Акулина

Акулина
(рассказ)


Когда мы с мамой шли домой, она спросила меня,  почему священник так долго не причащал меня и  о чем он спрашивал меня. Я рассказала ей, что вместо имени почему-то сказала свою фамилию, да еще и неправильно, и священник подумал, что меня зовут Акулина. Мама очень смеялась над этим, она потом несколько дней называла меня Акулиной.   

Вчера у нас во дворе залили каток, а сегодня утром я надела свои  новенькие  белые коньки и пошла звать свою подружку кататься. Я живу на пятом этаже, а моя подружка Лена на четвертом. Я шла, громыхая коньками на весь подъезд и, когда дошла уже до Ленкиной квартиры и остановилась, то услышала, как внизу кто-то орет. Оказывается, это орала тетя Эмиля с первого этажа:
- Что это такое? Я ребенка спать уложила! Кто там грохочет?!
Я скорее позвонила в Ленкину дверь. Ленка обрадовалась, увидев меня в коньках, и запустила меня к себе.   Она стала торопливо одеваться, а я плюхнулась у порога на пол и сидела там, молча наблюдая, как собирается подруга. У нее оказались почти такие же новенькие коньки, как у меня, только носы у них были немножко уже ободраны.
Когда мы вдвоем в коньках вышли на лестничную клетку, то от наших коньков получился такой грохот, что у меня чуть барабанные перепонки не лопнули. Я остановила подругу и сказала ей, что нам нужно идти потише, потому что тетя Эмиля будет орать.
- Она на меня уже орала, когда я к тебе спускалась, - рассказала я Ленке. Ленка испугалась и постаралась идти как можно тише. Я тоже. Мы шли на носочках, и грохот от нас получался минимальный. Так, крадучись, мы спустились до третьего этажа.
- Да ну,  Иринка, надоело красться! Мы так до вечера не спустимся, - полушепотом сказала мне Ленка, опасливо глядя на первый этаж. – Давай быстренько прогрохочем и скорее выйдем на улицу.
- А тетя Эмиля? – тоже с опаской посмотрев вниз, спросила я. – У нее ребенок спит.
- Ребенок? – переспросила Ленка. – Ну ладно. Раз ребенок, то так уж и быть, покрадемся.
Так крадучись, мы и продолжили спуск. Но так как коньки все-таки немножко громыхали, то когда мы спустились уже до первого этажа, дверь тети Эмили открылась и оттуда высунулась сама тетя Эмиля, большая и мощная женщина, и заорала очень громким, зычным голосом:
- Ну что вам  не сидится все, а?! Уже полчаса тут по башке стучите!!!  А у меня ребенок спит!!!
Она так громко орала, что мы с Ленкой подумали, что у нее теперь точно ребенок проснется. Мы скорее прогрохотали последние ступеньки, и вышли на улицу. Белый солнечный день ослепил нас -  яркое солнышко весело  светило с голубого неба, а посреди двора блестел гладким льдом каток. Мы с Ленкой увидели, что там уже полно ребятни и тоже скорее поспешили кататься. Как же хорошо было на катке!  Но только я постоянно думала о том, как же мы обратно пойдет домой, ведь мы снова будем грохотать коньками, а Тетя Эмиля снова будет орать. А я, если честно, всегда очень боюсь эту огромную тетю Эмилю.
- Да ты не бойся, - успокоила меня Ленка, когда я высказала ей свои опасения. – Мы обратно по лестнице на четвереньках  поползем, и грохота не будет!
Я очень обрадовалась Ленкиной выдумки и сразу же успокоилась. Мы с ней катались и катались, катались и катались. Мы носились как угорелые, а я даже немного научилась  ездить назад. Мы очень долго катались и домой решили идти уже тогда, когда еле-еле стояли на ногах. Мы с трудом докондыляли до нашего подъезда  и, когда вошли в него, то опустились на четвереньки и поползли по лестнице вверх. Но ползти оказалось не очень-то удобно. Я так устала! Ленке еще ничего - она на четвертом этаже живет, а я на пятом!
Когда дома я сняла свои коньки, то у меня даже без них ноги тряслись, и я долго валялась у порога,  приходя в себя. А потом мама стала меня ругать, что я разлеглась там в одежде и мне пришлось вставать.
После обеда мама мне сказала, чтоб я вспомнила все свои грехи, потому что вечером мы пойдем  в церковь и будем исповедоваться. Я взяла лист бумаги записала на нем все свои грехи и сел смотреть мультики. А вечером мы пошли с мамой в церковь. Мама там молилась, а я после исповеди вышла в сквер, где уже было несколько девочек и мы стали играть в догонялки. Потом нас позвали обратно в церковь и нам помазали лбы. После этого мы снова пошли в сквер. Теперь мы уже играли в жмурки и нам было так весело, что когда служба закончилась, и взрослые стали выходить из церкви, нам не хотелось уходить. Но родители успокоили нас тем, что завтра мы снова здесь все встретимся.
На следующий день мы с мамой снова пошли в церковь. Снова мама молилась там, и я тоже постаралась помолиться, но потом я устала и пошла гулять в сквер. Перед причастием нас позвали обратно.
Когда, священник вышел с Чашей и красивым голосом сказал: «Со страхом Божиим и верою приступите!», то многие женщины вокруг нас бухнулись на колени. Я что-то расчувствовалась – вот перед нами Тело и Кровь Христа и что такое умилительное возникло в этот момент в моей душе, что я тоже бухнулась на колени и лбом стукнулась о подошвы сапог женщины, которая впереди меня тоже была на коленях. Я о ее подошвы испачкала свой белый платочек на голове. Когда я поднялась на ноги, то увидела, что мама весело смотрит на меня – ее развеселило, что я так смешно бухалась на колени. Мне захотелось ей что-то сказать, но она, поправив платок на моей голове, вдруг посерьезнела и тихонечко подтолкнула меня к Чаше. Я пошла. На этот раз так получилось, что я подошла к Чаше самая первая. Я подошла скрестив руки на груди, и священник сказал:
- Причащается раба Божья…
Мне нужно было назвать свое имя –  Ирина, но я почему-то в этот раз вместо имени сказала свою фамилию:
- Никулина! – мало того, я еще и фамилию свою не правильно сказала и сделала ударение не на второй слог, а на третий.
- Акулина? – удивился священник.
- Ни-ку-ли-на! – сказала я по слогам, но ударение снова сделала на третий слог.
- Акулина? – снова переспросил священник.
- Ни-ку-ли-на! – снова повторила я свою фамилию и снова неправильно сделала ударение.
- Я понял. Я понял, - ответил священник и причастил меня.
А потом я стояла возле столика с запивкой и ждала маму. Она тоже сегодня причащалась. А кругом все – мужчины и женщины пели: «Тело Христово вкусите, Источника бессмертного примите…» Я   знаю эти слова, и тоже стала петь вместе со всеми.
Когда мы с мамой шли домой, она спросила меня, почему меня так долго не причащал священник и все чего-то спрашивал меня. Я рассказала ей, что вместо имени почему-то сказала свою фамилию, да еще и не правильно и священник подумал, что меня зовут Акулиной. Мама очень смеялась над этим, она потом несколько дней называла меня Акулиной. А я когда пришла домой, то снова пошла с Ленкой на каток. Но только на этот раз мы коньки с ней надели уже на улице, а по подъезду шли в сапогах – мы боялись грохотать, ведь тетя Эмиля так орет!
На катке снова было полно народу, мы носились с Ленкой друг за другом, как угорелые, а у меня в голове звучали и звучали слова: «Тело Христово вкусите, Источника бессмертного примите», они звучали и звучали во мне, и мне было так легко, что казалось,  еще чуть-чуть, и я разгонюсь и взлечу в небо…