедливость в том, что разбиваются самолёты: например, если один на борту хочет погибнуть сильнее, чем остальные выжить. Инструктаж. Представляю, как сверху падает маска, спереди движется фронт пламени, где-то под сиденьем жилет. Пламя развлечет напоследок, и этот accident по мировым масштабам, запечатленный на небе черным столбом дыма, дополняет в чьей-то одной душе тревожное чувство потери.
Я уже погибала так часто, потому и на этот раз ничего не происходит. Таков порядок вещей.