23. Седой. Деда...

  Не то, что бы неожиданно вошла она в его жизнь. Скорее незаметно. Так же незаметно, как и исчезла.
  Случилось это, как раз в такой период, когда Седой разрывался между работой, учебой по вечерам и тремя компаниями, в каждой из которых, хоть раз в неделю, но появлялся. Возвращаясь, домой после трудового дня, мурлыкал мотивчик песенки. Радовала погода,  отсутствие дома брата, и неотложных дел. От одних забот удалось отбиться – успел. От других попросту отказался, потому что знал – не успеть. Братишку отправили к родственникам в деревню – наедать щеки домашней выпечкой и парным молоком. Можно было спокойно послушать музыку или привести девчонку.
  Еще издали увидел стройную девчушку. Русый, светлый волос почти до локтей. Короткая юбчонка. Что-то сразу расхотелось садиться за учебник. Подходя ближе, отметил про себя, что девушка симпатичная. Видел он ее вроде в первый раз.
  «Подойти познакомиться? А почему бы и нет? Смелость города берет». И Седой подошел. Еще и разговориться не успели, а рядом появилось маленькое кучерявое создание – ее сестренка. Малышка приветливо улыбалась, но была совсем не разговорчива. Скорее всего - от того, что Седой больше сам говорил, а сестрам отвел роль улыбчивых слушательниц.
  Уже через полчаса общения – если можно так назвать напор шуток, анекдотов и расспросов, он знал о ней достаточно много. Ее зовут Оксаной, у нее строгие родители. Ее роль в этой жизни – работа по дому и прогулки с сестрой. Понятие свободы для нее призрачно рисовалось в перспективе замужества после окончания школы. Узнав, что новая знакомая еще учится, Седой поймал себя на мысли, что сбылись Сашкины грезы – теперь у него появилась подружка на два года младше, а то, что Оксана вошла в категорию подружек, он почему-то не сомневался. Одно смущало – ни в какие поездки взять ее с собой ему не удастся. Ее попросту не отпустят родители.  Это навевало мысли с уклоном на романтические скачки в сторону.
  Спустя сорок минут новая знакомая уже пила чай с пирожными на кухне у Седого. К радости малышки, он достал «сундук с сокровищами» – чемодан с игрушками брата. Открыв крышку, оклеенную этикетами от жвачек, Седой понял, что пока «сокровища» у нее перед глазами, о ребенке можно забыть. И вот уже финал первого часа знакомства завершался первыми затяжными поцелуями.
   (Нет. Совсем не так).
    То есть, поцелуи были страстными, а вот целоваться она совсем не умела, хотя научиться хотела. И Седой почувствовал себя Колумбом, ступившим со стопкой «плейбоевской макулатуры» на  побережье отдаленного острова в бассейне Мексиканского залива.
  Сама она, в перерывах между поцелуями и кофе, ничего не рассказывала, а только слушала и загадочно улыбалась.  И если Седому что-то хотелось узнать, то он устраивал блиц-допрос в ритме танца «Ча-ча-ча», а уже через минут десять, они окунались в медленный вальс поцелуев.   
    В первый же вечер все закончилось внезапно. Оксана кинула взгляд на настенные часы и, чмокнув его в нос, сообщила, что у нее всего десять минут – предстать перед строгими глазами родителей. А еще она просила не провожать их с сестрой. Впрочем, в этом не было необходимости – она жила неподалеку, через дом от Седого. Тогда у него возник в голове только один вопрос – почему он никогда раньше ее не видел?
   Уже на следующий день он летел домой на крыльях любви…
(Стоп. Себе-то не лги.)
  Да, спешил. Да был счастлив, и погода была по-прежнему благосклонна. И вновь увидел издали знакомую фигурку. Еле сдержался от порыва поцеловать посреди детской площадки. Она тогда назвала его – Деда. Почему? Седой тогда не задавался этим вопросом – решил, что это из-за бороды, которую он отрастил за месяц.
    Дома им снова никто не мешал. Отец уехал на учения, а мать приходила с работы поздно вечером. Сестренка Оксаны с сияющими от счастья  глазами вновь принялась за игрушки братишки. Они же, не теряя времени, уединились в спальне родителей.
  Что его тормозило – он и сам не мог себе объяснить. Вторая встреча, а она не оказала сопротивления, когда ее футболка сложилась в гармошку под подбородком. Ему не приходилось вспоминать приемы первых встреч с теми женщинами, которые у него были до нее. Ее уже трясло от первого прикосновения к фантастическим лимончикам молодой груди. Она ни звуком, ни движением не воспротивилась, когда щелкнула пуговица на джинсах и прожужжала молния. Он остановился сам. То ли ему не хотелось такой легкости в достижении вполне естественного мужского желания, то ли представил себе последствия. А может и то, и другое. Он заводил ее раз за разом, и заводился сам. Затем они остывали, и вновь бросались друг на друга, как Ромео и Джульетта, оба закованные в пояса верности.
 (Во, хватил! Притормози, это могут прочесть чьи-то дети!)
   Видно, он действительно потерял конечность, которой на тот момент являлась голова. Он совсем не придал значения тому, что она даже не пыталась не только оказывать сопротивления, но и возражать на его настойчивые домогания. И все же, находя в себе силы остановиться, он понимал, что сдерживаться все труднее.
  В тот раз она «гуляла» с сестрой дольше обычного, и пришедшая с работы мать Седого  застала их, сидящими на кухне за чашкой чая. Его несколько озадачило, что у матери не возникло вопросов и удивления по поводу появления Оксаны в их доме. На восприятие матери повлиял и тот факт, что пока мать звонила подружке, а Седой вышел покурить на балкон, Оксана мигом перемыла всю посуду, протерла столы и подмела пол на кухне. Ну, для матери Седого – это ли не лучший образец невестки. Ему нужно было к Сашке, и они вышли вместе. Но перед ближайшим углом, за которым просматривался ее дом, она попросила его не провожать их. Не удивило – Седой был знаком с чрезмерным пуританским воспитанием девушек. К тому времени у него в копилке уже был опыт  встреч с протестанткой, католичкой, дочерями строгих офицеров и даже единственной дочкой цыганского барона. Замужние женщины относились к другой степени конспиративных отношений.

  У Сашки для Седого была новость. На окраине города ему предложили оформить зал для дискотек. Выделяли скромную сумму денег, назначали слишком короткий срок, но обещали вечернее время отдать для зарабатывания денег в процентном отношении, зависящем от посещаемости заведения. Нужно было съездить и посмотреть. Но Мишка был занят – теперь он был молодым папой щекастого карапуза, и о прежней вольготной жизни вспоминал с тоской и ностальгией.
   В поисках такси до оживленной автострады дойти не успели. Мимо проезжали знакомые парни на мотоциклах. Сашка предложил им залить бензобаки под горловину, и те с удовольствием согласились на двух «ЧЗ-ах» отвезти приятелей до места и обратно. По объездной дороге почти добрались до места, но позже, что бы срезать крюк пути, свернули на ремонтируемый участок разбитого асфальта. В уже сгущавшихся сумерках их внезапно ослепил встречный автомобиль. Мотоциклетное седло вдруг вылетело из-под Седого и он, пролетев N-ное расстояние по воздуху, «черепахой» приземлился на смесь песка, гравия и остатков старого асфальтового покрытия. Какой-то отрезок приземления  по неподготовленной посадочной полосе он проделал на животе, с вытянутыми впереди себя руками. Опомнился  не сразу – глаза были засорены колючим песком.  Закатившиеся  рукава куртки, обнажили содранные локти, и поглотили изрядную порцию инородных сыпучих предметов, научно называемых строительным материалом. Больше всего досталось куртке на груди и животе, но это только на первый взгляд. Сдвинутым от падения на глаза шлемом, а именно забралом «самопального гермака», Седой до места остановки собрал с четверть куба той самой строительной смеси. Очищаясь от песка, вдруг обнаружил, что из разбитой губы сочится струйка крови, ссадины на подбородке и скулах так же сомнительно украшали. Сидя на земле, и оценивая ситуацию – что и как произошло, Седой услышал за спиной:
  - Мягкой посадки! Легко отделались.
  Привели в чувство того, кто вел мотоцикл. Ему тоже неслабо досталось – ссадины на руках, лице и коленях дополняло сломанное ребро. На него упал мотоцикл. А случилась банальность – ослепленный фарами встречного автомобиля, парень не заметил кучи гравия и ямы перед ней. Переднее колесо угодило в яму, уткнулось в гравий и обоих седоков, словно катапультой выбросило на грешную землю. Мотоциклист, везший Сашку, успел затормозить.
  Осмотрели пострадавший мотоцикл – разбита фара, немного согнута вилка, но ехать можно. К месту добрались в полной темноте. Теперь разбитый мотоцикл держался в свете габаритного огня впереди идущего напарника.
  Унылая картина предстала их глазам на месте встречи. Они рассчитывали на заброшенный клуб или спортзал сельской школы, но отнюдь не на коровник. Буренок здесь уже давно не держали, но одна из стен опиралась на огромную кучу перепревшего навоза. Половину этого здания отдавали под дискоклуб, вторая часть здания отведена была под какой-то склад. Представители заказчика были упрямы и ограничены в средствах. На обустройство давалось всего две тысячи советских деревянных и срок – один месяц. И они отказались. Сработал и еще один фактор. Место было на отшибе.  И хотя вплотную к захудалой деревне подступил город, заманить сюда посетителей было делом немыслимым.

  А на следующий вечер Седой летал в облаках блаженства. В то время, как малышка выстраивала солдатиков и машинки, извлекала резиновых ГДР-овских индейцев из «сундука сокровищ», Оксана нежными поцелуями пыталась залечить ссадины на его лице.
Уже смеркалось, когда Седой вышел проводить сестер, оставив к удовольствию матери чисто убранную кухню и насухо вытертую мойку. Так все происходило и тогда, когда приехал отец. Девушка внесла в их жизнь какое-то неповторимое обаяние и умиротворенность. Еще через неделю отец называл ее Оксаночкой. Мать, приходя с работы, спрашивала: «Оксана приходила?» или «Оксана что, уже ушла?» Ее присутствие в их доме стало каким-то вполне естественным.
  В отсутствие же родителей у них дальше поцелуев и изучения анатомии тела губами так и не продвинулось. Седой себя сдерживал. Не сказать, что бы из последних сил. Знал, что после ухода девушки домой, он оторвется по полной на одной из своих старых подружек. Потом были поездки, вылазки с ребятами на рыбалку. С началом учебного года они уже реже виделись.
  Как-то выйдя из автобуса, уже собирался закурить, когда почувствовал по ноге слабый хлопок детской руки. Обернулся. Сестренка Оксаны держала булку хлеба в руках, хрустящая корочка зажата в зубах, а в широко открытых глазах светилась неподдельная детская радость от встречи.
  - Привет, малыш! Как твои делишки? Где Оксана?
  - Оксанка заболела. Лежит дома – кашляет. Вот, меня за хлебом отправила.
  - Я вижу, что хлеб ты домой можешь не донести.
  - Я люблю корочку.
  Только Седой подумал, что нужно бы навестить подружку, как ребенок, словно прочтя его мысли, сказала:
  - Деда, а ты зайдешь к нам?
  - Думаешь, это удобно?
  - Пойдем, Деда. Папы с мамой нет – они уехали в деревню, и будут только завтра вечером.
  - Хорошо, тогда давай сделаем так – куплю, что ни будь к чаю. Не с пустыми же руками идти. Что купить? Торт.
  - Да! Тортик! – неподдельный восторг и восхищение прямо светились в глазах ребенка.
  Они вернулись в магазин. Седой взял шоколадный торт, апельсины и наполнил карманы девочки конфетами.
  - Скажи, ребенок, - Седой шутя, кого-то пародировал в этот момент, - а почему вы называете меня Деда?
  В ответ лишь искорки глазенок – зубы девочки вновь впились в хрустящую корку хлебного батона.
  - Не скажешь?
  - Нет, - и она засмеялась.
  - А скажи, папа и мама так и не знают, что ты с Оксаной заходила ко мне?
  - Нет, - веселые искорки пропали из глаз, и лицо стало серьезным.
  - Почему? Папа будет ругаться?
  В ответ утвердительный кивок головой.
 
  Войдя в квартиру, Седой отметил скромность обстановки и идеальную чистоту. Глазу трудно было найти лишнюю деталь. Малышка сняла обувь, аккуратно поставила на отведенное для ее сапожек место. На секунду забежала на кухню, оставила покупки и исчезла в комнате. Седой еще не успел раздеться, как девочка вернулась. Она хитро подмигнула ему, и приложила палец к губам.
  - Спит? – шепотом спросил Седой.
  Она покачала кудрявой головой и, давясь от смеха показала на дверь ванной. Седой понял, поманив девчушку к себе, прошептал ей на ухо:
  - Приготовь торт, разверни его, почисть апельсины. Хорошо?
  Он подождал, когда девочка скрылась в дверях кухни, и осторожно открыл дверь ванной комнаты. Оксана, с чалмой из махрового полотенца на голове, выгоняла простуду, принимая горячую ванну. Рядом, на стоявшей здесь стиральной машине, тихой музыкой приглушал все наружные звуки небольшой кассетный магнитофон.
  «Завизжит или окатит водой?» - только это и успел он подумать, приседая рядом с ванной.
  Еще не открывая глаз, Оксана очаровательно улыбнулась и, даже не попытавшись прикрыться руками, слегка осипшим голосом тихо произнесла:
  - Деда.
  Она не открывала глаза, пока он проводил пальцами по ее щекам, кончику носа, гонял капельки воды по руке, протянутой к нему. Ее зеленые глазенки открылись лишь после долгого поцелуя.
  - Как ты узнала?
  - По запаху. Твой трубочный табак ни с чем не спутать.
Он прижал ее ноготки к губам.
  - Если сильно захотеть и все время думать, то обязательно сбудется.
  - Ты о чем? – Седой на секунду засомневался, что подружка больна именно простудным заболеванием.
  - Я лежала и думала о тебе. И ты пришел.
  Спокойно смотреть в ее искрящиеся малахитовые глаза Седой больше не мог.
  - Заканчивай ванную, а я помогу сестренке на кухне. Я там торт принес – сейчас чаи гонять будем.
  - Подожди, Деда, - она села, и уровень воды очертил ее возбужденные соски на двух очаровательных лимончиках, - не уходи. Разотри мне спину полотенцем.
  Этого Седой не ожидал, но выполнил с удовольствием и мучительным трепетом во всем теле. 

   Спустя час, после чаепития он и сам лежал в горячей ванной, с кружкой горячего пива и очередной дымящейся сигаретой. Он пытался все расставить по полочкам в своей голове, но это не получалось. Сказать, что он чего-то боялся в отношениях с Оксаной? Нет. Наверное, это был не страх. Может опасение, что у девушки будут неприятности. Он перебирал в памяти все свои амурные приключения. Вспоминал одноклассниц, которые не очень то и скрывали свою интимную жизнь. В любом случае все дрязги и скандалы, так или иначе, все равно заканчивались, когда родители его сверстниц узнавали, что доченька уже не девочка. Но объяснить самому себе, свое отношение к Оксане он не мог. За глотком пива его застал звонок, стоявшего на полу телефона. Он затянулся, выпустил струю дыма в потолок и снял трубку. Мысли о девушке почти сразу исчезли из его черепной коробки. Еще на протяжении какого-то времени, выслушивая монолог с того конца провода, он выкурил с десяток сигарет.
   Судьба - злодейка.
   С того звонка все перевернулось в его и без того пестрой жизни. К ноябрю он уже бросил институт, работу, прошел все медкомиссии, и был готов к нелегким будням армейской жизни. Из немногих вариантов пришлось выбирать тот, который избавлял от наиболее худших. В запарке он даже не заметил, что на проводах в армию Оксаны не было.

   Нельзя сказать, что два года пролетели незаметно. Это знают все, кто истоптал три пары армейских сапог. В первый же вечер, еще не избавившись от казарменного запаха, он так же – лежа в ванной, набрал легко запоминающийся номер. Она ответила шепотом. Он понял, что она не может свободно говорить. Не стал настаивать. К тому же его позвали к накрытому столу.
  Вскоре он встретил ее на остановке. Медленно прошлись до ее дома. Она предложила зайти.
  - Нет, торт не нужен. Мы не на долго.
  Знакомая обстановка, почти ничего не изменилось. Вот только нет детской обуви в прихожей – подросла сестренка.
  В этот раз она так же, как и тогда провела его в свою комнату. Тут перемен было столько, что ошарашенный Седой замер на пороге. В детской кроватке сопел носиком розовощекий малыш.
  - Ты вышла замуж?
  Она подала ему с комода свадебную фотографию в рамке. Седой знал ее мужа. Это был его ровесник из параллельного класса, который отслужил свою армию годом раньше.
  - Теперь я тебе скажу, почему я звала тебя Деда, - она достала с полки фотоальбом.
  Под большим наклеенным по углам снимком была спрятана еще одна фотография  - размером поменьше. Казалось, что ноги сейчас надломятся в коленях. Не спрашивая разрешения, он присел на край кровати. Он узнал себя на снимке. На нем, взятый на прокат костюм Деда Мороза. А рядом с ним Снегурочка - изящно загримированная девчушка. Только теперь до него дошло. Сразу стали ясны причины ее безропотности двумя годами ранее.

    На тот новогодний утренник для детворы не смогли найти «фирменных» артистов. Понятно – предновогодний аврал. Седой с радостью согласился «посачковать» с уроков, хотя это был его последний, выпускной год. Костюмы нашли быстро, роли учили за день до выступления. Отплясав две елки в своей школе, их слезно уговорили на визит в соседний детский сад. А прямо оттуда – вновь, но уже в соседнюю школу, а после уже какое-то училище. После техникум, школа, фабрика, вновь … Снова, снова…  Это были три дня сплошного круговорота песен, стишков, танцев и подарков. Вечером третьего дня их предновогоднего вояжа Седой заметил слезы на глазах Снегурочки. Они готовились в какой-то комнатушке по соседству со спортивным залом какого-то техникума.
 - Кто обидел?
 - Да нет, никто. Дома ругать будут.
  У них выход к елке через считанные минуты. Седой пытается подкрасить поплывшую тушь на ее глазках, но слезы снова крупными бриллиантами повисли на нижних ресницах. Какая-то активная дамочка, переодетая в Бабу Ягу попыталась ее успокоить, но убежала по делам. И тогда он, аккуратно, кончиком языка слизнул с ее ресничек, готовую сорваться слезинку. Потом вторую. После слизал всю ее помаду с детских неумелых губ.  Слезы исчезли с ее глаз. Она смотрела на него так, словно он подарил ей полцарства и коня в придачу.
  - Еще …
  Он целовал ее снова и снова. Ее  заметно трясло, от возбуждения она не могла произнести ни слова. Их идиллию прервало появление Бабы Яги в сопровождении директора. Грузный добродушный дядька оперативно вник в возникшую проблему, позвонил ее родителям и клятвенно пообещал доставить их дочку в целости и сохранности на собственном автомобиле.
  Вот и глазки подкрашены, румяна на щеки легли. Седой ювелирно подвел помадой сладкие (уже знал) губки. А Снегурочка двух слов связать не может. Тогда  Баба Яга решилась на крайний шаг. Они накатили по рюмахе коньяка, загрызли мандаринами, дернули еще по глотку из горлышка и, хрустя конфетами «Белочка», застыли на пороге, спрятавшись за спиной все той же Бабы Яги.
    Дискотека за дверью свирепствовала, все хотели Деда Мороза.  Снегурочка, дернув его за бороду, заставила нагнуться, подарила контрольный поцелуй, задорно хихикнула и выпорхнула в зал. То выступление было построено на сплошном экспромте. Они несли полнейшую отсебятину и ни разу не сбились. Выручала та же Баба Яга, (дай Бог ей здоровья и хорошего мужа). Тогда они отыграли свой лучший выход. Их задарили подарками. Выходя из зала, Яга шепнула ему:
  - Обалдеть! Аншлаг! Проси, что хочешь.
  - Закройте нас на пол часика …
   Наглость Седого ее не смутила, она лихо подмигнула и отдала ему ключ.
 
   Снегурочка лишь раз чуть вскрикнула, цапнула зубами мочку его уха, несколько раз укусила за губу. Он то и дело наталкивался взглядом на ее побелевшие пальцы, сжимавшие кромки столешницы старого письменного стола.
   Спустя час директорская «волга» везла их домой. Она, прильнула к нему, положив голову на плечо. Он нежно грел  ее холодные пальчики. Бедный директор. Он даже машину остановил, что бы посмотреть на них при свете тусклой лампочки салона. Ему не верилось, что те, кто его так выручил – выпускник школы и восьмиклассница.

   - Тебе пора. Муж может скоро прийти.
  Седой очнулся. Глубоко выдохнул и мотнул головой, пытаясь сбросить волну нахлынувших воспоминаний.
   - Как же я не узнал тебя? – сказал поднимаясь.
   - Я еще полгода тебя высматривала на переменах. А ты вечно куда-то несся мимо, постоянно чем-то занят. А потом, когда два года назад ты подошел, я в такой ступор впала. Как тогда -  в том спортзале перед выходом.
   - Почему ты мне ничего не сказала? Хотела, что бы я сам догадался?
   - Даже не знаю. Может и сказала бы. Но коньяка под рукой не было. Мне было страшно.
   - Страшно? Чего?
   -  Я боялась, что ты назовешь меня малолеткой. Думала, что если вспомнишь, то прогонишь. Глупо, но ничего с собой поделать не могла.
  Он держал ее руки перед собой и легонько трогал губами пахнущие молоком пальцы.
  - А сейчас иди. Не подставляй меня. Я лишь одно тебе скажу на прощание, - она кивнула на свадебную фотографию, - мне так жаль, что это был не ты.
  Он не сдержал себя, и слизнул появившуюся слезу.
  Последний поцелуй еще ощущался, когда он с незажженной сигаретой в руке шел от ее дома. Последний ее поцелуй с едва заметным привкусом горечи.
  (Ну и балбес же ты, Седой).